Любить того, кто рядом

На следующее утро звоню Сюзане, и пока она едет в аэропорт, ввожу ее в курс последних событий — перескиваю, так сказать, очередную главу нескончаемой «саги о Лео». Как только я дохожу до роли Марго в минувших перипетиях, Сюзанна, как и следовало ожидать, взрывается

— С какой стати, черт возьми, она так много на себя берет?!

Я так и знала, что она особенно обозлится на Марго, поэтому с готовностью защищаю подругу:

— Марго, конечно, должна была мне сказать… Конечно… Но я уверена — она хотела как лучше.

— Она, ясное дело, хотела как лучше — да только лучше не тебе, а ее брату! — презрительно говорит Сюзанна.

— Это одно и то же, — утверждаю я. Когда все хорошо, конфликта интересов не возникает: что хорошо одному, то хорошо и другому. Хочется думать, что, несмотря на все проблемы, нас с Энди по-прежнему связывают эти приятные узы.

— Это не одно и то же. Так не бывает, — говорит сестра непререкаемым тоном.

В очередной раз разогреваю кофе в микроволновке и перевариваю это утверждение. Кто из нас прав? Я — чрезмерная идеалистка, или она — прожженный скептик?

— По какому праву твоя Марго возомнила себя Господом Богом?

— Ну, дело ведь не в гуманных соображениях. Просто она меня спасала…

— Спасала? От кого? — перебивает сестра.

— От Лео. От меня самой…

— Значит, если бы не она, ты выбрала бы Лео? — спрашивает Сюзанна с оттенком некоторого торжества.

Ну почему она такая? Мне становится тоскливо. Неужели нельзя быть более беспристрастной в подобных ситуациях, как, например, наша мама? Мама всегда стремилась видеть лучшее в людях. Хотя, может быть, именно мамина смерть сделала Сюзанну такой, как она есть. Может, именно и из-за этого сестра и подозревает окружающих во всех смертных грехах и не верит в хэппи-энд? Но я отбрасываю бесплодные размышления — хватит уже винить мамину смерть во всех трудностях. Мама будто имеет свойство менять освещение, обыденный взгляд на проблему, даже в свое отсутствие. Вернее, именно благодаря своему отсутствию.

— Я верю, что нашла бы в себе силы сказать ему то же самое, — с усилием говорю я, решив быть честной с Сюзанной — и с собой. — Впрочем… Не знаю. Может, выдержка и подвела бы меня. Старое чувство взяло бы верх, все закрутилось бы по новой… Я могла бы совершить ужасную ошибку.

— Ты уверена, что ошибку? — спрашивает она.

— Уверена, — подтверждаю я. На ум приходит строчка из моего дневника (недавно перечитывала), датированная началом романа с Энди. После некоторого колебания пересказываю ее Сюзанне: «Как замечательно иметь здоровые, стабильные, зрелые отношения!»

— Ого! — реагирует она. — Прямо так и написала?

— Ну да, типа того, — смущаюсь я.

— Здоровые и стабильные, говоришь? Судя по описанию — нормальные.

В голосе сестры звучит плохо скрытое недоумение. По ее мнению, нормальные отношения никому не нужны. Они должны быть страстные, безумные — какие угодно, только не «нормальные»!

— Нормальные отношения сильно недооценивают, — говорю я.

Какого черта, в самом деле? Пол-Америки удавятся за нормальные отношения! Мне, во всяком случае, отныне других не надо.

— Тебе виднее, — отвечает моя неуемная сестрица. Я вздыхаю.

— Это лучше, чем то, что было с Лео.

— А что было с Лео?

— С Лео была катастрофа, — отвечаю я. — Нервотрепка. Сплошная неизвестность. Одним словом, совсем не то, что сейчас.

— А в чем разница-то? — продолжает допрос Сюзанна.

Осторожно беру чашку, открываю дверь и усаживаюсь с кофе на верхнюю ступеньку ведущей в сад лестницы. Прижимая трубку к уху, обдумываю ответ. Каждый раз, когда я пытаюсь подобным образом проанализировать свои чувства, возникает неприятное ощущение, будто я невольно поощряю сравнение не в пользу Энди. Неизменно выходит, будто я сравниваю страсть и платоническую любовь. На деле же — ничего подобного! Например, вчера вечером мы с Энди занимались любовью — и как занимались! — причем по моей инициативе. Чувство вины или пресловутая супружеской обязанность тут ни при чем, просто Энди был абсолютно неотразим — он растянулся на кровати в одних боксерах. Я целовала и целовала его рельефный, поджарый, как у подростка, живот, вдоль той линии, где на коже кончается загар, — пока Энди и сам не включился в игру. На ум приходили постоянные женские жалобы — дескать, мужья вечно пренебрегают прелюдией. Но не таков мой Энди!

— Эй, Эллен, — возвращает меня к действительности голос Сюзанны.

— Я здесь, — откликаюсь я, вглядываясь в глубину сада. Еще и девяти нет, а солнце уже так и печет. Слишком жарко для кофе. Мне хватает одного глотка — остальное я медленно выливаю на взрыхленную грядку.

— Так в чем все-таки разница? — вопрошает Сюзанна. Как будто сама не догадывается, в чем. Все женщины знают разницу между тем, за кого выходишь замуж, и тем, за кого не сумела выйти.

Я пытаюсь подыскать подходящую аналогию.

— Это как… горы и морское побережье, — в отчаянии рыдаю я.

— Ну и кто же мистер Побережье? — ехидно спрашивает Сюзанна. В трубке слышны сигналы автопогрузчиков и объявления о посадке на какой-то неведомый рейс.

Я испытываю внезапное желание оказаться на ее месте — в аэропорту, на пути куда угодно, все равно куда. Первый раз в жизни я завидую работе Сюзанны — ее физической свободе, постоянному движению. Должно быть, из-за этого она и не желает расставаться с работой, которую частенько поругивает, называя себя официанткой, только без чаевых.

— Энди, — отвечаю я, глядя на обезображенное жарой небо. Голубизна словно начисто вылиняла, оставив одну бесцветную пустоту. — Энди — мой солнечный день, лазурная гладь и бокал вина.

Я улыбаюсь. На душе немедленно стало весело, как только я представила, как мы с Энди загораем где-нибудь на пляже. Может, все, что нам нужно, — отпуск на двоих где-нибудь подальше от суеты? Может, вместо того чтобы улетать от Энди, мне следует улететь вместе с Энди? Но в глубине души я знаю — наши проблемы не испарятся под ласковым солнцем и не улетят с прибрежным бризом.

— Хорошо, а Лео? — спрашивает Сюзанна.

— Лео… — задумчиво тяну я, и сердце начинает биться помимо воли. — Лео — это когда горная тропа под ногами все круче и круче, моросит холодный дождь, сгущаются зловещие сумерки. Вдобавок хочется есть и хотя бы приблизительно знать, где находишься.

Мы дружно хохочем.

— Спору нет, пляж лучше, — говорит она, отсмеявшись.

— Еще как лучше, — вздыхаю я.

— Тогда какие проблемы?

— Дело в том, что мне там нравится — там, где сумрачно и тихо, таинственно шепчутся деревья, а когда смотришь с дикой высоты вниз в долину…

— …можно сдохнуть от восторга, — заканчивает за меня Сюзанна.

— Да.

Перед глазами стоят мускулистые руки Лео, его мощные плечи, его характерная походка, когда он в своих вечных потертых джинсах уверенно идет впереди, как будто решает все за тебя.

— Сдохнуть определенно можно, — заключаю я.

— Ну так лезь в горы и любуйся видами, — говорит она.

— Ты думаешь? — нерешительно переспрашиваю я. Пусть по крайней мере объяснит, что можно, а что нельзя.

Вместо подробных инструкций Сюзанна дает следующий совет:

— Только не подходи близко к пропасти.

Я нервно хихикаю — она шутит, но мне не особенно смешно.

— В крайнем случае — прыгай, — говорит она.

Ничего не помогает — ни предупреждения Сюзанны, ни собственные благие намерения держать Лео на расстоянии вытянутой руки. По мере того, как приближается дата поездки, я оказываюсь все ближе и ближе к краю пропасти. И вот я уже втянута в орбиту: электронные письма «по делу» постепенно сменяются письмами «просто так», а они, в свою очередь, сменяются флиртом по телефону — бесчисленными сообщениями и звонками. Кончается тем, что я, как в старые (недобрые) времена, совершенно одержима Лео и при этом изо всех сил стараюсь убедить себя, что нисколько не одержима, что сейчас не старые недобрые времена.