Доктор Коул

Он, кто сильнее всех,

Он, кто благословеннее всех,

Он, кто величественнее всех,

Да благословит жениха и невесту.

После этого никто не повернулся ко мне и не предложил стакан, когда разливали шнапс, как никто не предлагал мне бокал с вином после завершения каждой службы в конце Шабата. Они обходились со мной с мягким снисхождением, совершая свои мицвот, свои хорошие поступки, словно бородатые бойскауты, заботящиеся о калеках, чтобы получить за заслуги значки и когда-нибудь — самую главную награду.

Приход весны был для меня словно новый приступ боли. Я был уверен, что моя жизнь изменится, но не знал как. Я перестал бриться, решив отрастить бороду, какие носили все мужнины в тех местах. Я некоторое время прокручивал в голове мысль начать жизнь сначала в этой общине, но понял, что эти евреи так же не похожи на меня, как я не похож на эмишей.

Я наблюдал, как фермеры все больше времени проводят в полях. Кругом стоял густой запах навоза.

Однажды я отправился на ферму к Симону Йодеру. Йодер арендовал у ортодоксальных евреев часть земли и обрабатывал ее. Именно его лошадь я остановил тогда на дороге.

— Я хочу работать на вас, — заявил я.

— Что ты можешь?

— Все, что необходимо.

— Ты можешь править повозкой?

— Повозкой? Нет.

Йодер с сомнением посмотрел на меня, пытаясь понять мой странный английский.

— Здесь мы не платим даже минимальную зарплату. Мы платим меньше.

Я пожал плечами.

Итак, Йодер испытал меня, приставив наполнять железную телегу навозом. Я занимался этим целый день и чувствовал себя, как в раю. Когда в тот вечер я вернулся в квартиру Московицев, усталый и пропахший навозом, Двора и ребе решили, что я либо вернулся к выпивке, либо сошел с ума.

Весна выдалась на удивление теплой. Дождей было мало, но достаточно для урожая. После того как навоз был раскидан по полям, Симон начал пахать и культивировать землю плугом, запряженным пятью лошадьми. Его брат Ганс занимался тем же, но в его упряжке было восемь животных.

— Лошадь производит удобрение и других лошадей, — сказал мне Симон. — Трактор не производит ничего, кроме счетов.

Он учил меня управляться с упряжкой.

— Ты уже можешь справиться с одной лошадью. Это самое важное. Ты натягиваешь постромки постепенно, когда осаживаешь их. Упряжь снимаешь по одной. Они привыкли работать в команде.

Я начал распахивать уголки полей с упряжкой из двух лошадей. Я лично засадил поле, окружавшее дом Московицев. Когда я шел за лошадьми, удерживая поводья, то чувствовал, что в каждом окне маячит несколько бородатых лиц, следящих за каждым моим движением, будто я прибыл с Марса.

Вскоре после посадки настало время первого покоса. Каждый день я работал в полях, вдыхая запахи труда: смесь лошадиного мускуса, моего собственного пота и одуряющего аромата свежескошенной травы. Моя кожа потемнела на солнце, а тело постепенно закалилось и стало сильнее. Я не стригся и не брился. У меня отросла солидная борода. Я чувствовал себя Самсоном.

— Ребе, — спросил я однажды вечером за ужином, — считаете ли вы Господа всемогущим?

Длинные белые пальцы поскребли подбородок, спрятанный под окладистой седой бородой.

— Во всем, кроме одной вещи, — наконец ответил ребе. — Господь есть в каждом из нас. Но мы должны дать ему позволение выйти наружу.

Все лето я получал настоящее удовольствие от простого труда. Я думал о тебе, когда работал. Я позволял себе мысли о тебе, поскольку верил, что становлюсь хозяином самому себе. Я имел наглость начать надеяться, однако я понимал, что алкоголик во мне все еще жив, ибо мне не хватало некой храбрости. Всю жизнь я убегал. Я убежал от ужасов Вьетнама, найдя успокоение в бутылке. Я убежал от обязанностей раввина, став агентом по продаже недвижимости. Я убежал от личной утраты, выбрав деградацию. Я не питаю особых иллюзий на свой счет.

Внутри меня росло напряжение. Когда лето начало подходить к концу, я, будто псих, пытался оттянуть его неминуемый конец, но, естественно, это было невозможно. В самый жаркий день августа я помог Симону Йодеру сложить остатки сена в амбар. Потом я поехал в Акрон.

Супермаркет находился там же, где и прежде. Я купил литр виски «Сиграмз Севен Краун». В кошерной пекарне я купил разных булок, а в еврейском магазине — несколько банок маринованной селедки. Одна из банок, по всей видимости, была закрыта негерметично, потому что, когда я отъехал на несколько километров, машина наполнилась острым запахом рыбы.

Я отправился к ювелиру и сделал еще одну покупку. Я купил изящную золотую цепочку с жемчужиной, которую подарил Дворе Московиц в тот же вечер. Также я выписал ей чек. Она расцеловала меня в щеки.

На следующее утро, после церемонии, я принес еду для миньяна. Я пожал всем руки. Ребе проводил меня до машины и передал мешочек, в который Двора положила сэндвичи с тунцом и печенье. Я ожидал услышать нечто важное от ребе, и он меня не подвел.

— Да благословит и хранит тебя Господь. Пусть его лик будет к тебе благосклонен и принесет мир в твою душу.

Я поблагодарил его и завел двигатель.

— Шалом, ребе.

Наконец я покидал это место так, как положено. На этот раз машина уже не везла меня куда глаза глядят. Я ехал в Массачусетс.

Когда Дэвид закончил рассказ, Р. Дж. взглянула на него.

— Так… мне можно остаться? — спросил он.

— Думаю, можно на некоторое время.

— Некоторое время?

— Я больше в тебе не уверена. Но ты можешь пока пожить здесь. Если мы решим, что нам не стоит быть вместе, по крайней мере…

— По крайней мере, мы сможем сделать это цивилизованно? Да?

— Вроде того.

— Мне нет нужды размышлять. Но ты не спеши, Р. Дж., я надеюсь…

Она прикоснулась к гладкому, одновременно знакомому и чужому лицу.

— Я тоже надеюсь, Дэвид. Мне нужен ты. Или кто-то, похожий на тебя, — к собственному удивлению сказала она.

47

Быт

В тот вечер Р. Дж. вернулась домой и почувствовала богатый запах жареного барашка. Она поняла, что не было нужды объявлять о возвращении Дэвида. Если он ездил в магазин за мясом, то уже большая часть жителей городка знала, что он снова приехал в Вудфилд.

Он приготовил отличный ужин. Молодая морковь и картофель в изумительной подливке, кукуруза, черничный пирог. Она оставила его мыть посуду, а сама пошла в спальню и достала из шкафа небольшой ящик.

Она протянула его Дэвиду. Он вытер руки и отнес ящик на кухонный стол. Р. Дж. заметила, что он боится открывать его, но наконец он снял крышку и вытащил рукопись.

— Она вся там, — сказала Р. Дж.

Дэвид сел и принялся ее изучать. Он взвесил рукопись на ладони.

— Очень хорошо написано, Дэвид.

— Ты читала?

— Да. Как ты мог ее бросить?

Вопрос был настолько абсурдным, что она сама тут же рассмеялась.

— Я бросил тебя, так ведь?

Люди в городке по-разному реагировали на то, что Дэвид вернулся и теперь жил с Р. Дж. Пегги сказала, что рада за нее. Тоби вторила ей, но не могла скрыть беспокойства. Она выросла с отцом, который постоянно пил. Р. Дж. понимала, что подруга беспокоится о ней.

Тоби быстро сменила тему разговора.

— У нас в офисе скоро не будет где яблоку упасть. Нам придется здесь поселиться.

— Сколько у нас сейчас клиентов, Тоби?