Там, где сердце (ЛП)

Он криво ухмыляется.

— Я так и понял.

— Что бы ты сказал, если бы тогда я ответила?

Закрыв глаза, Лок проводит руками по лицу.

— Что люблю тебя. Что... скучаю по тебе. Что хочу видеть тебя.

Я, наконец, могу заглянуть за его плечо и увидеть, что творится за пределами палатки. У меня дрожит подбородок.

— Насколько все плохо?

Лок протяжно вздыхает.

— Очень плохо. Реально очень плохо. Мы были довольно далеко от эпицентра, так что, по сравнению с остальными, легко отделались.

Я вздыхаю.

— Должно быть, толчок был очень мощный.

— Восемь и две десятых по шкале.

— О, Боже.

— А ведь они только что закончили восстанавливать город после серии землетрясений несколько лет назад. Это ужасно, — убирая руки от лица, он смотрит на меня. — Как ты себя чувствуешь?

— Головокружение, жажда, слабость. Но лучше.

— Хорошо. Ты проспала тринадцать часов. Я беспокоился.

— Тринадцать часов? — я пытаюсь сесть. — Вот черт, доктор Ван Эйк наверняка…

— Когда ты будешь готова, не раньше, — прерывает меня Лок.

Затем наступает тишина. Долгая и глубокая. Наши взгляды встречаются.

— Я тоже скучала по тебе, — признаюсь я.

Он протягивает руку.

— Иди ко мне.

Медленно и осторожно я поднимаюсь, делаю несколько неуверенных шагов к его кушетке и оказываюсь в его объятиях. Мир за пределами палатки — это настоящий ад из руин и обломков, но здесь? Когда его руки обхватывают меня? Все это не имеет значения. Не сейчас.

Он поворачивается ко мне лицом и утыкается носом в мои волосы.

— Боже, Найл, — его голос дрожит и срывается. — Я так скучал по тебе. Просто невыносимо.

— Ты ушел, — я ненавижу оттенок злости в моем голосе. — Ты просто ушел. Даже не попрощался.

Его голос звучит так тихо, что мне приходится прислушиваться.

— Я не мог… если бы я тогда задержался, то признал бы свою безвольность. Мне нужно было стать мужчиной, который достоин любви, Найл. Ты бы любила меня и таким, но… я должен был почувствовать себя человеком, достойным твоей любви.

— И... что? Ты вступил в «Красный Крест»?

— Не... не совсем.

Я чувствую, что он скрывает от меня правду.

— Лок.

Его глаза встречаются с моими.

— Что это ты скрываешь?

Он вздыхает.

— Многое, я полагаю. Тебе говорит о чем-нибудь название «Тридцать первый шаг»?

Я пытаюсь припомнить.

— Ходят слухи о новой компании, которая жертвует много денег и ресурсов организациям по оказанию помощи. Я помню разговоры о том, что основал ее какой-то плейбой, и что она некоммерческая.

Он ерзает и вздыхает.

— Я... это я.

Я хмурюсь.

— Что? Что ты имеешь в виду?

— Это моя компания.

— Но говорят, что парень, который управляет компанией, был миллионером или что-то в этом роде. Типа, причуды богача. О нем ходила куча слухов, но я особо не вдавалась в подробности — не было времени.

Он кивает.

— Слухи, в основном, правдивы. Я из богатой семьи. Мой дед сколотил состояние на нефти и недвижимости, отец расширил семейный бизнес, а после его смерти мама взяла все в свои руки. С тех пор она умножила состояние в несколько раз. Как единственный наследник, я должен был принять управление бизнесом на себя, но никогда не думал об этом. Я, вроде как, собирался умереть, так что нахрен бы он мне нужен, верно? Поэтому я предпочитаю говорить, что богата моя семья, а не я. Я не сделал ничего, чтобы заработать хоть цент из моего наследства.

Я киваю.

— Кажется, я понимаю различие. Когда ты говоришь, что твоя семья богата…

Он пожимает плечами.

— Я никогда не уделял цифрам слишком много внимания. Кажется, речь идет о состоянии где-то в районе... нескольких сотен миллионов. Или больше.

Мне немного не по себе.

— А у тебя лично?

Лок еще раз пожимает плечами, как будто это неважно.

— У меня акций, ну, не знаю... на несколько миллионов.

— И ты жил в обшарпанном мотеле «Ла Квинта»?

Он смеется.

— Они разрешают держать домашних животных, — говорит он, пожимая плечами.

Я пытаюсь разобраться в своих мыслях и чувствах.

— Итак, это ты основал «Тридцать первый шаг»?

Он кивает и пытается поймать мой взгляд.

— После торнадо я понял, что хочу помогать людям. Делать то, что делаете вы, но... по-своему. Я никогда не имел ни малейшего интереса к семейному бизнесу, не хотел торчать целыми днями где-нибудь в офисе, считая прибыль или анализируя условия договоров, или что-то в этом роде. В тот день в Оклахоме... я изменился. Ты изменила меня. А потом торнадо, и то, что я помогал... это что-то значило. Я что-то значил. Я сделал что-то хорошее. Не для себя, а для кого-то другого. Я всегда думал только о себе, о том, как доставить себе удовольствие, забывая о том, что смерть стоит на пороге. Я никогда не делал того, что имело бы какую-то значимость или ценность. И понял это там, в Оклахоме. Я не врач. Не опытный бизнесмен. У меня нет полезных умений. Все, что у меня есть — это время и деньги. Их я и использую.

— И когда ты сказал, что уехал, потому что хотел стать достойным моей любви…

— Это не единственная причина. Может быть, Оклахома положила этому начало. Но теперь мне нравится. Это как миссия. Как цель.

— А теперь… тебе кажется, что ты достоин моей любви? — в моем голосе... я даже не знаю. Отчаяние и надежда одновременно.

— Да, — он смотрит на меня, и взгляд этих сине-зеленых глаз обжигает и ласкает одновременно. — И теперь я не отпущу тебя.

— Лучше не отпускай.

— Ты ведь понимаешь, что пройдет еще несколько недель, прежде чем мы сможем остаться наедине?

Я вздыхаю.

— Это приходило мне в голову, да. Но я ждала так долго, так что смогу подождать еще. Кроме того, люди нуждаются в нашей помощи.

— А если я не могу подождать?

— Тогда мы что-нибудь придумаем. Ты же смышленый парень — уверена, ты что-нибудь придумаешь.

И потом он вырубается — иначе не сказать. Я даю ему немного поспать и прижимаюсь ухом к его груди. Чувствую, как бьется его сердце. Пока лежу у Лока на груди и слушаю его сердцебиение, я позволяю себе пару минут поскучать по Олли.

Тук-тук... тук-тук... тук-тук.

Это сердце Оливера. Бьется. Живое. Как напоминание. Мне и сейчас больно, и я знаю, что так будет всегда. Но потом Лок сжимает мою талию. Я чувствую его дыхание, его сердцебиение — сильное и ритмичное — и разрешаю этой боли остаться.

Иногда, я думаю, нужно немного боли, как напоминание о том, что в жизни есть место и хорошему.

Я так долго избегала жизни, потому что не могла справиться с болью. Но когда вы сталкиваетесь с невозможным, когда вы разрешаете себе чувствовать боль, когда даете ей пройти через вас и не позволяете страху и боли захватить вас в плен, вы понимаете, что жизнь стоит того, чтобы жить. Вы открываете в себе силу. И заново открываете красоту.

Любовь — всегда риск. Иногда вы теряете, как случилось со мной. Но я ни на что не променяю ни единой секунды рядом с Оливером, даже если это означает, что я снова его потеряю. У меня было что-то удивительное, и да, я потеряла это. Больно. Больно до сих пор. И будет больно всегда. Но боль — не единственное, что существует в мире. Есть и другое. Красота.

Я не засыпаю сразу, хотя Лок давно уже похрапывает рядом. Я обнимаю его и позволяю ему себя обнимать. Чувствую его сердцебиение, считаю удары и благодарю Бога за каждый из них.

В течение следующего месяца мы с Локом редко видим друг друга. Он занят восстановительными работами, а я — нескончаемым потоком раненых и больных. Мы встречаемся при каждом удобном случае: поесть, немного поговорить.

И, если честно, как бы трудно ни было, как бы мы оба ни хотели уединения, это время, проведенное просто за разговором… оно кажется правильным. Мы узнаем друг друга. Мы находим утешение в том, чтобы просто быть рядом друг с другом. Иногда ночью мы целуем друг друга, но всегда останавливаемся. Потому что оба знаем — каждому из нас достаточно всего лишь прикосновения. Это как размахивать зажженной спичкой в комнате, полной пороха. Одной искры будет достаточно, чтобы устроить взрыв.