Черный лебедь

Дождь неустанно заливал ветровое стекло, с которым не могли справиться «дворники». Микеле продвигался вперед с черепашьей скоростью, не включая фар, лес угрожающе темнел вокруг, и все это выглядело довольно зловеще.

Гостиница «Три короля» была обычной тратторией, полускрытой тенистым изгибом холма, за которым находилась вилла «Эстер». Часто случалось, что дети, возвращаясь с озера, останавливались у Моссотти, хозяина гостиницы, чтобы им приготовили только что выловленную рыбу. Хозяин очень уважал семью Монтальдо, особенно с тех пор, как Эдисон принял рассыльным в свое издательство его любимого внука.

– Что еще сказала тебе моя жена? – расспрашивал шофера встревоженный Эдисон.

– Больше ничего. Думаю, все пройдет хорошо, если мы сделаем так, как решила синьора, – коротко ответил тот, внимательно вглядываясь в полумрак, чтобы случайно не повредить машину.

Наконец они оставили позади трудный участок пути и выехали на большую дорогу. Дорога была пустынна. На их счастье, проливной дождь заставил немцев убраться под крышу.

К своему удивлению, Эдисон обнаружил, что рад скорому свиданию с женой. За всю свою жизнь, со времени их помолвки, никогда он не чувствовал так сильно желания увидеть Эстер, обнять ее, поговорить с ней.

Моссотти ожидал их, стоя на площадке перед гостиницей, укрывшись под непромокаемым рыбацким плащом. Он живо жестикулировал, показывая им, куда ехать. Микеле обогнул здание и подъехал к большому сараю, двери которого были распахнуты. Сарай этот поглотил автомобиль целиком – пространства внутри было достаточно, чтобы там можно было спрятать машину среди пустых ящиков и всяческого хлама.

– С приездом, синьор Монтальдо, – почтительно поздоровался Моссотти.

Он был услужлив, как всегда, но не мог скрыть своей нервозности.

– Что тут случилось? – спросил Эдисон.

– Синьора здесь, в гостинице. Она ждет вас и все вам объяснит. За машину не беспокойтесь, она в безопасности, по крайней мере, пока. Что касается дальнейшего, то мой человек уже предупрежден и сегодня ночью проводит вас до границы, – заверил он.

Страшно усталый и ничего не понимающий, Эдисон не стал задавать вопросов, а прошел в помещение с низким потолком, соединявшее кухню с винным погребом. Вдоль стены на полках выстроились в ряд бутылки с винами и ликерами. В углу была стойка с кофеваркой, а в глубине, между двух окон, буфет с тарелками, вазами для фруктов и стаканами. Несколько квадратных столов, покрытых пожелтевшими скатертями, с плетеными стульями вокруг них, довершали обстановку. Вышитые и накрахмаленные занавески были единственным признаком уюта в этой придорожной траттории с камином из грубого тесаного камня, в котором горели, потрескивая, дрова.

Печально сгорбившись, Эстер сидела на стуле рядом с огнем. На ней был серый шерстяной джемпер и синяя юбка в крупную складку. На светлых волосах играли отблески огня.

Эдисон остановился посреди комнаты и молча смотрел на нее. Она подняла голову и встретилась с ним взглядом. Перед ней стоял незнакомый Монтальдо – усталый человек с отросшей в дороге щетиной, с осунувшимся от страданий лицом, в мятом костюме. Эстер охватила глубокая жалость к нему.

Она встала и сделала несколько шагов к мужу, протянув ему руки. Эдисон порывисто обнял ее, и они замерли так, прижавшись друг к другу.

– Садись. – Она придвинула для него стул к огню. – Нам надо поговорить.

– Что здесь происходит? Где дети? – спросил он, тяжело опускаясь на стул.

– Дети здесь, в комнатах наверху, и сейчас спят. С ними Анджелина, – объяснила Эстер.

– А Джильда? – поколебавшись, спросил он.

– Джильды… нет в живых. Немцы убили ее. Несколько часов назад, – со вздохом сказала Эстер. – Она в капелле. Там с ней Полиссена.

Она замолчала, и тишина подчеркивалась только потрескиванием пламени, которое втягивалось в каминную трубу.

– Что случилось? – едва слышно спросил он.

Эстер голосом, лишенным эмоций, рассказала ему о случившемся.

– Я должен видеть ее, – взволнованно сказал Эдисон. – Она мать моего сына.

– Фабрицио будет теперь жить с нами и носить твое имя, – сказала Эстер.

– Я должен видеть ее, – повторил он. – У Джильды должны быть достойные похороны. Прошу тебя, разбуди Фабрицио и проводи ко мне. Я буду ждать его на улице.

Эдисон поднялся, пересек комнату и вышел.

Они стояли на коленях, один рядом с другим, в капелле, освещенной свечами. После долгого молчания мужчина обнял за худенькие плечи мальчика, который неподвижным взглядом смотрел на бледное лицо своей матери.

– Ты знаешь, что было в том чемодане, который мама бросила в озеро? – тихо спросил он.

Фабрицио молча покачал головой.

– Она была знакома с партизанами?

– Мама всегда была только с нами, – едва слышно ответил он.

– Да, – согласился Эдисон.

Однако он знал сдержанность Джильды. Знал, с какой стыдливостью она относилась к рождению своего незаконного сына. Ни разу, даже намеком, не дала понять, что Фабрицио его сын, и, если бы не Эстер, этот ребенок жил бы сейчас где-то с бабушкой и дедушкой. Джильда носила в себе не одну тайну. Так же как и тайну своей любви к нему. Только теперь Эдисон осознал это.

Взволнованный, он взглянул на Фабрицио. Сдержанность мальчика, его полная достоинства скромность в этот трагический момент вызвали у него угрызения совести.

– Знаешь, Фабрицио, с этого дня я хотел бы быть твоим отцом, которого тебе всегда не хватало, – сказал Эдисон.

Фабрицио согласно кивнул головой. С умным и серьезным не по годам лицом, которое доброта делала очень похожим на Джильду, он был сейчас Эдисону ближе всех остальных его детей.

– Ты сможешь называть меня папой? – поколебавшись, спросил он.

– Я постараюсь, – ответил мальчик.

– Тогда пойдем в мой кабинет и позвоним священнику. Твоя мать будет временно похоронена на кладбище Белладжо. Но когда кончится война, мы перевезем ее прах в Модену, в капеллу семьи Монтальдо, – вставая, заключил он.

Он наклонился над телом Джильды и коснулся легким поцелуем ее лба. Потом взял мальчика за руку, и вместе они вышли из капеллы.