Страх полета

— Я подозреваю…

— Подумай — почему бы тебе не прекратить погоню за любовью и просто не пожить обычной жизнью?

— Но что же это будет за жизнь без любви?

— У тебя есть работа, творчество, твое преподавание, друзья…

«До чего же скучно, скучно, скучно», — подумала я.

— Все мое творчество — лишь попытка отыскать любовь. Я понимаю, что это ненормально. И я понимаю, что это ни к чему, кроме разочарования, не приведет. Но видишь ли, я хочу, чтобы все меня любили.

— Ну, это тебе не удастся, — ответил Адриан.

— Я знаю, но это ничего не меняет. Ну почему мое знание никогда ничего не меняет?

Адриан промолчал. Я представила, что говорю сейчас не с ним, а вот с этими голубыми сумеречными горами (мы как раз проезжали Годдард Пасс, и под нами была вершина Тиумф).

— По утрам, — наконец произнес Адриан, — я никак не могу вспомнить твое имя.

Вот и ответ. Он пронзил меня подобно ножу. И теперь я лежала рядом с ним каждую ночь без сна, снова и снова с трепетом повторяя свое имя для того, чтобы не забыть, кто же я такая.

— Настоящим экзистенциалистом быть очень трудно, потому что (проговорила я в то время, пока мы спускались по автостраде) ты не можешь не думать о будущем. Любое действие имеет последствия.

— Я могу не думать о будущем, — ответил Адриан.

— То есть как?

Его передернуло.

— А вот так! Могу — и все. Сегодня, например, я в хорошем настроении.

— Но почему мне так тоскливо, когда тебе весело?

— Потому что ты чистокровная еврейка, — рассмеявшись, ответил он. — Вы — народ, избранный Богом. Ты во всем можешь быть самой заурядной личностью, но в области страданий тебя никому не превзойти.

— Ублюдок.

— Почему? Только потому, что я сказал тебе правду? Погляди: ты хочешь любви, сочувствия, теплоты, близости — а в чем ты находишь успокоение? В страданиях. О, с каким упоением ты страдаешь!.. Ты — больная, которая холит и лелеет свою болезнь и вовсе не желаетизлечиваться.

Моя беда заключалась в том, что я всегда хотела быть самой-самой. Самой страстной любовницей. Самой жаждущей. Самой страдающей. Самой несчастной жертвой, самой что ни на есть дурой… Если я все время разрывалась на части, только по собственной вине: слишком уже сильно я стремилась быть во всем первой. Мне посчастливилось иметь ненормального первого мужа, совершенно загадочного и непонятного второго мужа, рискованную первую книгу и отчаянную послепубликационную шумиху… Я ничего не могла делать наполовину. Если я собиралась свалять дурака и завести любовный роман с бесчувственным ублюдком, я бы сделала это вопреки советам всех психоаналитиков в мире. Что, собственно, и произошло: я поехала с таким человеком на пьяную увеселительную прогулку, которая вполне могла закончиться нашей с ним гибелью. Грех и наказание всегда следуют одно за другим. И если они не доходят до адресата, то возвращаются к отправителю. А кто был отправителем? Я. Я. Я.

И вот в довершение всего я заподозрила, что забеременела. Только этого мне не хватало. Жизнь моя была беспорядочна. Муж отправился Бог знает куда. Я оказалась одна с посторонним, нимало не заботящемся обо мне. Или так мне чудилось? Что я пыталась доказать? Что все смогу вытерпеть? Почему я превратила свою жизнь в непрерывное испытание на прочность?

У меня не было никаких разумных оснований подозревать беременность. Но мне никогда и не были нужны причины, чтобы что-либо чувствовать. Я с замиранием сердца ожидала, что вот-вот почувствую тяжесть в матке. Почему я никогда не знала, что происходит внутри меня? Почему мое тело было для меня такой тайной? В Австрии, в Италии, во Франции и Германии — повсюду я исследовала низ живота и просчитывала время. Предположим, что я действительно беременна. Я бы так и гадала до самых родов, будет ли ребенок светленьким с голубыми глазами, как Адриан, или маленьким китайчонком, как Беннет. А что мне потом делать? Кто будет меня содержать? Я бросила мужа, и теперь он ни за что не простит меня и никогда не примет обратно. Конечно, мои родители помогли бы мне, но потребовали бы за это такую высокую эмоциональную цену, что мне пришлось бы снова стать маленькой девочкой и умолять их о сочувствии. А сестры пришли бы к выводу, что это расплата за мою беспутную жизнь. А друзья бы посмеивались надо мной, спрятавшись под маской притворного сопереживания. Подумать только, как низко пала Изадора!

Или мне придется идти на аборт. К неумелому врачу, который убьет меня. Я умру от заражения крови. Или просто от грязи. Неожиданно я всем сердцем ощутила, что очень хочу ребенка. Ребенка Адриана. Ребенка Беннета. Моего ребенка. Чьего угодно ребенка. Я хотела оказаться беременной. Я хотела стать очень-очень толстой, какими бывают беременные женщины. Я лежала в палатке Адриана и плакала. А он продолжал похрапывать. Этой ночью мы спали на дорожной обочине где-то во Франции и мне казалось, что кто-то украл луну с неба — так темно было вокруг, такой всеми покинутой я себя чувствовала.

— Никого, никого, никого, никого… — простонала я, крепко обхватив себя руками, как большой ребенок, кем на самом-то деле я и была. Я постаралась заставить себя уснуть. С этого дня я сама себе буду мамой, утешительницей и няней. Может, Адриан имел в виду именно это, говоря, что мне нужно дойти до самого дна своей души и вернуться обратно. Научиться выживать в своей собственной жизни. Научиться выносить свое существование. Научиться лелеять себя. Не обращаясь за помощью к докторам, любовникам, мужу, родителям.

Я усыпляла себя. Я произносила свое имя, чтобы не забыть, кто я такая: Изадора, Изадора, Изадора, Изадора… Изадора Уайт Столлерман Винг… Изадора Зельда Уайт Столлерман Винг… Бакалавр и магистр искусств, Фи Бетта Каппа [56]. Изадора Винг, начинающая талантливая поэтесса. Изадора Винг, феминистка и в будущем свободная женщина. Изадора Винг, клоун, хнычущая девчонка и дурочка. Изадора Винг, остроумная стипендиатка, экс-жена Иисуса Христа. Изадора Винг, с ее страхом полета. Изадора Винг, сексуальный провокатор с тяжелым случаем астигматизма в третьем глазу. Изадора Винг, с ненасытной дырой между ног и дырами в голове и сердце. Изадора Винг, с «гулом-голодом». Изадора Винг, мать которой хотела, чтобы ее дочь летала. Изадора Винг, мать которой заставила свою дочь приземлиться. Изадора Винг, профессиональный больной, глас избавления, чувственности, обязательности. Изадора Винг, борец с ветряными мельницами, профессиональная плакальщица, несчастливая искательница приключений…

Должно быть, я уснула. Проснувшись, я заметила, что палатку наполняет прозрачно-голубой солнечный свет, просачивающийся сквозь ткань. Адриан все еще сопел. Его рука, поросшая светлыми волосами, тяжело лежала поперек моей груди и не давала дышать. Щебетали птицы. Мы остановились на обочине где-то во Франции. На одном из перекрестков моей жизни. Что я здесь делала? Почему я лежала в этой палатке, во Франции, рядом с едва знакомым мужчиной? Почему не дома, не в своей постели рядом с мужем? Неожиданно я почувствовала прилив нежности к Беннету. Что он сейчас делал? Скучал ли по мне? Может, он меня забыл? Нашел ли он себе кого-нибудь? Какую-нибудь обычную девушку, согласную готовить завтраки и воспитывать детей. Простушку с мойки машин, из бассейна или просто с помойки. Заурядную американку из «Севентин мэгазин».

Неожиданно мне до боли захотелось оказатьсяэтой заурядной девицей. Стать примерной маленькой женушкой, всеми воспетой американской матерью-женой, этаким талисманом из «Мадемуазель», или матроной из «Макколлз», или очаровашкой из «Космо», короче, той самой идеальной женщиной с клеймом Идеальной Домохозяйки на лбу и рекламным звоном в голове.

Вот этобыл бы выход! Стать как все! Самой обычной! Заурядной! Довольствоваться компромиссами, мыльными операми по телевизору, передачами типа «Можно ли спасти этот брак?» Я размечталась о том, как стану честной домохозяйкой. Воображение — как у бестолкового рекламного агента. Я в фартуке и клетчатом балахоне поджидаю мужа и детей, вездесущее телевидение тем временем расхваливает добродетели семейной жизни и американскую жену-рабыню с крошечным одурманенным мозгом.