Раздел имущества

— С вашего позволения, Франция помогала американским революционерам, имея в виду причинить неудобство Британии, а не из дружеских чувств. О, я не отрицаю дружбы между Вашингтоном и Лафайетом, но, по общему мнению, Вашингтон был выдающимся человеком. Вероятно, в последнее время Франция была неверна, но для этого всегда есть причины, как в браке. Недопонимание, столкновение темпераментов, — сказал Эмиль. — И кто скажет, кто из двоих виноват? Мы, конечно, виним вас, за ваши банальности, вульгарность, за ваши удачные фильмы…

Быть обвиненной в вульгарности оказалось больше, чем Эми могла вынести.

— Мы дважды спасали вас!

— В этом и состоит ваша вина, — улыбнулся Эмиль. — Этого мы вам не можем простить.

— Вы думаете, между ними что-то есть? — прошептал на ухо Эмилю Робин Крамли, когда гости стали расходиться.

— Межу кем?

— Этим тевтонцем и Эми?

— Я не заметил ничего необычного, а что?

— Какая-то интимность?

— А вас это беспокоит?

— Очень. Таких девушек нельзя отдавать на съедение таким как он. Она пробудила все мои рыцарские чувства. А он — деревенщина, охотник за состоянием.

— Думаю, вы ошибаетесь насчет ее денег, Крамли. Не такой у нее вид. Взгляните на мадам Ренан или на хорватскую красавицу вон там: какие бриллианты, и все утро они провели у парикмахера. Вот это poules de luxe^[132]. У американки ничего этого нет. Она просто одинокая девушка, которая ищет себе мужчину, — вот и все.

— Миллионы, дорогой мой, взгляните снова.

Эмиль посмотрел и пожал плечами.

— Я не эксперт, — сказал он.

Но возможно, он поддался стереотипам, согласился он про себя, потому что он действительно не замечал в ней никакого интереса к фасонам или украшениям, что могло означать, что у нее есть деньги, — а может быть, это просто американская черта: безнадежное отсутствие шика. В любом случае, для него это не имело никакого значения. И все же он продолжал о ней думать. Эмиль постарался избавиться от этого пробуждающегося интереса.

Он оглянулся в поисках Виктуар, готовый идти на обед. Во время разговора она стояла рядом с ним, а теперь вот исчезла.

Виктуар выглядела бледной. Только что у нее открылись глаза. Она перехватила случайный взгляд Эмиля, брошенный им на Поузи, и, кажется, ее встречный взгляд, и сразу безошибочно поняла, что между ними что-то произошло. С тех пор как Виктуар приехала сюда, она все время замечала, как пристально смотрит на Эмиля Поузи, но она уже привыкла, что на него глазеют все — и мужчины, и женщины. Красота Эмиля была одной из причин ее собственного обожания, которое она к нему испытывала, не главной, конечно, но одной из многих, и к тому же ей было приятно обладать кем-то, кого так желают остальные. Она знала, что такова цена: никто не мог сопротивляться постоянным искушениям, которые, казалось, весь мир предлагал Эмилю, не только сексуальным, но и другого рода — должности, знакомства, и Виктуар гордилась, что он никогда не гонялся за деньгами и не поддавался их влиянию, он не был ни корыстным, ни продажным. Ему и не приходилось. Но теперь цена была слишком высока. Взгляд, который Эмиль бросил на Поузи, был тем взглядом, которым он обычно смотрел на женщин, с которыми спал, к которым прикасался, которым отдавал свою сексуальность, — о, она даже не могла об этом думать.

Первая реакция на догадку была чисто физической: по всему телу пробежал озноб, перехватил ей горло, и она судорожно сглотнула. Виктуар закуталась в платок, как человек, переживающий потрясение. К счастью, комок в горле не дал ей закричать от негодования, и ее желание завопить и броситься на Поузи вылилось в прилив жара к щекам. Кажется, никто не заметил произошедшей в ней перемены.

Было невыносимо думать, что судьба сыграла с ее душевными привязанностями такую злую шутку, и всего за несколько дней: она получила сестру, а ее муж предал ее с этой сестрой. Нет, не так: она получила сестру, а эта сестра начала охоту за ее мужем. Все, о чем она когда-то знала и о чем думала, включая и то, что Эмиль, как, по ее мнению, и все мужчины, не всегда хранил верность, теперь перевернулось с ног на голову. Горько думать, что судьба послала ей неизвестного отца, даже деньги и еще двух родственников, которых она была готова полюбить, но вместе с этим отравленным даром разбила ей сердце, а ее будущее теперь сплетено с ними.

Ее сердце бешено колотилось. Предательский Альбион. Вот такие они, эти англичане, с их плохой личной гигиеной, скользкой моралью, ненадежным ведением дел, безнадежными махинациями… Обнаружить в сестре монстра, строящего против нее заговоры и обсуждающего сестру за ее спиной! Гнев выкипел в ней, как вода в чайнике, просвистел ей уши и испарился, оставив разбитым сердце. Уверенная в том, что кто угодно мог прочитать на ее лице все, что с ней творилось, она пробормотала какое-то извинение и вышла в дамскую комнату, убеждая себя, что у нее просто разыгралось воображение. Может быть, Эмиль, в конце концов, единственный ребенок своих родителей, испытал к полной жизни, румяной Поузи братское чувство. Но она все знала: Эмиль смотрел на Поузи так, как смотрел на нее: нежным взглядом, как какой-нибудь мормонский патриарх или вождь африканского племени. Хотя, может быть, это культурное влияние его родителей, проживших долгое время в Сенегале, и не его вина.

В голову Виктуар лезли ужасные образы. Как кошмарно должна была выглядеть Поузи голой: огромные раздутые груди, большие пурпурные соски и, вероятно, сильный английский запах — овцы, рыбы и жареной картошки, сажи, поездов, рвоты; однажды в детстве Виктуар возили в Англию, и в Британском музее она ощутила этот запах. Она ненавидела холодные комнаты, фланелевые рубашки, нефильтрованный чай, скользкие отбивные, слишком сладкий шоколад, коричневые зубы, гудящие голоса… Да что у них есть, у англичан, кроме Шекспира?

Виктуар присела на стул и попыталась справиться с дыханием. Она заметила, что на нее встревоженно смотрит другая женщина — это была та самая американка, Эми, одетая для коктейля, которая зашла за бумажным носовым платком. Она спросила с беспокойством:

— С вами все в порядке?

Виктуар быстро вскочила на ноги, весело улыбнулась и стала внимательно искать в сумочке губную помаду.

Эми, которая поначалу испытывала к Поузи бóльшую симпатию, чем к Виктуар, теперь включила Виктуар, заметно расстроенную, в круг своих привязанностей. Поузи нравилась Эми потому, что та была англичанкой и такой подкупающе неприспособленной к жизни. Эми восхищалась ее копной взъерошенных кудрявых волос, а совершенство Виктуар, с ее белокурыми волосами, хорошим английским и всем ее великолепием, свидетельствующим о некотором духовном превосходстве, почти что отпугивало. Теперь Эми видела, что Виктуар тоже страдает — она была уверена, что из-за смерти отца, и она подошла, чтобы дружески взять ее за руку и сказать несколько утешительных слов.

— Да, так печально, бедный папа! Я никогда его не знала, — сказала Виктуар. — Так грустно, я только что это осознала. Ничего страшного. Не хочу, чтобы Руперт и Поузи увидели меня в таком состоянии, их это огорчило бы еще больше.

Конечно, мы завтра же уедем из отеля, подумала Виктуар. Эмиль поедет с ней, она была настроена решительно. Она не будет говорить об этом ужасном подозрении — они должны вернуться к детям, и точка. Ей даже не нужно сейчас решать, стоит ли вообще говорить об этом когда-нибудь.

Эми обняла ее, думая о том, как это все грустно, на самом деле грустно, и какие все-таки молодцы те, кто спаслись! Теперь Эми внимательно смотрела на Виктуар. Та, которая всегда казалась такой естественной, справившись со слезами, нанесла немного блеска на губы, маленькой щеточкой причесала ресницы и брови, чуть взбила волосы, сложила и расправила свой платок и нанесла немного духов на виски, за ушами, на запястья и между мизинцем и безымянным пальцами каждой руки, в то время как они, переключившись на более веселую тему, обсуждали замечательного местного карпа, которого подавали вчера в столовой. Эми старательно запомнила каждую деталь туалета француженки.