Ты, я и Париж

Нельзя забывать такие чудесные моменты и такие волшебные места. Решено, она привезет сюда Яну, а пока можно будет побродить по Парижу одной.

Тину поселили в ту саму мансарду. Вряд ли мадам Роза сделала это специально, просто сейчас лето, разгар туристического сезона, другие номера уже скорее всего заняты. Не стоит искать особые знаки в случайностях.

А мансарда совсем не изменилась, даже обои, кажется, прежние, только выгорели немного. И чугунная ванна на львиных лапах на месте. Тина провела пальцем по кое-где уже потрескавшейся эмали, грустно улыбнулась. Ее, мать-одиночку, поселили в номер для новобрачных, в тот самый номер. Не видать ей теперь покоя, слишком многое связано с этой мансардой…

Перелет ее утомил. Казалось бы, какое тут расстояние? Вон мадам Роза вообще считает Лондон пригородом Парижа, а она устала. Или это пронзительное, щемящее чувство и не усталость вовсе, а ностальгия? Столько лет прошло, а вокруг ничего не изменилось. Она вот изменилась, поумнела, помудрела, а мир остался прежним. А может, отель мадам Розы — это такое особенное место, где время оборачивается вспять?

Нет, не вспять. Если бы вспять, то рядом был бы Ян, а Яна нет. Хуже того, он обещал навестить дочку, а сам даже не позвонил. Конечно, он бизнесмен, занятой человек и мотаться между Москвой и Лондоном ему не с руки, но ведь он обещал. Яна теперь знает, что у нее есть папа, и расспрашивает о нем каждый день, а он не приезжает и не звонит…

Невеселые мысли прервала трель мобильного телефона. Тина взглянула на определитель — номер был ей незнаком. Может, ошиблись?

Отвечать на звонок не хотелось. Она бы, пожалуй, и не ответила, если бы звонивший не оказался так настойчив: телефон трезвонил уже больше минуты.

— Алло?

— Пташка?..

От голоса, до боли родного, заныло сердце. Как давно он не называл ее Пташкой…

— Да, — она нашла в себе силы ответить.

— Нам нужно поговорить.

Воздуха не хватало, голос в телефонной трубке как-то странно действовал на ее легкие. Вдохнуть еще получалось, а вот выдохнуть — никак. Тина вышла на балкон, облокотилась на перила, посмотрела на закатное парижское небо.

— Пташка, ты меня слышишь? Могу я тебя увидеть?

Небо было красивым: много пурпура и чуть-чуть червонного золота. Больше нигде в мире она не видела такого неба.

— Ты хочешь встретиться именно со мной? — Наверное, Ян оговорился, он собирается навестить их дочку.

— Да, я должен тебе что-то сказать. Что-то очень важное.

— Что? — Важные разговоры нельзя откладывать в долгий ящик, на то они и важные разговоры…

В трубке долго молчали. Тина уже решила, что возникли проблемы со связью, когда Ян снова заговорил:

— То, что я собираюсь тебе сказать, не для телефонного разговора.

— Говори. — Ладонь взмокла, и Тина едва не выронила мобильник. Ничего хорошего ее не ждет. Сейчас Ян скажет, что сделал для них с дочкой все, что было в его силах, и теперь ему нужен развод. Скорее всего хозяйке остроносых шлепанцев не нравится сложившаяся ситуация. Тина ее понимала, ей бы и самой не понравилось…

— Я к тебе приду.

— Это будет сложно. Говори сейчас.

— Пташка, — его голос внезапно охрип, Тине показалось, что Ян тоже волнуется, — Пташка, давай попробуем все сначала.

— Что — сначала? — Она еще ничего не поняла, но ноги вдруг предательски задрожали.

— Я не хочу разводиться.

— Почему? — Ей все-таки пришлось сесть, прямо на выложенный плиткой балконный пол. Теперь на закатное парижское небо Тина смотрела сквозь чугунные завитушки перил.

— Тина, как ты себя чувствуешь? С тобой все хорошо?

— Да, все в порядке. — Она крепко-крепко зажмурилась. — Ты не ответил на мой вопрос.

— Я люблю тебя, Пташка! Тебя и наших детей! И не смей сидеть на холодном полу, беременным это вредно…

— Ян…

— Все, Пташка, я скоро буду у тебя! В трубке послышались гудки отбоя.

Ян сунул мобильник в карман, вытер влажный от испарины лоб. Вот и все, вот он и сказал самое главное.

А она расстроилась или испугалась. Отсюда, из кафе напротив отеля мадам Розы, он не мог видеть ее лица, только тонкий силуэт на черном фоне балконной двери.

Белый сказал, что Тина беременна. По его собственным подсчетам, получалось, что срок уже почти пять месяцев. А где живот? У беременной женщины обязательно должен быть живот и особенная грациозная неуклюжесть, и походка вразвалочку. Он точно это знал, читал в специальной книжке про беременность всю дорогу от Москвы до Парижа.

Господи, там были написаны такие ужасы, в этой специальной книжке! Такие ужасы, что он даже забыл о том, что боится летать! Бедные женщины, бедная его Пташка… А сидящая рядом пожилая дама с любопытством поглядывала в его сторону, улыбалась и уже перед самым выходом сказала, что он, наверное, готовится стать папой. И Ян моментально расплылся в счастливой улыбке и забыл про все ужасы, написанные в специальной книжке, и сказал, что он собирается стать папой уже во второй раз.

Но вот сейчас он увидел, как его Пташка совсем неграциозно уселась на холодный пол, и от страха за нее потерял голову, и вместо красивых и правильных слов, которые вот они, специально записаны на салфетке, понес какую-то ахинею. Все, хватит рассиживаться, надо бежать…

…Что он говорил? Что любит ее и детей? Что ей вредно сидеть на холодном полу, потому что она беременна?..

Может быть, ей послышалось: и про любовь, и про детей, и про холодный пол? Он в Москве, она в Париже…

Может, и телефонный звонок ей тоже примерещился?

А что? Устала, перевозбудилась. И беременность опять же…

Тина проверила память мобильного — нет, не примерещилось, телефон зарегистрировал входящий звонок…

В дверь номера постучались. Наверное, мадам Роза пришла звать ее к ужину. А она не может, ей обязательно нужно вспомнить, что еще говорил Ян, каждое его слово.

Стук повторился.

— Пташка, открой!

Тина вздрогнула. Этого не может быть, он же сейчас в Москве.

— Пташка, открой немедленно, или я вышибу эту чертову дверь и меня депортируют из страны как злостного хулигана! Тина! Ты меня слышишь?!

Стук на мгновение прекратился, но потом возобновился с утроенной силой.

«Не примерещилось», — успела подумать Тина, распахивая дверь.

На пороге стоял Ян с измятым букетом роз под мышкой, с испуганным выражением лица и неуверенной улыбкой. За его спиной, обнявшись, замерли мадам Роза и Пьер. Тина попятилась, пропуская гостей в номер. Ян глубоко вздохнул, обернулся к мадам Розе и Пьеру, сказал «пардон» и деликатно закрыл перед ними дверь.

— Пташка… — Ян Немиров выглядел так, как пять лет назад, когда собирался прыгать с моста Святого Михаила: та же обреченность во взгляде и та же решимость идти до конца. Да, кажется, время и в самом деле повернулось вспять. — Пташка, я был таким дураком… — Вместо того, чтобы отдать ей розы, он швырнул их на кровать.

— Да, — она кивнула.

— Но я обещаю исправиться. Я начну исправляться прямо сейчас. — Тина упустила момент, когда он оказался в опасной близости. — Я стану хорошим мужем и хорошим отцом нашим детям. Горячая ладонь легла ей на живот. — Пташка, подумай, детям нужен отец.

— А тебе? Что нужно тебе? — отважилась она спросить.

— А мне? — Свободной рукой он погладил ее по спине, привлек к себе. — Мне нужна ты.

Тине хотелось верить. Больше всего на свете ей хотелось верить, что все это происходит на самом деле, но верить никак не получалось.

— Что-то изменилось? — спросила она шепотом.

— Да, многое изменилось. Я сам изменился.

— Вот так просто взял и изменился?

— Не так просто, а благодаря активному участию твоего дяди Васи. Мы с ним поговорили по-мужски.

— О чем?

— О том, что я идиот, о том, что у нас с тобой будет еще один ребенок, о могилке… Я тебе потом все расскажу. — Шею обожгло жарким дыханием и, кажется, поцелуем. — Пташка, я люблю тебя. И имей в виду — развода тебе не видать как своих ушей. Ты ждешь от меня уже второго ребенка и до сих пор играешь в самостоятельную леди.