Женщина ночи

Мэри задержала дыхание и пристально посмотрела на него.

– Глупый вопрос? – спросил Дан.

– Нет, – ответила Мэри. – Но это первый вопрос, который мне задали о моем творчестве: почему я закончила книгу именно так.

Дан изобразил испуг:

– Да, ведь я и забыл, что вы у нас «новый автор». Трудно представить, что ваши книги читают, перечитывают, ими годами восхищаются, а вы не можете при этом сказать: «Эти книги написаны мною».

– И так более двадцати лет.

Оба помолчали минуту-другую, потягивая вино.

– Эта последняя сцена была для меня самой сюрпризом, – продолжала Мэри. – Но ведь вы знаете, как это случается: тяжкий труд и великое удовольствие одновременно, если вам удается дать читателям почувствовать именно то, что ощущали вы сами, вот и все.

– Вы это смогли.

– Разве это ничего более, чем тяжелый труд? – спросила Мэри. – Удовольствия сами заботятся о себе.

Дан рассмеялся, а потом они смотрели на туманные улицы, на крыши и балконы, на распахнутые ставни, на пробивающееся сквозь щели сверкание звезд и отблески воды.

– За удовольствия, – произнес Дан, наполняя бокал, и они выпили за это.

Пол снял смокинг, поставил будильник на четыре утра и лег спать в комнате с балконом. Сквозь стекла балконной двери светила луна, и в его мозгу медленно всплывали воспоминания об отцовской ферме, о старом доме, где они жили с Сандрой и с ее лающими собаками. Когда ей удавалось продать щенка, они покупали себе еду… запах этого дома! Он проникал в пищу, в его одежду, а он должен был бодрствовать всю ночь, пытаясь сосредоточиться и закончить свои тезисы. Он пил и пил, пока, наконец, Сандра не стала его пилить за это так, что он ударил ее. Она покатилась по ступенькам, издавая такие неистовые крики, от которых сотрясался дом. Он все время удивлялся, снова и снова прокручивал эту сцену в голове, как могла такая маленькая женщина издавать при падении такие жуткие звуки. Она потом сразу же успокоилась и никогда не произнесла ни слова упрека вообще ни слова больше. Год за годом она сидела в своей опрятной комнате, в одной из многих таких же опрятных комнат в большом здании возле Бостона.

Пол вскрикнул и вскочил с кровати. Луна теперь светила далеко вверху, над горами и озером.

Полночь. Пол надел джинсы, рубашку и тапочки. Он побродил взад и вперед по комнатам. Взад и вперед. Где же Мэри?.. Она ведь не могла еще кому-то рассказать…

Пол выругался. Ему ужасно хотелось выпить. Глоток виски. Он хотел всего один глоток. Он спустился в бар.

Несколько ламп освещали большую, просторную комнату. Служащих не было. Но тут какой-то человек вышел из покачивающейся двери и, кажется, понял, что сказал ему Пол. «Американское виски». Человек взял бутылку, поставил стакан на стойку бара, откупорил бутылку, а потом исчез.

Пол вышел сквозь балконные двери на террасу. Совсем один под звездным небом, он пил виски и шептал Рэнделу Элиоту: «Во имя славы, которую ты заслужил – а она у тебя была, – я должен, клянусь Богом…» Величие Рэндела спасало его работу, давало ему замысел книги, привело его в Париж, потом в Лондон, а теперь – на лунную террасу на озеро Комо. Пол осушил свою рюмку во имя гениев мировой литературы и их друзей, которые сражаются за них. Совсем один, в неясном свете сада вокруг виллы, Пол громко рассмеялся.

Дан и Мэри вышли из кафе, когда огни погасли и официант стал собирать стулья. Они брели вдоль берега, и Дан рассказывал о своем первом романе. Серебристые волны колыхали лодки у причала. Мэри отвечала на его вопросы о своих книгах – ее книгах!

– Я месяцами читала литературу о второй мировой войне для своего второго романа… я даже переписала фолкнеровскую охоту на медведя…

– Да, точно, – сказал Дан. – Я делал так же: брал сцену откуда-нибудь и как бы разбирал ее, используя ее плоть, ее запах.

Глаза Мэри сияли.

– Как ткачихи племени Навахо: вы знаете, что, когда они берут одеяла у белого человека, они распускают их, чтобы использовать пряжу для своего собственного вязания?

– Превосходно. Это именно так. Чья-нибудь пряжа всегда есть в твоей собственной ткани.

В городе было темно, они шли по мощеным улицам. Мэри едва улавливала лунный свет сквозь тени железных решеток оград. В первый раз за двадцать лет она была писателем: Дан читал ее книги, она читала его.

Кошка, облизывавшая свои серебристые лапы у входной двери, наблюдала, как они ходят рядом, настолько погруженные в свою беседу, что смотрят только друг на друга, не замечая ничего вокруг. Час за часом они то сидели у каменной стены на скамье, то вновь принимались ходить, сравнивать, проверять, аргументировать.

Луна пропала. Туман, как сигаретный дым, заклубился над озером, спускаясь с причала по ступенькам на улицы, на дорогу к вилле, на лес, на руины крепости. В конце концов он покрыл и бледный свет ламп, и расшитый смокинг Дана, и переливающееся платье Мэри.

– Туман, – произнес Дан.

– Да, – повторила Мэри, смеясь. – Мы уже полчаса как бродим в тумане.

Голос Дана зазвучал растерянно.

А я и не заметил, – сказал он и включил свой фонарик, чтобы поглядеть на часы. – Уже светает.

– Я так много спала вчера, что совершенно не устала, но вы, должно быть, утомлены.

– Мы сейчас найдем обратную дорогу, а там сможем спать до полудня. Табличку на дверь «Не беспокоить» – и никто не будет вас тревожить. – Он снял свой пиджак и набросил его Мэри на плечи. Черная шерстяная ткань была влажна от тумана. – У вас есть телефон – он в комнате с балконом.

Туман поднимался за ними по ступеням, окружая луч их фонаря.

Густой туман окутывал дорогу к вилле, укрывал сады, террасу за террасой. Его клочки проникали в комнаты, и влажное, холодное дыхание тумана Пол чувствовал на затылке. Он сидел за столом на террасе, обхватив голову руками. Через некоторое время он встал и посмотрел вниз. Ему показалось, что он очутился в каком-то липком-прелипком сне.

Но пол террасы под его ногами сохранял свою твердость. Он мог видеть, как сквозь густой туман пробивается свет фонаря, и решил пойти ему навстречу. Одна из дверей гостиной на террасу была распахнута, он вышел.

Тишина огромных комнат, пустые сиденья, высокие потолки встретили его. Это были те самые комнаты, где завтра издатели и литературные агенты спросят Мэри: «Издадите ли вы еще какую-нибудь из книг Рэндела?» И она ответит…

Гнев и виски заставили его на мгновение потерять равновесие.

Несколько тусклых настенных фонарей освещали ему ступеньки.

Мэри, должно быть, спала на балконе, высоко над тяжелой мощеной дорогой.

Она не должна слышать, как поворачивается ключ в двери. Он зашел через холл в комнату с балконом и тихо проскользнул в другую.

В комнате было темно. В следующей – тоже. Было совершенно тихо. Он мог слышать шорох насекомых в саду под окном. Очень тихо он прошел через дверь, соединяющую комнаты.

Он едва различал машинку, письменный стол, стулья. Ванная была темна. Он на цыпочках подошел к кровати, думая только о том, как он схватит ее, маленькую, легкую, и перебросит через балконные перила…

Его руки шарили по кровати, но там были только простыни, аккуратно, заботливо убранные горничной.

Ее здесь нет! Он выругался сквозь зубы, потом вдруг растерялся: в комнате с ним был еще один человек. О нет! Это было только его собственное отражение в зеркале.

Виски совершенно вскружило ему голову. Пол, качаясь, стоял у кровати, держась одной рукой за простыни, и слушал тысячи разнообразных голосов насекомых, заполнявших ночь. Но никто из них ничего ему не мог сказать.

Дан и Мэри шли теперь по дороге к вилле. Гравий скрипел у них под ногами.

– Спокойной ночи, – прошептал Дан в туманном свете прихожей. – Встретимся за ленчем. Спите спокойно.

– Спокойной ночи, – Мэри отдала ему пиджак и повернула к себе в тот момент, когда он направился в другую сторону.