Остановка в Венеции

— Алло?

— Нел, это Энтони.

Он самый, о котором говорила синьора Маркьони, перевернутый Король мечей.

— Привет. Как Париж?

— Париж отлично. Упражняюсь во французском. Дела хорошо.

Энтони учил французский в летнем лагере, куда посылала его мать, когда воспитывала из него будущего Короля-Солнце.

— Нравится?

— Понимаешь, нам предложили, раз уж мы здесь все закончили, сыграть благотворительный концерт в Париже — сбор средств для больных СПИДом в Африке, и мы поехали. А теперь мы решили сыграть вживую в одном концертном зале с очумительной акустикой. Это Никола устроила, она делает пресс-релизы для всех крупных классических постановок.

— Никола?

— Она была с нами в Италии. Отлично постаралась, потом попросила разрешения организовать и это тоже.

— Очень мило с ее стороны. Ты, наверное, ей говорил, как любишь Францию.

— Она из Европы, знает кучу языков — по работе приходится.

— Хорошо. Сколько ты там пробудешь?

— Может быть, заедем в Лондон на благотворительную акцию «Спасите Землю». Обычная тусовка, Альберт-холл, обратно меня еще месяц точно не ждут. Николе надо съездить в Нью-Йорк, она предложила привезти ко мне Лидди, а потом мы с тобой ее отвезем домой. Немножко пропустит школу, но это не страшно.

— Рада, что тебе там нравится, правда. И мне тут тоже.

Молчание.

— Сколько ты будешь в Париже?

— Еще около недели. Дождусь прибытия Лидди.

— Мне приехать к тебе туда? Нормально будет?

— Конечно. Повидаемся. Поедешь в Лондон?

— Потом обсудим. У тебя голос довольный.

— Отлично тур проходит. Ты там как, развлекаешься?

— Тут интересно. Я столько всего узнала.

— Ты это любишь.

— Люблю. В общем, давай мне парижские координаты, а я сообщу, когда приеду.

Он продиктовал.

— Надеюсь, увидимся с Борисом и остальными. Скажешь Борису, что я скоро буду? Наверное, поездом отправлюсь. Французский у меня хромает, но как-нибудь, уж, наверное, договорюсь.

— Они к американцам привычные. На следующей неделе было бы здорово. Париж — сказка. Рад, что дозвонился, хотел тебе сообщить про изменения в планах. Лондонский благотворительный отыграем потом в Нью-Йорке, ближе к зиме. У меня будет тур, но я могу приехать.

Меня подмывало спросить, не подсуетилась ли Никола и тут, но я поняла, что можно и не спрашивать.

— Энтони, мне сегодня погадали на картах Таро.

— Серьезно? И как? Просветилась?

— Было занятно. Про перемены. Все меняется, важно не пропустить момент, сказала гадалка. Главное, не судить, а меняться. Суть в том, как люди меняются.

— Ты изменилась?

— А ты нет?

— Не знаю. Я себя нормально ощущаю.

Молчание.

— Я, наверное, тоже.

— Хорошо. Ладно, Нелли, я побежал, настройка аппаратуры. Рад был поговорить. Люблю тебя.

— Энтони?

— Да?

— Все в порядке, все хорошо.

— Рад слышать. Все, Нел, побегу. Давай.

— Ага.

— Пока.

— Пока. Энтони?

Гудки.

Иногда, открывая передо мной дверь, Энтони склонялся в шутливом поклоне. На вид эдакая скромная галантность, однако, у меня каждый раз пробегали мурашки по спине и хотелось его стукнуть. По-моему, захлопывая двери у меня перед носом, он выражал свою любовь куда искреннее. Поеду в Париж. Сперва в Париж, потом брошусь в омут. А может, сначала в омут…

В гостиной Лидия делилась обретенными знаниями с Люси.

— В общем, синьора Маркьони говорит, образ Фортеццы появился гораздо раньше. Она видела колоду Tarocci, там были исключительно главные добродетели, более традиционные. Отношение к боли и опасности, которое эта карта символизировала, было еще классическим — когда трудностей не ищут, но и не избегают. Позже карта стала означать дисциплину и просвещение, то есть стремление постичь, а не покориться.

— Но самое поразительное, — продолжала Лидия, — что на самой карте Napo фигура тоже стоит на фоне долины, как у Клары на фреске. И так ее стали изображать только в поздних колодах — как будто Клара интуитивно нащупала самый подходящий фон для аллегории силы. Очень интересно мне эта женщина рассказала и подробно.

— Удивительно, — согласилась Люси. — Причем наша парочка так близко к сердцу принимала эту мистику. А вам двоим что поведала гадалка?

— Лидия у нас Королева пентаклей, — начала я, усаживаясь рядом с Люси. — Поэтому у нее все пройдет как по маслу. Еще ей выпала карта Мира, гарантирующая полное исполнение желаний. За нее можно больше не беспокоиться, так что выдыхаем.

Лидия расхохоталась.

— Нет, на самом деле очень обнадеживающе получилось. А Нел выпала Звезда, и Влюбленные, и Повешенный.

— Я так и знала, что будет Повешенный.

— Повешенный? И что он означает? — поинтересовалась Люси. — Название страшноватое.

— Покориться, жить сегодняшним днем. Довольно очевидно. С другой стороны, он ведь перевернут, болтается подвешенный за лодыжку.

Лидия улыбнулась.

— Честное слово, когда рассказывала гадалка, получалось куда весомее.

— Как она выглядела? — полюбопытствовала Люси.

— Как преподавательница из университета. Мы расстроились — ожидали увидеть пифию.

— Очаровательно. А для такого ископаемого, как я, карта найдется?

— Вы, вне всяких сомнений, Императрица, — ответила я. — Гадалка сказала, что мы обе находимся под влиянием Императрицы, она у нас у обеих выпала. Императрица прекрасна внешне, тесно связана с природой, склонна к расточительности, взращивает, пестует, дарит удовольствия. Кто еще это может быть? А сами карты, кстати, весьма выдающиеся.

— Дело не в картах, дело в том, какие из них мы выбираем; мы сами выбираем свою судьбу, — заявила Лидия.

— Маттео говорил, мы завтра едем в Кастель-франко, смотреть на запрестольный образ Дзордзи, — уточнила Люси.

— Правда?

— Он хочет, чтобы мы съездили все вместе. Приятная прогулка в ясный день — я, по крайней мере, на это надеюсь.

Тут как раз вошел Маттео.

— Кастель-франко? — спросила я.

— Ты поедешь? Хочу посмотреть пейзаж на этом запрестольном образе — на предмет сходства с фреской. Они ведь там венчались, значит, Клара его видела. Всего на один день, Лидия. Поехали! Приглашаются все. Люси?

— Мне надо разбирать шкаф, — отказалась Лидия.

— А я, может быть, поеду, — решила Люси. — Скучаю по природе. Завтра скажу окончательно. Выбраться из города было бы неплохо.

В итоге Люси все-таки не поехала. День выдался дождливый, поэтому в путь отправились только мы с Маттео, прихватив зонтики и дорожные сумки. В старом дождевике Люси я смотрелась на редкость шикарно. «Да уж, — пожаловалась я, когда ветер швырнул нам в лицо очередную пригоршню дождя, — не так я представляла прогулку за город». Маттео, которого одолевали те же мысли, предложил перенести поездку, вместо этого пойти посмотреть на работы Катены и где-нибудь перекусить. Потом глянул на часы и сказал, что, по идее, должно быть открыто, хотя необязательно.

Мы устремились под разверзшиеся хляби и, в конце концов, промокшие до нитки, прибыли на маленькую кампо в окружении готических зданий. Наш путь лежал к входу в небольшую церквушку в примыкающем узком переулке. Маттео подергал дверь, и она открылась.

— Чудо! — произнес он. — Фонд «Венеция в опасности» ее отреставрировал, но внутрь все равно не каждый день попадешь.

Внутри церковь оказалась очень маленькой и совсем простой, никак не тянущей на достопримечательность.

— А что здесь? — спросила я.

— Вот это, — начал Маттео, подводя меня к боковому алтарю, где висело изображение святой в окружении очаровательных ангелочков, на которых взирали с озаренных светом облаков Христос и еще один ангел, — это «Мученичество святой Христины». — Ее пытались утопить, повесив на шею жернов, но ангелочки ее спасли. Однако потом она все-таки умудрилась погибнуть под градом стрел. Этим мученикам все было мало. Здесь Катена на пике своего таланта. Как тебе?