Если ты останешься (ЛП)

Все мои мысли, должно быть, были написаны на лице, потому что Пакс приметил что-то. Судя по всему, он не упускает ничего.

— Тебе не нравятся больницы, верно? — спрашивает он мягко.

Тон его голоса казался как чужим, так и знакомым, будто он может легко измениться в любой момент от безразличного к заинтересованному. Мысль о том, что я путаю его в чувства, вызывает отклик в глубине души, но я качаю головой.

— Нет. Мои родители умерли несколько лет назад. Я никогда больше не хочу видеть в больницах то же самое.

Пакс заинтересованно поднимает голову, рассматривая меня. Я не могу не заметить, его сильную челюсть и сведенные брови, когда он думает. Его природная красота в сочетании с мятежным и опасным отношением к жизни, делает его мучительно сексуальным.

— Они умерли по одной причине?

Он задает этот странный вопрос, а не соболезнует, как нормальные люди. Я считаю это честным любопытством, поэтому киваю.

— Да. Они погибли в автокатастрофе. Было туманное утро, и они ехали по маленькому шоссе вдоль побережья. Какая-то машина свернула на их полосу и врезалась в них. Они погибли на месте происшествия.

Я не знаю, почему сказала ему это. Я не люблю говорить об этом, хотя обычно и не приходится. Место, где я живу довольно небольшое и любой, кто жил там в то время, знает что случилось.

— Если они скончались на месте происшествия, почему у тебя отвращение к больницам? — спрашивает Пакс, с задумчивым взглядом.

И, все же, ему по-настоящему интересно.

Я вспоминаю то утро, когда я сидела в гуманитарном классе. В глазах все было размыто от того, что до этого я практически не спала ночью. Дин зашел в класс и позвал меня в холл. Его лицо было скрученным и неловким, когда он сказал мне, что произошел несчастный случай.

— Я не знаю ничего конкретного, — сказал он, — но ты должна пойти.

Так я и сделала. Я бросилась в больницу и когда вошла, почувствовала, что что-то не так. Никто не смотрел мне в глаза, ни врачи, ни медсестры, ни, даже моя старая соседка Матильда. Она молча повела меня в пустую комнату. Я думаю, это была часовня, где она спокойно сказала мне, что мои родители были доставлены в морг. А потом она поймала меня, когда я рухнула на пол. Я до сих пор помню, как мои пальцы выпустили кожаную ручку сумки, и как та ударилась о пол, выкидывая все содержимое на синий ковер. Моя помада закатилась к ногам Матильды, и она подняла ее и вручила мне, ее лицо было белым и торжествующим.

И тогда я понимаю, что только что сказала все это вслух.

Пакс пристально смотрит на меня, выражение на его красивом лице невозможно прочитать, пока он обдумывает информацию о самом болезненном дне моей жизни.

— Мне очень жаль, — говорит он спокойно, — наверное, это было ужасно для тебя. Я не хотел, чтобы ты вспоминала это.

Его слова просты, но голос — нет. Он сложный человек, и это, кажется, все, что я могу понять.

Его трудно понять и сложно, но, казалось бы, противоречивый характер интригует.

Я чувствую укол в животе, когда смотрю в его, как золото блестящие, глаза зеленого цвета.

— Это было очень давно, — просто отвечаю я, — я положу это в кровать.

— Действительно? — отвечает он, приподнимая брови, — ты, должно быть, талантлива. Иногда, я не хочу спать в прошлом.

— Это правда, я признаю.

Я встаю, поднимая свою сумку с пола.

— Я отняла у тебя достаточно времени, — говорю я ему вежливо, — огромное спасибо за то, что ты дал мне понять, что будешь в порядке. Тебе должно скоро стать лучше, Пакс.

Не знаю, пытаюсь я убедить его или саму себя. Похоже, он в этом не уверен, но он улыбается и протягивает руку. Стройную и сильную, и я беру ее. Он трясет мою руку, будто мы бизнесмены.

— Было приятно познакомиться с тобой, Мила. Спасибо за спасение моей жизни.

Его голос хриплый. Я посмотрела ему в глаза, и не могу сказать точно, что это на самом деле означает. Почему-то мне кажется, что он действительно не хочет поправиться.

Но я улыбаюсь и оборачиваюсь, чтобы уйти. Когда я уже почти была у выхода, я обернулась и посмотрела на Пакса. Он по-прежнему смотрел на меня, но его глаза… в его глазах читалось намерение и жестокость.

Я сглотнула, повернув голову назад.

И я до сих пор не понимаю, что произошло, черт возьми.

Глава 5

Пакс

Неделя в больнице, чертова неделя. Это слишком долго.

Я медленно сворачиваюсь калачиком на своей подушке и сажусь на край кровати. Я морщусь, поскольку движения беспокоят треснувшие ребра. Так же стараюсь делать неглубокие вдохи, чтобы не было так больно. Массаж грудной клетки от медиков оставил вмятину на моей груди. Я знаю, что они пытались спасти мою жизнь, но… дерьмо! А что, если им сломать четыре ребра?

Придурки.

А я жду, пока боль ослабнет, и мои глаза привыкнут к дневному свету, я смотрю из окна на большое озеро, которое маячит передо мной.

Озеро Мичиган — огромное, обширное и серое. Стоя на краю обрыва, мой дом возвышается над ним. Каждая комната с видом на озеро из окон, которые шли от потолка до пола, поэтому у меня всегда хороший вид, независимо от того, где я нахожусь. Я никогда не беспокоюсь о том, что кто-то ходит по пляжу и может увидеть, что я хожу голым по дому. Это мой частный пляж. Если это посторонние, они заслужили увидеть мою задницу.

Я тянусь за банкой на тумбочке и снова морщусь от боли.

Проводя большим пальцем по металлической оправе крышки, я рассеянно позволяю своему разуму блуждать, поскольку пытаюсь освободить голову от размытости сна. Затем я разочаровываюсь в этом, достаю белую таблетку и кладу ее в свою руку, потому что это то, что поможет мне в этом, потому что я слишком нетерпелив, чтобы ждать.

Я перестал принимать некоторые вещи. Независимо от того, что мой отец считает, что мне не нужно принимать их. Я не гребаный наркоман. И так как после промывания моего желудка и сломанных ребер мне было совсем не смешно, думаю, я буду воздерживаться от этого некоторое время.

Я завыпиваю таблетку большим глотком воды, жалея, что это было не пиво. Сейчас только 11:00, и я решил, что не собираюсь пить до 17:00 каждого дня, я не собираюсь употреблять что-либо другое до 17:00. Я не гребаный слабак.

Независимо от распространенного мнения, я могу сдерживать себя, когда хочу.

Я встаю с постели, потягиваюсь так тщательно, как только могу и иду в душ.

Мой душ — один из любимых мест в этом доме. Это огромная комната, полностью отделанная камнем, с четырьмя насадками для душа, ударяющими меня в различных направлениях. Он был изготовлен на заказ, чтобы соответствовать моему высокому росту, потому что я не хочу нагибаться, чтобы нормально помыться. Еще, если я захочу, в этом доме проходят вечеринки. И я устроил немало вечеринок в этом самом душе с девушками, которые были на это согласны.

Воспоминания обо всех этих голых, влажных грудях и длинных бедрах, собрались в моей голове в этот момент, и это немедленно делает мой член твердым. Я растираю мыло в ладонях и беру член в руки.

Как только я это делаю, лицо Милы появляется в моей голове. Это неожиданно и внезапно, но я сосредоточиваюсь на нем, на ее мягком голосе и полной груди. Я закрываю глаза и представляю, что это ее рука сейчас ласкает мой член. Я представляю ее мягкую кожу, соприкасающуюся с моим телом. Я представляю, как прислоняю ее к стене и трахаю, пока она кричит мое имя, все это время ее ноги обернуты вокруг моей талии.

Это не заняло много времени, я кончил.

С довольным вздохом, я начинаю мыться. После душа я беру толстое полотенце, вытираюсь.

И все еще думаю о Миле Хилл. Какого черта?

С одной стороны, я полагаю, что это нормально. Она, в конце концов, спасла мою жизнь. Мою жизнь, а я не могу вспомнить, поблагодарил ли ее. Обычно, мне на это насрать, но в ней есть что-то, что заставляет меня думать о вещах, о которых я обычно не думаю. Что-то мягкое и сладкое, что-то реальное и подлинное.