Не было бы счастья

Папа говорил: «Знаешь, малая, руль, словно спасательный круг. Держишься за него, и уверен, что все возможно. Все в твоих руках».

Оказалось, он заснул за рулем, закрыл глаза, а дорога вильнула в сторону…

Мачеха сказала: «Судьба», позвала адвоката и стала отвоевывать наследство.

Друзья сказали: «Поможем», отпаивали Женю валерьянкой и коньяком, отвлекали разговорами и рычали на Ираиду, словно надежные дрессированные псы.

Мама сказала: «Ты должна быть сильной!» Она всегда четко знала, что должна ее дочь. Потом она пообещала приехать — «ведь тебе нужна поддержка» — но не приехала. Наверное, из Лос-Анджелеса в российскую глубинку добраться было непросто.

Мама не любила трудностей.

Женька же не сказала ничего. В горле прочно обосновался какой-то странный тугой комок, и все слова застревали в нем, и было совершенно безразлично, вырвутся они когда-нибудь на свободу или нет. Еще болели глаза, будто кто-то на них постоянно давил. И, кажется, сердце разучилось биться в положенном ритме, закатилось в неведомую глубь, съежилось и принялось оттуда монотонно скулить.

«Что еще за ерунда?!», сказал бы папа. И встряхнул бы Женьку за плечи. Но папы не стало.

А саму себя трясти было не удобно.

Кое-как Женька ползла несколько месяцев от «не верю!» до «надо жить!». Через «не могу», «не хочу» и «не буду». Дорога — единственное, что связывало с отцом, — почти бездумная, машинальная потребность двигаться. Инстинкт, если хотите.

Он ее спас, этот самый инстинкт.

Женя уехала на Шушике в Москву. Шушика она очень любила: во-первых, это был папин подарок, во-вторых, это был настоящий волк в овечьей шкуре. Снаружи ее «мицубиси лансер» выглядел обычной небольшой машинкой, этакой невинной штучкой, белой и пушистой. Гладкие бока, коротенькое туловище, буквально скользящее пузом по дороге, мягкие, глубокие сиденья. Лишь острая мордашка придавала Шушику сходство с упрямым подростком, всегда готовым на колкость.

А под капотом билось отважное сердце, скрытая мощь сумасшедшего форсированного двигателя.

В общем, Шушик мог с полным правом считаться истинным борцом и работягой. Женя не знала, что бы без него делала. А так — накопит на квартиру, спрячется там и начнет новую жизнь. Правда, Женька с трудом представляла себе, что это значит — новая жизнь. По крайней мере, звучало очень привлекательно. И ничего конкретного.

Главное — не думать и не вспоминать. И не мечтать, а что было бы, если бы… Это «бы» переворачивало весь мир вверх тормашками.

Так что, виват тебе, новая жизнь в собственной укромной берлоге, куда не доползут боль и страх.

А пока боль находит открытые места и жалит без промаха. Боль говорит голосом незнакомца, но папиными словами.

— Малая, ты что, заснула?

И некуда, некуда от этого деться! А Женька-то думала, что надежно укрыта от воспоминаний.

Все в твоих руках, сказал бы папа.

И Женька дрожащими пальцами вытащила баллонный ключ из багажника.

— Вот, держи, — прошептала она и постучала легонько по согнутой спине пассажира.

Тот резко развернулся и едва удержался на ногах. Взгляд у него был растерянный, словно он увидел вовсе не то, что ожидал.

— Это баллоник, вы просили, — напомнила Женя, тыча ключом ему под нос.

— Да, да, спасибо, — пробормотал Илья. Вообще-то, прилаживая домкрат, он напрочь забыл, что возится с чужой машиной. Ему давным-давно не приходилось ездить на такси или на попутках, и уж тем более менять чьи-то колеса.

И малой он называл сестру.

Обычно они путешествовали вчетвером — бабушка, Данька, Маришка и он. Остальные слишком любили комфорт и предпочитали передвигаться в вагонах СВ или на самолетах. И, разумеется, первым классом.

Данька ездил с отцом просто потому, что редко его видел. И думать об этом не хотелось.

Илья давно научился забрасывать ненужные мысли в самый темный угол сознания. Авось там их никто не найдет и не ткнет его носом в вину. Вот только места для них оставалось все меньше и меньше. Забито было до предела.

Крупные бисеринки на ресницах сына, когда Илья не успевал к новогоднему ужину, забывал о подарке ко дню его рожденья, путал имена его друзей, утыкался носом в бумаги, ночевал в офисе, мимоходом трепал черноволосую макушку и уходил, уходил, уходил.

Ожидание в маминых глазах. Сочувствующая улыбка деда. Избалованность сестры. Мудрые, всепрощающие морщинки бабушки.

Дом, в котором он не замечал перемен.

Жизнь, состоящая из миллиона попыток убежать от самого себя.

Впрочем, иногда эта жизнь была очень славной. Если предстояла работа в городке, неподалеку от Москвы, они вчетвером ехали туда на машине и всю дорогу горланили песни.

Данька пел, потому что был с отцом.

Бабушке подпевала, потому что ей нравился вид из окна.

Маринка же мурлыкала от предвкушения, она ехала за новыми впечатлениями, искренне полагая, что дорожные трудности вполне сопоставимы с судьбоносными испытаниями великих поэтов. Она готова была забыть о своей роли неземного, хрупкого создания, присматривать за племянником, договариваться о номере в гостинице, обедать в придорожных кафе, до хрипоты ругаться с парковщиками.

Илья подозревал, что сестра становилась самой собой только в этих поездках.

Не один он прятал ненужные мысли.

Маринка просто выбрала другой метод, делая вид, что красивые сочетания слов интересуют ее больше всего на свете.

И все же, именно она подавала ему баллонный ключ, если приходилось менять колесо. Она, а не эта коротко стриженная девица в длинном мятом платье.

Илья потряс головой, словно упрямый осел.

Что-то он упустил из виду.

Сегодняшний день, вот что. Пожалуй, один из самых нелепых дней. Сначала Рита с ее навязчивой идеей, потом собственная бесконтрольная ярость, потом изумление, что он мог так разбушеваться из-за ерунды. И бессмысленная выходка с машиной. Зачем, спрашивается, он доверил женщине свой любимый джип? С какой стати? Вдобавок согласился ехать с другой женщиной.

Бред.

— Отойдите-ка, — приказала вдруг Женька, первой очнувшись от ненужных мыслей, — вы так до вечера провозитесь.

Ее голос лязгнул откровенной злостью. Илья отодвинулся немного и взглянул на девицу повнимательней. Короткие черные ресницы мелко дрожали, в глазах метался зеленый огонь.

Истеричка какая-то!

— У вас важные планы на вечер? — колко спросил Илья, обескураженный ее взглядом.

Девица совершенно не походила на особу, занятую по вечерам чем-то интересным. Скорее всего, колесит по городу в поисках приключений, заодно зарабатывает карманные деньги, чтобы доказать родителям, какая она независимая, и как ей наплевать на их миллионы. Что были миллионы, Илья не сомневался. Такая машинка стоит не копейки. И явно девица приобрела ее не на свою зарплату. Мама с папой постарались.

Ничего зазорного.

Но на лбу у богатенькой наследницы было написано крупными буквами: «Я и сама все могу!»

Впрочем, быть может, она не наследница, а любовница. Точнее сказать, содержанка. В свободное время сбегает от спонсора и катается по столице.

А вечерами смиренно слушает его разговоры о бирже, курсе валют, поставках какавы, целует его лысину и мастерски бурно дышит в его объятиях, мечтая поскорее заснуть.

Какая разница?

Илья поднялся и раздраженно потер ладони о брюки. Что за ерунда лезет в голову, а? Магнитная буря, что ли, сегодня? Или еще какая напасть, независящая от человеков?

Девица стояла перед ним, высоко задрав подбородок.

Нет, на содержанку она никак не тянет. И росточком не вышла, и форм выдающихся не имеется. И взгляд чересчур самостоятельный, как у голодного, бездомного котенка, до которого никому нет дела, и который изо всех сил изображает, что все ему нипочем. Чешет себе по бульвару, вытянув тощую шею, и прикидывается породистой счастливой киской.

Похоже, похоже, успокойся.

— Извините, — кисло улыбнулся Илья.