Дар

– Но я прошу всего лишь миллион долларов – причем на спасение детей!

– Это дело принципа, дорогая.

Коулмен пытался вести себя истинным опекуном.

– Но я ведь могла бы просто растранжирить эти деньги, – в отчаянии пролепетала Патриция. – Могла бы потратить их на себя – на тряпки, на побрякушки, на дорогие машины…

Коулмен, подавшись вперед, взял ее за руку.

– Вам известно, что ваш дед распорядился о том, чтобы у вас было все самое лучшее, и мы не смеем и помыслить о том, чтобы хоть в какой-то мере контролировать ваши личные расходы.

– Но мне хочется поделиться тем, что у меня есть, с другими!

– Давайте говорить начистоту! – Терпение Коулмена уже иссякло. – Вы и так уже делитесь более чем достаточно. Вы превратили свою ферму в приют для престарелых лошадей, которых давно пора усыпить…

– Но я там живу сама!

В спор опять вмешался Эш.

– Вашему деду было угодно, чтобы вы жили здесь, а вы вместо этого…

– Так вы отклоняете мою просьбу?

Эш сразу же замолчал, предоставляя право отказа Коулмену. Миссис Спербер нервно теребила авторучку.

– Мне больно отказывать вам в чем бы то ни было, дорогая, но на этот раз я просто обязан. – И тут он резко повысил голос. – Все, кто согласен удовлетворить запрос мисс Деннисон о пожертвовании одного миллиона долларов на счет больницы Кигана в Ливане, имеют право высказаться.

Прозвучало это как оглашенное постановление сената США.

Миссис Спербер начала:

– Собственно говоря, джентельмены, мне кажется, мы в состоянии выделить…

Коулмен смерил ее взглядом, властно выдвинул все три подбородка; на устах у Эша застыла ледяная гримаса. В комнате наступила смертельная тишина.

– Кто против?

И сразу вслед за этим Коулмен и Эш в унисон воскликнули: «Я!»

Патриция готова была расплакаться, но, собрав все силы, поднялась с места, сохраняя достоинство.

– Благодарю вас, – кротко сказала она и вышла из помещения библиотеки.

Она пообещала Тому достать для него деньги – и она достанет их, неважно – как.

В список приглашенных были включены исключительно люди богатые и известные своей щедростью в филантропических вопросах. Патриции уже было слышно, как оживленно переговариваются внизу первые гости, и она поспешила переодеться. Давненько уже ей не доводилось носить бальное платье – как правило, она не вылезала из джинсов, – но нынешний вечер имел для нее слишком большое значение. В этих кругах внешний вид играет весьма важную роль, и ей нужно было выглядеть соответствующим образом. Она выбрала одно из платьев, оставшихся от матери, – сама Патриция терпеть не могла покупать себе платья, а у матери был весьма изысканный гардероб. Она выбрала изумрудно-зеленое шелковое платье простого покроя, свободно струящееся по ее стройному телу и драматически контрастирующее по цветовой гамме с бриллиантовым ожерельем, приобретенным ею по такому случаю.

Как всегда, она уже опаздывала. Патриция глубоко вздохнула. «Со мною ли ты, папочка?» – В минуты высшего напряжения или большой радости она непроизвольно разговаривала с покойным отцом и взгляд ее в таких случаях сам по себе устремлялся ввысь, в небо, словно бы для того, чтобы получить поддержку. Однажды он подарил ей картину, которая называлась «Звездолаз», и объяснил ей, что человек, взбирающийся по лестнице на небо, чтобы повесить звезду, которую держит в руке, – это он сам, Денни Деннисон. И, пообещал, когда его не станет, он всегда будет зажигать для нее в небе первую звезду. Она, разумеется, понимала, что все это – ребячливая фантазия, будто отец откуда-то сверху неизменно и неотрывно смотрит на нее, – но, тем не менее, цеплялась за эту иллюзию. На улице меж тем уже начало смеркаться, синее небо стало серым, но звезды на нем еще не зажглись. Отойдя от окна, она поспешила вниз по лестнице.

Том Киган уже дожидался се внизу, облокотившись о балюстраду. Он был хорош в смокинге, весь его вид источал обаяние и витальность.

– Вы выглядите просто потрясающе. – Он улыбнулся и поцеловал ей руку. – Еще никогда не видел на вас драгоценности. – Он пристально посмотрел на экстравагантное сочетание золота и бриллиантов, обвивавшее шею Патриции. – Изумительное ожерелье!

– Благодарю вас, Том! Я купила его сегодня днем – и специально для вас.

– Патриция! Дорогуша!

Гортанный голос, которым было сделано это восклицание, вне всякого сомнения, принадлежал Джоанне Бенсон – когдатошнему секс-символу Голливуда. Позднее Джоанна благоразумно вышла замуж за престарелого денежного воротилу чуть ли не на его смертном ложе и теперь буквально купалась в роскоши, которую можно было получить за оставшиеся ей в наследство деньги. Ее высокая прическа, конструкцией напоминавшая улей, держалась при помощи такого количества лака, что, как шутила сама Джоанна, она несла персональную ответственность за озоновую дыру в атмосфере. Прическу венчала крупная, чрезмерно крупная диадема с рубинами Патриция подумала, что из Джоанны сегодня вечером удастся выжать тысяч эдак пятьдесят.

После того, как Джоанна отошла от них, Том пожал Патриции руку.

Ужин проходил хорошо. Фрэнсис превзошел самого себя по части разнообразных яств, однако Патриция почти ничего не ела, а руки старалась держать под столом, теребя салфетку. Сейчас она сожалела о том, что не позаботилась заранее сделать себе маникюр, но такие вещи начисто ускользали от нее, да и жизнь на ферме не позволяет обзаводиться длинными ногтями.

Наконец официанты подали последнюю перемену. Том, сидя напротив от нее, встретился с Патрицией взглядом и подмигнул ей. Затем, взяв в руку бокал, поднялся с места.

– Прошу всех присоединиться к моему тосту в честь совершенно изумительной особы. – Произнося это, он не сводил глаз с Патриции, и она почувствовала, как щеки заливает краска. – Благодаря ей состоялся этот вечер и благодаря ее усилиям нам удалось удвоить число койко-мест в бейрутской больнице. Но, главное, наша мечта об открытии детского отделения больницы, столь остро необходимого в этой несчастной стране, уже близка к осуществлению благодаря постоянной помощи и поддержке нашей молодой хозяйки – Патриции Деннисон!

Прежде чем продолжать, он подождал, пока не затихнут аплодисменты.

– Она заставляет нас не забывать о том, что мы все живем в одном мире, что нам нужно помочь этим бедным испуганным людям… этим детям, на головы которых обрушиваются бомбы… Им, конечно, больше всего хочется, чтобы их оставили в покое, но оставить их в покое значит обречь их на верную гибель.

Патриция была тронута. Доктор между тем продолжил:

– Всех нас, собравшихся здесь сегодня вечером, объединяет одно: забота о ближнем. – На мгновение умолкнув, он с улыбкой окинул взглядом сидящих за столом. При этом он успел заглянуть в глаза каждому. – Я благодарю вас за вашу поддержку. Да благословит всех вас Господь!

После того, как затихли аплодисменты, Патриция смущенно поднялась с места. В зале воцарилась напряженная и почтительная тишина.

– Том, – мягко начала она. – Вам не нужно нас благодарить. Напротив, это мы должны поблагодарить вас. Мы остаемся в безопасности и живем в комфорте, а вы ежедневно рискуете жизнью в охваченной пламенем войны стране. – Она подняла бокал. – Я пью за доктора Томаса Кигана и за удивительные дела, которые он совершает!

– За доктора! За доктора! – разнеслось по всему залу. Поставив хрустальный бокал, Патриция продолжила свою речь.

– Мужчины, собравшиеся за этим столом, уже доказали свою корпоративную и личную щедрость. Но и нам, женщинам, не след отставать от них.

Подняв руку к горлу, она прикоснулась к застежке своего ожерелья. Сняла его, подержала в руке, любуясь тем, как играет пламя свечей в гранях бриллиантов.

– Вот моя лепта. Прошу вас присоединиться. Она положила ожерелье на стол.

Молчание прекратилось, обеденная зала взорвалась оглушительными рукоплесканиями. Затем статная дама почтенного возраста поднялась со своего места, сняла с руки браслет с изумрудами и положила его на стол возле ожерелья Патриции. Другие женщины последовали ее примеру. И скоро стол весь искрился драгоценностями всех названий, форм и достоинств.