Седьмое небо

Сара подала девушкам кружки с сидром и вернулась к Тайне. Их напиток уже остыл — можно было пить. Сидя рядом, они потягивали ароматный сидр, пока не согрелись. Девушки оживленно переговаривались, возбужденно обсуждая будущие покупки. Родители перевели им деньги, и они могли купить себе новые одеяла, что было как нельзя кстати перед наступлением зимних холодов. Они-то были настоящими покупательницами, тогда как Тайна… Но Сара продолжала сидеть рядом с ней, словно девочка была ее другом. Казалось, она нашла родственную душу.

Дома Сара долго стояла перед зеркалом в ванной. Светлый кафель стен отражал электрический свет, отчего освещение было особенно безжалостным, и она подумала, что выглядит как ободранная кошка. Ее отвратительные грязно-желтые волосы торчали вверх, как мягкие детские кисточки. Как только Сара закрыла магазин, она поймала себя на том, что слова Тайны не выходят у нее из головы. Она должна что-то сделать со своими волосами.

Что-то радикальное. Сара прежде никогда не красила волосы, даже никогда не думала об этом. С возрастом она вообще почти не занималась своей внешностью. Не увлекалась косметикой, не любила губную помаду. Ей всегда претило ощущение жирного слоя на губах, и она слизывала помаду так, чтобы ничего не оставалось. В конце концов она пришла к выводу, что ни к чему тратить время на подобные ухищрения. Все эти штучки были предназначены для других, более красивых девушек.

Но сейчас, теребя жалкие остатки волос, она хотела сотворить что-нибудь эдакое.

Она была противна себе самой. Пройдя курс химиотерапии, она едва узнавала себя. Она выглядела гораздо старше, а может, моложе — все, что угодно, но только не на свой настоящий возраст. Ее волосы утратили свой каштановый цвет, у глаз пролегли новые морщинки, что делало ее похожей на сорокалетнюю, но постоянно тревожный, испуганный взгляд придавал ей сходство с ребенком-переростком.

Никто никогда словом не обмолвился о том, как ужасно она выглядит. Ни ее друзья, ни медсестра Мег Фергюсон. В госпитале кто-то ей предлагал попробовать парик, но Сара сразу отказалась. Носить парик все равно что натянуть на голову шерстяные рейтузы — жарко и противно. Нечто похожее на жирный слой помады на губах. Сара прошла через столько испытаний, чтобы избавиться от опухоли головного мозга. Любое радикальное лечение, которое предлагали ей врачи, она испробовала. Но когда речь зашла о ее внешности, она не пожелала приложить элементарных усилий.

Вздохнув, она пошла в спальню. Пела Энн Ленокс, Сара поставила диск с ее песнями, чтобы поддержать себя морально. Энн и Сара. И Тайна. Знала бы Тайна Берк, какую помощь она ей оказала, вдохнув новые силы, подумала Сара.

День благодарения. Что, если она на самом деле поедет в Мэн? Отбросит все старые счеты с отцом, историю их жизни, полную разочарования и обид… Но была причина, из-за которой ей становилось страшно при одной только мысли о поездке домой, на Лосиный остров, менее чем через три недели. Она боялась того, как отнесется к ней сын, увидев ее такой… Она не хотела его ранить, не хотела, чтобы он почувствовал отвращение к собственной матери. И все же почему бы и в самом деле не поехать домой? Она найдет на время помощницу или закроет магазин на долгий уик-энд.

Она прекрасно помнила, как выбирала название для своего первого магазина. Ей было тогда всего девятнадцать, и она училась в колледже в Бостоне. Девятнадцать! Немногим больше, чем Майку сейчас! Откуда у нее взялась уверенность и амбиции? Магазин был крохотным, всего одна комната с кирпичными стенами и паркетным полом, и только. Но Сара сумела наполнить это пространство своими мечтами и идеями. На полках она разложила одеяла тетушки Бесс, и постепенно дело пошло, а она превратилась в преуспевающую деловую женщину. Рисуя в своем воображении сопутствующие товары, каталоги распродаж, делая все, чтобы спасти ферму, то есть сделать своего отца счастливым, а матери дать возможность порадоваться за нее на небесах, Сара назвала магазин «Седьмое небо».

«Седьмое небо». Прислонившись к прилавку, Сара вспоминала, как разрабатывала логотип магазина: золотая семерка на фоне воздушного белого облака, и все это в овале небесной синевы. Крохотные белые перышки слетают вниз, подобно невесомым снежинкам. Она заказала вывеску Дэвиду Уокеру, краснодеревщику, живущему на Лосином острове. Название магазина доставляло ей огромное удовольствие. Еще бы, ее мечта осуществилась, и теперь она точно знала, зачем живет на свете. До того как родился Майк, она никогда не ощущала ничего подобного.

Майкл Эзикиел Лоринг Толбот.

Размышляя об имени сына, Сара так разволновалась, что вынуждена была ухватиться за край прилавка. Ей всегда нравилось имя Майкл. В нем слышалась сила, и звучало оно поэтично. Ведь библейский Михаил-архангел, согласно легенде, во главе небесного воинства сражался против сатаны.

Сара хотела назвать сына Майклом в честь его отца, а вот его фамилию — Лоринг — она дала ему только в качестве одного из имен. Майкл, как и Сара, был Толботом. Может быть, поэтому он был так привязан к Лосиному острову, к деду, к старой ферме, которая стала для него прибежищем.

В глазах Сары заблестели слезы, и она заморгала. Она привыкла не плакать и не собиралась отказываться от своей привычки. Майк сделал свой выбор. Она не могла бы даже сказать, что он сбежал из дома, потому что он не скрывал своих планов. И конечным пунктом его путешествия был не Нью-Йорк, или Лос-Анджелес, или Олбани. Нет, это была маленькая семейная ферма. Ему всего-навсего семнадцать, сейчас он живет на Лосином острове, полностью оторванный от мира, стараясь узнать правду о своем рано умершем отце. Майк убил бы ее, узнай он, что она все еще думает о нем как о ребенке, но это было именно так.

Сидя на подоконнике, Сара держала в руках чашку травяного чая. С некоторых пор она старалась покупать только натуральные продукты. Если позволяли силы, каждый день она совершала небольшую прогулку пешком. Иногда она чувствовала себя так хорошо, что могла пробежаться по дорожкам колледжа, как было до болезни, и не собиралась пока отказываться от этой привычки. Ее доктор говорил, что нужно быть осторожной, не спешить, и Сара прислушивалась к его словам. Она хотела жить. Она дала жизнь своему сыну и мечтала увидеть, как он встанет на ноги.

Войдя в спальню дочери, Элис фон Фройлих прислушалась к ее дыханию, стараясь понять, спит Сьюзен или только делает вид. Она лежала, укрывшись с головой одеялом. Звучала тихая музыка, но Элис помнила, что у Сьюзен уже давно вошло в привычку засыпать под музыку.

Продолжая стоять неподвижно в надежде уловить малейшее движение, Элис сама едва дышала. Она оглядела комнату. Свет был потушен, но тонкий луч проникал из холла через открытую дверь. В невероятно элегантной, похожей на все остальные комнаты в доме Джулиана спальне Сьюзен всего несколько вещей говорили о том, что это комната девушки-подростка. Элис сделала то, что делала всякий раз, когда входила к дочери, — приподняла брови и беспокойно вздохнула.

Сьюзен нравилось все касающееся Англии, поэтому Джулиан позволил ей выбрать две картины Гейнсборо из его коллекции: маленькая девочка в голубом платье и два спаниеля на шелковой подушке. Обстановка комнаты тоже была английской: кровать и комод в стиле королевы Анны, антикварный ковер с узором из роз, который так любила Сьюзен, серебряная щетка с монограммами и зеркало на туалете. Джулиан подарил их ей на последнее Рождество вместе с серебряными рамками для фотографий.

Подойдя поближе, Элис взглянула на фотографии. Да, Сьюзен любила своего отца. Уилл был на каждом снимке. На одной фотографии они были сняты вместе в кабине его самолета, когда Сьюзен было всего четыре года. На другой она сидела у него на коленях под зонтом в «Черной жемчужине», любимом семейном ресторане в Ньюпорте. И наконец, Уилл Берк на палубе перед отплытием на Ближний Восток. Элис помнила, как делала эти снимки. Потом ее взгляд остановился на четвертом фото.