Самая желанная

Услышав шум приближающегося автомобиля, Кристина спряталась за дерево. Шуршание шин по гравию смолкло, хлопнула дверца. Она замерла, напряженно прислушиваясь. Хруст веток и шепот: «Кристина!» А затем тихое посвистывание «Сердце красавиц склонно к измене…» Она рванулась навстречу и попала прямо в распахнутые объятия. Санта тяжело дышал, прижимая ее к себе:

— Фу! Чертовщина какая! Дай мне прийти в себя… Я же потерял тебя, детка! Битый час рыщу вдоль дороги… Неужели спутал деревья? Я ведь специально запомнил кривую сосну!

— Все в порядке. Я даже не успела испугаться, — соврала Кристина. Теперь-то, на его теплой груди, она чувствовала себя отважной и сильной.

— Следуйте за мной, синьорина Ларина. Экипаж ждет вас.

Но Кристина не послушалась. Преградив путь Санте, она подняла к нему счастливое лицо. Ресницы опущены, на приоткрытых губах застыло предвкушение чуда.

…Сбылось! Майский вечер на подмосковном шоссе, выбежавший из «мерседеса» мужчина обнимает застывшую на обочине Тинку… Он касается бережными, врачующими поцелуями припухших губ с темнеющей корочкой ссадины, он хочет зализать ранку. Но через секунду поцелуй превращается в яростное слияние, и солоноватый привкус крови кружит голову животным, жадным безрассудством…

У дороги их ждала легковушка, с фургончиком вместо салона. Санта открыл переднюю дверцу, Кристина бросилась на жесткое, пропахшее рыбой сиденье. Мотор завелся не сразу, но автомобиль тронулся, послушно набирая скорость.

— Твой дружок — хитрющий малый, — подмигнул Санта. — Номер замазал грязью. Фары зажгу, когда выедем из деревьев. А то как бы хозяин не привязался.

— Ты украл этот несчастный автомобиль у бедняги-рыбака… — догадалась Кристина.

— Украл, угнал, умыкнул. Сегодня у несчастного протухнет улов — ему не на чем будет везти его в магазин… Давай взгрустнем, Кристина. Подумаем о его голодных детишках.

— Не будем. Все так чудесно устроилось! Ведь этот мужик был бы счастлив, если бы знал, каким замечательным людям он помог спасти свою шкуру.

— Чудесная теория экспроприации! Ведь примерно так думали в семнадцатом году российские революционеры: поганые, загнившие в своей роскоши буржуи будут рады поделиться награбленным добром со своим прекрасным народом… Но ты права, наш страдалец будет благодарен и рад, ведь я оставил в его почтовом ящике очень приличную сумму. Правда, без благодарственной записки.

— Откуда у тебя взялись деньги? — удивилась Кристина, все время помимо своей воли старавшаяся подметить в рассказах Санты противоречия. Кошелька в его рубахе и брюках она не заметила.

— Хочешь, скажу правду? — Он дерзко посмотрел на нее. — В самом деле хочешь? Ну, так лови свой мяч, моя недоверчивая крошка: я снял кассу. То есть ограбил банк. Я экспроприировал доходы «Лиловой свиньи». Можешь рыдать от жалости к толстяку.

— Ну, нет. Парфюмо задолжал мне за неделю. И виновен в том, что навел на меня бандитов. — Кристина довольно хмыкнула. — Кажется, я вхожу во вкус. Жаль, что меня не было рядом, — с удовольствием плюнула бы в его мерзкую физиономию!

— Еще пару банков — и внимание: «На дорогах Италии новые Бонни и Клайд!» — захлебываясь от восхищения и ужаса, объявляют газеты. Я не прочь, — искоса посмотрел Санта.

— Кристина и Романо, — поправила его Кристина. — Нет, слишком романтично. С такими именами только монастыри основывать.

— Или подавать брачные объявления, — подхватил Санта. — Красиво будет и на афише: дуэт Кристи — Рома. Что предпочитаете, дорогая?

— Из фильма «Мужчина и женщина» Лелюша, знаешь?

— Извольте. Ведь уже сняли и продолжение «Мужчина и женщина через двадцать лет».

— Они оказались счастливы? Что там случилось, расскажи!

— Я не смотрел. Но, кажется, да… Та-ра-ра шаба да ба да… Та-ра-ра шаба да ба да… Ну, что притихла? Подхватывай! Я ведь теперь только подпевать могу.

— Никогда не могла предположить, что от горя до счастья всего один шаг.

— Как от ненависти до любви, — подметил Санта, глядя в зеркальце на посерьезневшую спутницу.

— А в обратную сторону еще короче. Уж я-то знаю, — пробормотала Кристина, научившаяся в несколько секунд расставаться с самыми радужными иллюзиями.

— Ничего ты не знаешь, детка. У тебя вообще еще ничего настоящего в жизни не было. Одни игрушки. Поверь умудренному жизнью пройдохе. — Санта наклонился и быстро прошептал ей в самое ухо: — Если не затруднит, называй меня Рома, дорогая. Я страшно тщеславен.

4

Когда они въехали во двор большого старинного дома, окруженного парком, Санта с облегчением откинулся на спинку:

— Мы на месте, синьорина. Извольте выходить… Да, рановато для визитов.

Похоже, дом спал. Ничто не нарушало тишину, часть окон второго этажа, не закрытая ставнями, отражала утреннее солнце, над клумбой с ранними весенними цветами вспархивали струйки вращающейся поливалки. Два каменных грифона на площадке, венчающей полукруглую колоннаду центрального подъезда, держали в когтистых лапах тяжелый герб.

Едва лишь гости — грязные, оборванные, пропахшие рыбой, пересекли выложенную камнем площадку, из дверей появился пожилой привратник в ливрее и белых гольфах, склоняясь в почтительном поклоне. Вслед за ним на ступени выбежала почтенная женщина, протягивая к приехавшим распахнутые руки.

— Мама Паола! — воскликнул Санта, бросаясь в ее объятия, в черный шелк дорогого, расшитого стеклярусом платья.

— Сынок! — Женщина гладила его спину, а по бледному полному лицу, едва достающему до плеча Санты, текли слезы.

— Успокойся, я жив. А это — Кристина Ларина. — Санта жестом подозвал девушку и ободряюще посмотрел на нее. — Та самая.

— Пресвятая Дева Мария! — Хозяйка перекрестилась и отступила на шаг, с ужасом оглядывая гостью.

— Кристи, это Паола Гватичелли делла Форте. Моя крестная, да, в общем, — единственная мать.

Санта удержал за руку рванувшуюся прочь девушку:

— Поверь, Паола никогда не подозревала тебя в преступлении. Как и я. Не бойся, здесь друзья.

— Синьорина Ларина… Мне не в чем винить вас… И вы столько страдали! — Паола царственным жестом протянула Кристине руку и с мольбой посмотрела на Санту. — Романо, мне кажется, вам необходима с дороги хорошая ванна…

— Кристи, мама не отваживается сказать, что от нас дурно пахнет. Что просто невыносимо несет тухлой рыбой.

— Ты все такой же, мой мальчик. Быстрее в дом — я так о многом хочу расспросить тебя… Но только после ванны. Прислуга даст вам все необходимое на первых порах, а я позабочусь о хорошем завтраке.

Кристина не стала залеживаться в ароматной пене. Тщательно помывшись, она заклеила крупные царапины пластырем, а ссадины намазала йодом. Горничная принесла целую аптечку, и было ясно, что это распоряжение хозяйки, которым не стоило пренебрегать. Темно-вишневое крепдешиновое платье, доставленное гостье вместе с бельем, пришлось почти впору, благо свободный покрой мог сойти для любой фигуры, а вот трусики, пожалуй, были слишком старомодны.

Облачившись во все чистое и собрав в хвост влажные волосы, Кристина почувствовала себя другим человеком. Может быть, этому способствовала атмосфера большой ванной комнаты, выдержанная в дорогом стиле «ретро». А возможно, изменившееся лицо, смотревшее на Кристину из зеркала. Оно было почти уродливо. Бледное, осунувшееся, с коричневой коркой на скуле — память о побеге из тюрьмы, опухшие, растрескавшиеся губы — отметина неизвестных бандитов, покрасневшие веки и нос — последствия частых слез. «Да, укатали сивку крутые горки», — подумала Кристина и тут же решила, что нет худа без добра: даже если этот эпизод с Сантой останется единственным в ее жизни, она никогда не сможет стать прежней, сомневающейся в своей женской власти.

В гостиной, куда проводила Кристину горничная, вымытый, побрившийся и переодетый Санта склонил к Паоле лохматую голову, терпеливо ожидая, пока та с помощью стоящей наготове служанки заклеит ему пластырем ушиб.