Спляшем, Бетси, спляшем! (СИ)

— Джек, зачем ты это делаешь? Уезжай куда-нибудь и забудь меня, — прошу я каждый раз, но он так трогательно убеждает, что мне нечего опасаться…

— Элизабет, я так счастлив рядом с тобой, не гони меня. Я ведь ничего не прошу больше, — от его голоса с модуляциями глубоко запрятанной страсти у меня каждый раз что-то дрожит внутри и подступают слезы, так мне это напоминает прежнюю Колину безответную любовь.

Выпросив в посольстве неделю отпуска, мы летим в Брюссель. Я не бывала в Бельгии, и Джек рвется все мне показать, но времени почти нет. Мы едем через Гент в Остенде, снимая романтическое путешествие героев по Фландрии. В Остенде мы живем три дня, потому что нужно снять в море две сцены, одну в летнюю солнечную погоду, другую — в пасмурный осенний день. Мы ждем солнце. Наконец съемки закончены. Джек, наблюдавший, как на берегу я целуюсь с актером перед камерой, подходит ко мне и проводит пальцами по загримированному лицу, на которое нанесены морщинки сорокалетней женщины.

— Я люблю тебя и такой, ты с такими морщинками будешь прелестна.

— Джек, моя Елена старше меня всего на шесть лет, Это ведь еще не старость!

— Почему же ты считаешь, что я так безнадежно молод для тебя? И четыре года — непреодолимая преграда?

— Джек, я прошу тебя! — поднимаю я руку.

— Элизабет, где бы мы ни были, везде тебя преследуют воспоминания. Здесь ты впервые и только со мной. Ты не хочешь попробовать, что из этого может получиться?

Опять его умоляющий голос волнует меня. Разум, отвергающий это волнение крови, и чувства, наполняющие трепетом ожидания тело, вступают в конфликт, головокружение сменяется слабостью и темнотой, и перепуганная съемочная группа с Витторио во главе спешит к Джеку, который подхватил меня на руки в отчаянии от неожиданного эффекта своих слов. Меня немедленно доставляют в гостиницу, и вызванный врач требует провести день в постели. Витторио с группой возвращаются в Брюссель, а Джек остается со мной в Остенде до утра. Он сидит у кровати, в которую сразу же меня уложил, и жалобно смотрит в глаза.

— Элизабет, я никогда не стал бы надоедать, зная, чем это кончится, — осторожно поглаживая мою руку, тихо говорит он, — Лиззи, прости меня, я эгоист!

Разум мой дремлет в послеобморочной слабости.

— Поцелуй меня, Джек, — прошу я, решив, что заслужила несколько приятных мгновений.

Он в изумлении и с опаской смотрит на меня, наклоняется и осторожно целует, потом берет лицо в руки и нежно прикасается губами к глазам, проводит ими по лицу, опять находит губы. Судорожный вздох сотрясает его тело, его сила воли не беспредельна и, когда я обвиваю руками его шею, он перестает владеть собой.

— Лиззи, а вдруг тебе опять будет плохо? — оторвавшись на минутку, он пытается сдержать себя.

— Глупый, врач ведь сказал — весь день в постели!

Мы проводим этот день строго по предписанию врача, встав только, чтобы поужинать в номере. Бутылку французского вина мы допиваем, опять лежа в объятиях.

Вернувшись в Рим, я должна сыграть только кульминационную сцену, которая вся проходит в постели. Сколько могла, всячески откладывала ее, но вот наступил момент, когда я должна была сыграть разбуженную страсть. Я представила, как на это будет смотреть Коля, и мне стало плохо.

— Витторио, я понимаю, что без этого нельзя, сама ведь написала это, но я не могу! Я буду лежать, как мороженая рыба, и все испорчу.

— Не бойся, ты и не должна быть распутной бабенкой. Ты должна оттаять постепенно.

— Вся беда в том, что я никогда и не была замороженной в постели, я скорее распутна, — Витторио смотрит на меня с новым интересом, — Не смотри так. Африканские страсти перед камерой я никогда не сыграю!

— Делай что хочешь. Филиппу я дам инструкции, а ты играй на инстинкте.

И вот поздно вечером, когда в студии уже не было посторонних, Филипп, мой партнер, укладывает меня в постель и я, вся внутренне сжавшись, начинаю сцену. Дубль за дублем не могу расслабиться, не говоря уже о том, чтобы изобразить страстную любовь. Но каждый раз мы начинаем сцену с того, что Филипп подает мне рюмку, и последние две были с настоящим бренди.

— Да неужели ты не можешь представить, что ты со своим мужем!? — кричит наконец Витторио, — налейте ей еще бренди, да побольше!

Я пью, и бренди ударяет мне в голову. Я не представляю, что я с Колей, но представляю, что я — Елена, и после десяти одиноких лет впервые оказалась в постели с мужчиной, которого люблю. Она, должно быть, обомлела от забытых прикосновений мужских рук, от волнующего запаха и тяжести его тела… Я задышала часто и прерывисто, и Филипп с изумлением посмотрел на меня. А потом, вся трепеща, я лишь постанывала под его поцелуями, крепко вцепившись в его плечи и запрокинув голову. Из-под ресниц текли слезы, а губы непроизвольно и счастливо улыбались.

— Ну, Лиза, Филипп, где же ваш диалог? Нам ведь нужно уложиться в одну серию, как ни прекрасно то, что вы делаете! — Витторио первым приходит в себя и начинает давать указания операторам: — Мальчики, вы все это засняли? Вряд ли это можно будет повторить.

Когда съемки закончены, он подходит ко мне.

— Я сегодня особенно остро ощутил разочарование оттого, что ты забраковала меня на эту роль. — Витторио действительно хотел сниматься в роли Серджио, но я категорически отвергла его внешность красавчика южанина, мне нужен был синеглазый северянин из Милана. — Ты не можешь мне сказать, о чем ты подумала во время съемки, что тебя так раззадорило? — Я объясняю и он улыбается, торжествуя, — Поздравляю, ты становишься настоящей актрисой! Если бы ты вспомнила мужа, так не получилось бы.

— Система Станиславского, — смеюсь я.

— Русская школа — великая школа, но не все русские люди — великие актеры.

— Ну, я, например, — точно не великая!

— Ты прирожденная актриса. Я хотел бы снять с тобой настоящий фильм. Надо прочесть все твои романы. Давай снимем «Жизель»? Ты будешь потрясающей Лидией.

— Витторио, как только меня уволят из посольства за пренебрежение к работе, приду к тебе, — обещаю я, — А сейчас я должна лететь в Милан на премьеру «Ла Скала», потом — во Флоренцию на открытие нашей фотовыставки, потом — в венецианские музеи комплектовать живопись для экспозиции в Лондоне. И еще — Рождественский театральный фестиваль. Я успею за три дня дописать третий сценарий, актеры мне очень нравятся. Я постараюсь приехать в Венецию на съемки.

— Лиза, можно, с тобой это время поездит мой оператор? К премьере фильма я бы хотел сделать сюжет о британском атташе по культуре.

Я рассмеялась: — Кому это будет интересно?

— Всем, когда выйдет фильм.

Я возвращаюсь в посольство к работе, которой накопилось очень много. Весь декабрь я играю с детьми, читаю для удовольствия французских поэтов, играю с Джеком в теннис. Джек — это вечный вопрос, он следит за мной не переставая, ожидая моего знака. Он гуляет с детьми и собакой, Алик его очень любит (Колю он видел один раз в жизни). Мне страшно оттого, что я привыкаю к созданной вокруг меня сфере любви и внимания. Я уже не могу обходиться без него, мне легко жить, окруженной его заботой. Все свободное время он посвящает мне, то тренируя на теннисном корте, то уговорив позаниматься в зале борьбой. Мне все труднее смотреть на Джека, как на постороннего. Но я никогда не оставляю его в своем доме на ночь. Случается, он сопровождает меня в поездках по стране, и то в Венеции, то в Милане, то в Генуе, поймав блеск в моих глазах, с трепетом привлекает к себе. Для него это такое счастье, что его восторг передается мне. С ним я чувствую себя моложе и, словно девчонка, сбежавшая от строгих воспитателей, веду себя непринужденно и легкомысленно. Я переодеваюсь в потрепанные джинсы и свитер, Джек и в спортивной одежде выделяется военной выправкой, и мы после окончания работы отправляемся бродить по городу, отыскивая красивые пейзажи, заходя в понравившиеся бары или пиццерии, изобретая развлечения. Джек водит меня потанцевать, угощает вином. Иногда мы ходим в кино, и я пытаюсь переводить ему с итальянского, но Джек мешает мне, закрывая рот поцелуями так же, как и юные парочки, сидящие рядом. В Венеции мы исследуем все каналы и закоулки старого города и любуемся наступающей весной, придающей нежность краскам, а воздуху — прозрачность. Неаполь в это время уже весь буйно цветет и благоухает терпкими ароматами моря и цветущих садов. В Неаполе мы нашли на набережной ресторанчик, где готовят «фрутти ди маре» — дары моря, тушенные в оливковом масле, потрясающе вкусные. С легким розовым вином это было восхитительно. Джек смеялся, наблюдая, как я облизываю пальцы, причмокивая от удовольствия, а потом целовал масляные губы.