Мандаринка на Новый Год (СИ)

Второй раз пожарная сирена завыла, когда на ней из одежды остались только золотые сережки в ушах. Правда, скромняга Ник пока не удосужился снять с себя штаны, но за этим дело не станет, как только… Надо же сказать, пока еще не поздно! Ну, нельзя же промолчать?! Он должен знать. Наверное, должен знать заранее. До. Скажи ему, Люба, черт побери, скажи ему! Но как же трудно…

— Ник… — они лежат тесно, близко, пальцы Ника что-то чертят на ее бедре, в опасной близости от того места, где его ждет… хм… сюрприз. Надо сказать. Надо!

— Что? — его голос прозвучал так, что ее и без того невеликая решимость едва не растаяла. Оказывается, как офигенно звучит голос мужчины в такие моменты — низко и волнующе. И сколько в одном коротком маленьком слове — чего? Желания? Страсти?

— Я хочу сказать тебе кое-что! — на остатках смелости.

— Говори, — пальцы его переместились Любе на попу, только вот ей это лучше соображать никак не помогло!

— Я… я… — нет, она просто не в состоянии выговорить это! «Я — девственница»? Ужасно звучит! «Я — невинна»? Еще хуже. «Я — девушка»? Ни хрена не информативно!

— Что случилось, Люб? Что ты хотела сказать?

И она хватается за мелькнувшую вдруг в голове формулировку:

— Ты будешь у меня первым! — выпаливает на одном дыхании.

Пальцы Ника замерли.

— Что?

— Ты слышал! — самое страшное сказано, но отчего-то не легче.

— То есть, ты никогда не… Ни с кем не… И сейчас вот… в первый раз?…

— Да! — она рявкнула громко, не сдержавшись. Стыдно ужасно.

— Угу… — после этого многозначительного замечания он замолчал. Молчал так долго, что Люба поняла — все, надо вставать, одеваться и уходить. И устраивать свою жизнь так, чтобы никогда больше не видеть Ника Самойлова! И тут он снова заговорил: — Ты хочешь, чтобы я… остановился?

Отлично! Ему нужен повод сбежать! Оказывается, бывает еще стыднее и унизительнее. Ну уж дудки, она пойдет до конца, раз уж так влипла!

— Нет. Я хочу, чтобы ты знал.

Он еще раз угукнул. А потом пальцы его снова пришли в движение, да так неожиданно, что она вздрогнула.

— Слушай, — Ник вздохнул. — Раз уж у нас сегодня вечер откровений, то я тоже кое в чем признаюсь.

Она ужасно перенервничала. Именно это, а так же, наверное, три бокала шампанского, стали причиной тому, что ее понесло. И остановиться она смогла далеко не сразу.

— В чем признаться? Ты что — тоже… девственник?!

От неожиданности Ник натурально хрюкнул, а потом и вовсе рассмеялся. Правда, быстро справился с собой.

— Это было бы… гхм… сильное переживание, думаю. Незабываемое. Для нас… обоих. Нет, — еще раз коротко хохотнул, — жаль тебя разочаровывать, но это не так.

— Что тогда?! Что?! О, Господи, не может быть! Ты… ты гей?!

— Очень смешно, — Ник обиженно засопел.

— Что еще может быть?! Коля, прекрати меня пугать! Ты импотент?!

— Ага, — хмыкнул он. — Протяни руку и убедись в степени моей «импотенции». — Люба, однако, не рискнула воспользоваться этим щедрым предложением. — Ну, у тебя еще есть версии?

— Миллион. Но давай ты уже сам скажешь.

— Хорошо, — Ник вздохнул. — Дело в том, что я… слегка негабаритен… в области… хм… гениталий.

— Что? В какой области? — потом до нее доходит. — Господи, Самойлов, ты всегда так вычурно выражаешься в постели?!

— Я старался быть воспитанным человеком в присутствии дамы!

— Перестарался! Так, погоди. Что это значит? Что значит — негабаритен? Квадратный, что ли?!

— Нет, блин! Треугольный! — похоже, она его все-таки достала. — Я о размере говорил!

— Подожди, дай сообразить. Это что, получается… У тебя маленький… член? Ой, Коль, да не переживай ты так! Для меня это скорее плюс, чем минус.

— Люба, — он еще раз вздохнул. — Я в обратном смысле негабаритен. Крупно… габаритен.

— Ооо… — это у нее вырвалось совершенно непроизвольно. Она помолчала немного, осмысливая услышанное. — Слушай, а, может быть, ты себе льстишь, а?

— Нет, — спокойно, — не льщу. И не горжусь. Просто это… вот так. Я, — он выдал еще один вздох, — я, наверное, не самый комфортный партнер… для первого раза.

Ну почему же все так сложно! Еще сложнее, чем она себе представляла!

— Ты хочешь, чтобы я отказалась?

— Нет. Я хочу, чтобы ты знала.

Люба не знает, что сказать. Острое и абсолютно детское желание просто обидеться. На всех. Ей стыдно, неловко, и собственная нагота сейчас становится такой унизительной. А Ник вдруг придвигается чуть ближе, пальцы его сжимаются.

— Похоже, ты не собираешься отказываться, — негромко ей на ухо. — И я этому только рад…

А потом он ее снова поцеловал. Она думала, что после этого их во многих отношениях странного и непростого диалога ей будет уже не до продолжения. Она просто не сможет, каким бы непоследовательным это ни казалось. Но оказалось достаточным всего лишь поцелуя, его теплого дыхания, твердых пальцев, сжавших попку, и то, что тлело, загорелось вновь — ярко, горячо. Она вжалась в него, закинула ногу на его бедро. Какого черта он еще одет?

— Самойлов, снимай штаны!

— Ну и кто из нас торопится?

— Снимай, я кому сказала! А то я решу, что ты врал и хвастался!

Он усмехнулся, но приказание выполнил. И они перешли к основному действу.

— Ооох… — только так можно было отреагировать на первое проникновение. На это новое ощущение чего-то внутри тебя. Теплого, живого и чужеродного. Слова ей всегда давались легко, но сейчас она не сразу смогла достойно отреагировать. — Не такой уж ты и большой, зря пугал. Вполне терпимо.

— Молодец, — немного сдавленно прокомментировал Ник. — Хорошо держишься. А вот так?

— Ооох… — все-таки непросто быть оригинальной в такой ситуации.

— Нет, это пока не «ооох». Настоящий «ооох» будет позже. Это пока два пальца. Как ты?

Дышать почему-то трудно. И очень… очень непривычно там. Не больно, но тянет. Растягивает. Но она была бы не она, если бы не пыталась держать марку до конца.

— Коля, прекрати вести себя как на работе!

— Я детский хирург, — хмыкает он. — Чудные у тебя представления о работе детских хирургов. Не соответствующие действительности, я бы сказал.