Лето больших надежд

— У меня нет жизни без тебя. — Его голос был напряженным от страсти.

— Теперь ты становишься драматичным. — Она уложила сумочку на живот. Ее пальцы с обкусанными ногтями теребили ручку, пока она говорила. — У тебя есть школа, и все эти твои друзья, и любое будущее, какое ты захочешь для себя. И у тебя есть невеста — Памела.

— Я уже говорил тебе. Между мной и Памелой все кончено. — Он чувствовал, как у него заболел живот. — Я знаю, в чем дело, — ты злишься из-за того, что нам приходилось прятаться все лето.

— Я не злюсь. Ты и я из совершенно разных миров, и довольно нам притворяться, что это не имеет значения. — Она засмеялась резко и сухо. — Сможешь ли ты представить вместе наши семьи? Мои родители — польские иммигранты. Твои — Беллами.

— Боже, Маришка. Откуда ты набралась всего этого? — И вдруг его осенило, он хлопнул себя по лбу. — Это не твой текст. Маришка, кто-то тебя накрутил.

— Ты слышишь, что я говорю? Ты слышишь мой голос? Я говорю то, что должно было быть сказано давным-давно. Мы — это то, о чем я лгала все это лето. Я умудрилась убедить себя, что, несмотря ни на что, хочу быть с тобой, хотя глубоко в душе я знала, что между нами никогда ничего не сложится. Теперь я с этим покончила. Я не хочу больше притворяться.

Он никогда не знал этой девушки. Она была какой-то незнакомкой.

Она встала, держа свою сумочку перед собой, словно щит.

— Мне жаль, если это причинило тебе боль, но я обещаю, это ненадолго. Прощай, Филипп.

— Не уходи. — Он ничего не мог с собой поделать. Он поднялся, схватил ее за руку и притянул к себе. — Я не позволю тебе уйти. Ни сейчас, ни вообще.

— Достаточно, — сказала она, вырывая у него руку. — Я порываю с тобой, понятно? Это происходит со всякими взаимоотношениями. Это один из таких случаев.

— Один из таких случаев, — повторил он, злясь от отчаяния.

— Мы оба это отлично знаем. — Она смотрела на него холодными, пустыми глазами. Выражение ее лица было таким, какого он никогда не видел у нее раньше. — Я не хочу, чтобы это все было уродливо, Филипп. Клянусь, не хочу. Но ты должен дать мне уйти, иначе я позову на помощь.

Он услышал в ее голосе холодную сталь и отпустил ее.

— Я вернусь за тобой.

— Меня здесь не будет. — Она резко повернулась и отошла от него по платформе.

Он заторопился за ней, снова протянув к ней руки.

— Перестань, Маришка. Не бросай меня так.

Она остановилась, спрятав руки за спину, и ее глаза сузились.

— Ты знаешь, я надеялась, что ты не будешь против, по теперь ты действуешь мне на нервы. Мы покончили с этим. Я ухожу, и, если ты попытаешься пойти за мной, я обвиню тебя в сексуальных домогательствах. Если ты попытаешься связаться со мной, я не буду отвечать на твои звонки или читать твои письма. Клянусь Богом. — Повернувшись вокруг своей оси, она с удивительным достоинством зашагала по каменным ступеням выхода с платформы.

Он сделал несколько шагов за ней, словно движимый невидимой силой. «Мы покончили с этим». Ее слова звучали в его голове, он остановился. Он не мог позвать ее, потому что его горло сжал спазм и отчаяние. Он почувствовал, что онемел, а она становится все меньше и меньше, не спешит, но и не оглядывается, спускается по ступеням и исчезает в переходе под Марин-стрит и исчезает без следа.

Звук паровозного свистка разорвал воздух, заставив его подпрыгнуть. Паровоз приблизился с шипением пара и скрежетом тормозов. Отрывистыми, машинальными движениями Филипп поднял сумку и ждал, пока остановится поезд. На другом конце платформы Мэтью Алджер целовал Шелли Барнард. Люди собирали свои сумки и свертки и двигались к краю платформы. Филипп заколебался, готовый сбежать. Он должен догнать Маришку, сказать, что она совершает ошибку, убедить ее, что они принадлежат друг другу.

Шикарная пара появилась из вестибюля станции и присоединилась к пассажирам, ждущим на платформе.

Это Лайтси, осознал Филипп, его словно парализовало. Какой неподходящий момент.

Гвен Лайтси увидела его немедленно.

— Ну, Филипп, — сказала она, — вот и ты. Твоя мама говорила мне, что ты едешь сегодняшним поездом.

— Здравствуйте, мадам, — автоматически произнес он, слегка наклоняя голову. Его манеры восстановились, словно пузыри в термальном источнике, он пожал руку Сэмюэлю Лайтси.

— Как вы, сэр?

— Превосходно, Филипп.

Тормоза поезда завизжали, мгновенно прервав всякие разговоры. Филипп стоял в стороне, пока миссис Лайтси садилась в поезд, за ней следовал ее муж с сумками.

— Присоединяйся к нам, дорогой, — позвала миссис Лайтси через наполовину открытое окно поезда. — Я заняла тебе место. У нас приятный визит по возвращении в город, и мы успеем как раз вовремя.

Слова Маришки эхом отзывались в его голове: «Все кончено. У меня другие планы на жизнь».

Свисток кондуктора пронзительно взвизгнул на платформе.

— Филипп, садись же, сынок. — Мистер Лайтси нахмурился. — Ты что-то забыл?

«Мои родители — польские иммигранты. Твои — Беллами».

Свисток прозвучал снова. Он ухватился за поручень. Переставляя ноги одну за другой, он двинулся к купе, которое занимали Лайтси. Он закинул сумку наверх и уселся.

Родителей Памелы он хотел видеть меньше всего. Истина была в том, что он никого не видел. Словно раненый дикий зверь, он хотел свернуться в одиночестве в темноте и попытаться исцелиться.

Вместо этого он обнаружил, что сидит напротив лучших друзей своих родителей. Мистер и миссис Лайтси были серьезные и добрые люди, у которых были все причины полагать, что вскоре они станут его тещей и тестем.

Он действовал на автопилоте и преуспевал, поскольку они вроде бы ничего необычного в нем не заметили. Очевидно, когда твое сердце отравлено и все твои надежды и мечты разбиты на миллион кусков, внешне ты можешь оставаться абсолютно невредимым.

Он слышал разговор незнакомца о Йеле и его планах поработать в этом году в газете и о надеждах на будущее. И потом он осознал, что этот незнакомец — он сам.

Миссис Лайтси — «Называй меня Гвен», — настаивала она, — просияла, глядя на него, стройная, элегантно одетая, она покачивалась в ритме пригородного поезда. Ее украшения были сдержанными и подобраны со вкусом. Небольшие золотые часы. Простое бриллиантовое кольцо, нитка жемчуга, и ничего больше. Памела однажды сказала ему, что, имея состояние ювелиров Лайтси, ее мать могла бы увешаться золотом и бриллиантами. Но конечно, это было бы вульгарно. То, что ты можешь, не значит, что ты должна.

Он отодвинулся назад и изобразил на своем лице приятное выражение, пока они говорили с ним.

— Все так счастливо повернулось, — заявила она.

— Да, мадам. — Он не знал, что еще сказать.

— Памела будет так рада тебя видеть, — заключила миссис Лайтси.

Филипп улыбнулся, потому что он не знал, что еще сделать.

— Да, мадам, — сказал он наконец.

Я спал, и мне снилось, что жизнь прекрасна.

Я проснулся и обнаружил, что жизнь трудна.

Эллен Стергис Хуупер, американский поэт.

23.

— Это был последний раз, когда я видел Маришку, — объяснил папа Оливии усталым, горестным голосом. — Она ушла в тот день, и я никогда больше не видел ее, никогда не говорил с ней.

— В это невозможно поверить, — сказала Оливия, пытаясь представить себе своего отца, юного и отчаявшегося, и девушку, которую он любил. — Если ты так сильно любил, почему ты не попытался связаться с ней? Почему ты просто не пропустил поезд в тот день?

Он потер лоб, словно у него болела голова.

— Шок, я полагаю. И что-то в ней… она убедила меня, что все кончено. Конечно, когда я вернулся в школу, я звонил ей снова и снова. Я писал письма, посылал телеграммы, даже как-то в выходные поехал поездом в Авалон. В конце концов ее мать сказала мне, что Маришка уехала, и просила не пытаться связаться с ней.