Нарциссы (СИ)

Саша кивнул. Возможно, он ожидал чего-то большего, чем обычный дом. Но, в конце концов, не будет же на доме написано «Здесь живет тот самый мужик, который бросил Юлю»!

Они миновали двор и подошли к подъезду. Юля шла чуть впереди, возможно, она просто не хотела, чтобы Саша видел испуганное, измученное и затравленное выражение ее лица.

А Саша хотел хоть как-то поддержать ее словом или прикосновением, но весь его словарный запас как будто рассеялся, и на ум ничего внятного и утешающего не приходило. Он шагал за Юлей, растерянный и грустный. Он не знал, чем может помочь ей в эту минуту.

- Если хочешь, я войду первым, - сказал Саша, когда они остановились перед открытой дверью подъезда. На самом деле, им уже не привыкать было заходить в мертвые темные подъезды, потому что за последнюю неделю они обошли их великое множество. Но этот подъезд был исключением. Он был самым темным. Самым мертвым. В нем покоилось прошлое.

- Все в порядке, я зайду, - сказала Юля и, не дожидаясь его реакции, шагнула в темноту.

Запах сырости стал еще более отчетливым.

«Тогда здесь пахло по-другому… – подумала Юля. – Когда я приходила к нему, здесь пахло жизнью».

Тогда, много лет назад, это был чистый подъезд с уютными запахами готовящейся еды. Несколько раз за то лето Юля приходила к Виктору Валентиновичу домой, когда его жены не было. И когда они поднимались по лестнице на третий этаж, Юля вдыхала эти запахи жареной картошки или пекущегося яблочного пирога и сразу же хотела есть. Когда она говорила об этом Виктору Валентиновичу, он смеялся и непременно готовил что-нибудь вкусное по приходу домой. Он хорошо готовил. И он любил готовить для Юли.

- Эй, все в порядке? – спросил Саша, вырвав Юлю из жаркого июльского полдня, когда она поднималась вслед за Виктором Валентиновичем в его квартиру и вдыхала запах пекущейся у кого-то шарлотки.

Она снова оказалась в холодном мертвом ноябре и вздрогнула. Из пыльного подъездного окна пробивался тусклый свет солнца, которое почему-то было живо до сих пор. Юля ощутила, как ее нутро болезненно сжимается. Подъем на третий этаж казался ей непосильным препятствием.

- Я не хочу туда идти, - сипло выдавила она. – Я лучше пойду обратно. На улице мне казалось, что я смогу. Но теперь, когда я вошла в этот подъезд…

- Ты сможешь! – громко сказал Саша. – Ты намного сильнее, чем тебе кажется.

Юля недоверчиво посмотрела на Сашу. Нет, он не прав. Она не сильнее. И единственное, чего ей сейчас хочется – это забиться в угол и закрыть глаза. Она только что простилась со своей оранжереей, и это отобрало у нее последние силы.

- Давай же! – Саша взял ее под руку и осторожно потянул вперед. – Чем дольше ты будешь тут стоять, тем хуже будешь себя чувствовать.

А вот в это Юля поверила легко. А чувствовать себя хуже ей не хотелось.

- Хорошо… – прошептала она. – Пойдем.

И они поднялись на третий этаж. Юля застыла перед темно-коричневой дверью. Она ясно видела, как Виктор Валентинович открывает ее ключом, как он торопится и волнуется, что кто-нибудь из соседей увидит их. Им всегда приходилось прятаться.

В это время Саша сделал шаг вперед и дернул дверь на себя. Он опасался, что если будет медлить, Юля хлопнется в обморок. Уж слишком бледным и нездоровым было ее лицо.

Дверь открылась. Это могло значить только одно – квартира была пуста. Его там не было. Он исчез вместе с остальным миром. Исчез, в очередной раз оставив Юлю одну.

Она шумно выдохнула.

- Заходим? – спросил Саша.

Юля только кивнула, потому что ее голос окончательно сел. Она вошла первой, переступив через порог деревянными ногами. И вот тут ей стало по-настоящему плохо.

Его квартира не изменилась. Нисколько. Здесь даже пахло так же.

Юля оглядела прихожую. Зеркало в медной кованой оправе. Высокий темный шкаф для одежды с вечно болтающейся дверцей. Полосатые голубые обои. Черный зонтик-трость, висящий на крючке. Его туфли на полке для обуви. Его туфли. А рядом с ними пушистые белые сапожки со снежинками. Сапожки его дочери.

У Юли закружилась голова. Она помнила, как они целовались в этой прихожей. Целовались, как безумные. У них обоих слегка поехала крыша тогда. Они были пьяны от того, что происходило с ними, от опасности, от запретности. И Виктор Валентинович прижимал Юлю к двери и шептал ей на ухо, что она сводит его с ума, что он боится того, что происходит с ним, потому что с ним никогда не происходило ничего подобного.

«Я всегда считал себя разумным, рассудительным человеком. Сухим математиком. Моя жена меня ненавидит за это… Я никогда не думал, что способен на такое», - говорил он, и Юлю распирало от гордости. Ведь это именно она заставила его почувствовать такое. Не какая-то жена, а она. И Юля почти поверила, что смогла занять в его жизни место более значительное, чем наука, которую он так любил.

Память была жестока. Сейчас, в этой квартире, она обнажала перед Юлей то, о чем та уже смогла забыть. Во всяком случае, ей так казалось.

Юля все-таки нашла в себе силы наклониться и снять сапоги. Саша с облегчением последовал ее примеру. Находиться в этот момент рядом с Юлей было все равно что быть рядом с неразорвавшейся бомбой, готовой бабахнуть в любую минуту. Саша боялся любым неосторожным словом или движением расстроить ее еще больше.

Раздевшись, Юля прошла в комнату. Здесь все как будто осталось прежним. На первый взгляд. Та же мебель, те же обои… Нет. Обои были другими. Раньше здесь были наклеены бледно-зеленые обои в мелкий цветочек. А теперь - однотонные бежевые. И диван поменялся. Старый диван был меньше. Да и телевизор другой.

Прошлое умерло.

Юля пыталась найти здесь, в этой опустевшей мертвой комнате, что-то знакомое, что-то, что осталось здесь с тех пор, как они с Виктором Валентиновичем сидели на диване и ели овсяное печенье.

Еще один шумный вздох. Еще один болезненный удар. Юле начинало казаться, что каждый уголок этой квартиры пропитан болезненными воспоминаниями, в каждом углу притаились призраки, которые будут снова и снова мучить ее.

Палас. Тот же самый. Темно-коричневый с бежевыми осенними листьями. На этот палас Юля когда-то пролила красное вино, и потом они с Виктором Валентиновичем оттирали его двумя щетками, чтобы его жена ничего не заподозрила.

Книжные полки над диваном тоже остались прежними. Как и книги на них. Конечно, добавились новые, но старых все равно было больше. Юля остановилась перед ними, читая названия на корешках и вспоминая знакомые.

А потом случилось страшное. Она опустила глаза и увидела висящий на спинке дивана свитер. Его синий свитер. Он часто приходил в нем на занятия в университет зимой.

Краем сознания Юля услышала за спиной Сашины шаги – он вышел из комнаты, чтобы дать ей побыть наедине с ее болью, с ее мертвым прошлым.

Юля коснулась свитера кончиками пальцев. Он износился. Покрылся катышками. Но был все таким же мягким. Юля помнила, как прижималась к нему щекой и вдыхала его запах.

Грудь сжалась от такой адской боли, что ноги Юли подкосились, и она села на диван. Взяла свитер в руки и приложила его к щеке. Запах стирального порошка был прежним. Но был и другой запах. Его запах. Его собственный запах, которого Юле так не хватало, когда она нюхала купленный стиральный порошок. Свой запах, присущий каждому человеку – он был здесь, в этом свитере, и именно он вызывал самые яркие, самые сильные и совершенно невыносимые воспоминания.