Сбиться с пути

— За что? Если бы не эта моя старая несчастная машина…

— В любом случае спасибо, — мягко заметила она.

Хэнкс торжественно и ободряюще кивнул Дженни, прежде чем помощник шерифа успел увести его к лифту.

Предсказания дежурной сестры о том, что они скоро услышат что-нибудь о состоянии Кейджа, не оправдывались. Дженни одиноко сидела в комнате для посетителей. Никто так и не вышел из операционной, чтобы рассказать о Кейдже.

Она просидела там уже почти два часа, когда двери лифта внезапно распахнулись и в приемной оказались Боб и Сара. В глазах у них застыл испуг, лица были исполнены беспокойством и едва сдерживаемой скорбью.

Дженни смотрела, как они подошли к столу дежурной по отделению и представились. Они получили тот же вежливый, успокоительный ответ, что и она. Поддерживая друг друга, они отправились в темный угол комнаты. Однако, увидев Дженни, остановились как вкопанные.

В первую минуту Дженни уставилась на них возмущенным взглядом. Выражение ее лица, казалось, говорило: «Вы не любили его, а теперь пришли поплакать у его смертного одра».

Однако она не могла обвинять их, забывая о собственном поведении. Если бы она не боялась нарушить свою устоявшуюся, мирную жизнь, она бы признала любовь к Кейджу много лет назад.

И сегодня, сегодня, когда Кейджу так нужно было сознавать, что он прощен и что она любит его, она отвергла его извинения. Ирония заключалась в том, что ему пришлось просить прощения за то, что любил ее, за то, что подарил ей самую прекрасную, самую волшебную ночь в ее жизни. А она даже не смогла простить его! Да как можно обвинять Хендренов в невнимании, если она поступила гораздо более страшно?

Дженни встала и протянула руки навстречу Саре. С плачем пожилая женщина бросилась к ней. Дженни крепко обняла ее:

— Тихо, Сара, тихо, с ним все будет хорошо. Я знаю.

Всхлипывая через каждое слово, Сара рассказала ей, где они были.

— Мы отправились за город, чтобы навестить больного друга. Когда мы вернулись, перед домом нас ждала машина шерифа. Мы поняли, что произошло нечто ужасное.

Поддерживая друг друга, они присели на диван.

— Сперва Хол, потом Кейдж, я не перенесу этого.

— Да разве для вас будет что-то значить его смерть?

Дженни никогда бы не поверила, если бы ей сказали, что она сможет столь откровенно задать им этот вопрос, уже давно не выходивший у нее из головы. Они посмотрели на нее потрясенными, удивленными глазами. Зная, что ей следует обращаться с ними как можно бережнее перед лицом трагедии, она, тем не менее, не могла найти в своем сердце жалости. Если жестокость заставит их очнуться, осознать, как они много лет относились к собственному сыну, она будет жестокой. Она должна выиграть эту битву ради Кейджа.

— Не думаю, что Кейдж поверил бы, что вы о нем беспокоитесь.

— Но он же наш сын. Мы любим его! — вскричала Сара.

— А вы хоть раз сказали ему о своей любви? Хоть раз вы сказали ему, как вы его цените?

Боб виновато опустил глаза. Сара поперхнулась, не в силах произнести ни слова.

— И не трудитесь с ответом! За все то время, что я прожила у вас, вы так и не удосужились этого сделать.

— У нас… мы испытали с Кейджем много сложностей, — наконец произнес Боб.

— Потому что он не вписывался в ту модель поведения, которую вы создали для него. Вы не ценили его личность. Он знал, что никогда не сможет соответствовать вашим ожиданиям, так что даже и не старался. Его поведение было грубым, холодным и циничным, но это — лишь защитная реакция. Он отчаянно хотел быть любимым вами, молчаливо взывал к вашему одобрению. Кейдж так мечтал, чтобы его любили прежде всего вы — его родители.

— Я пыталась любить его, — заговорила Сара. — Но он никогда не был спокойным. Он не обнимал меня, как это делал Хол. Он не вел себя хорошо, как Хол. Мне было сложно любить Кейджа. Его строптивость, его дикая непокорность меня пугали.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала Дженни, улыбаясь в душе и сочувственно поглаживая руку Сары. — Я научилась видеть за всем этим в нем человека. И я очень его люблю.

Боб первым обрел дар речи.

— Ты… ты любишь его, Дженни?

— Да. Очень сильно.

— Но как же ты можешь? Так быстро после смерти Хола?

— Я любила Хола. Но он был мне скорее братом. Я поняла это лишь тогда, когда мы с Кейджем стали проводить много времени вместе. Я осознала, что все это время на самом деле любила его. Я, как и вы, боялась его.

— Думаю, должно пройти какое-то время, чтобы мы смогли воспринимать тебя вместе с Кейджем, — сказал Боб.

— Мне тоже понадобилось время, чтобы к этому привыкнуть.

— Мы понимаем, что поступали нечестно по отношению к тебе, — призналась Сара. — Мы хотели, чтобы ты оставалась с нами, чтобы заполнить пустоту, образовавшуюся в нашей жизни после смерти Хола.

— Но у меня есть и своя жизнь.

— Мы поняли это, правда, только сейчас. Единственный способ удержать тебя с нами — позволить тебе уйти.

— Ну, я не уйду далеко, — улыбнувшись, заверила их она. — Я очень люблю вас обоих. У меня разрывается сердце, когда я думаю об этом разрыве между нами.

— Ребенок оказался шоком для нас, Дженни. — Взгляд Боба скользнул по ее животу. — Конечно, ты это понимаешь. Но в любом случае ведь это также и ребенок Хола. Мы примем его и будем любить за это.

Дженни едва открыла рот, как раздался другой голос:

— Преподобный Хендрен?

Они обернулись и заметили подошедшего к ним доктора Мабри, одетого в хирургический костюм. Они замерли в ожидании. Он выглядел усталым и изможденным. Дженни скрестила руки на животе, словно желая защитить ребенка от плохих известий о его отце.

— Он жив, — произнес доктор, немного успокоив их естественные страхи. — Но едва-едва. Он по-прежнему в критическом состоянии. Он был в шоке, когда его сюда доставили. Сильные повреждения внутренних органов, внутреннее кровотечение. Ему перелили больше литра донорской крови. Мы проделали очень сложную и кропотливую работу, буквально сшивая по кусочкам его органы, но полагаю, нам это удалось. У него перелом правой большеберцовой кости и трещина в правой бедренной кости. Ушибы и раны по всему телу, однако, они наименьшие из его проблем.

— Он будет жить, доктор Мабри? — Сара задала этот вопрос так, будто от ответа на него зависела ее собственная жизнь.

— У него хорошие шансы, поскольку он здоров как бык и так же упрям. Он пережил удар такой силы и выдержал операцию. Если он справится с этими двумя травмами, могу делать ставки, что он выкарабкается. А теперь, если вы позволите, я должен вернуться в операционную.

— Мы можем увидеть его? — задала вопрос Дженни, схватив врача за рукав.

Хирург задумался, однако серьезная тревога, явно написанная на их лицах, убедила его.

— Как только его переведут в отделение интенсивной терапии, один из вас сможет зайти к нему на три минуты. Я вам сообщу. — Он развернулся и быстрыми шагами направился по коридору к операционной.

— Я должна его видеть, — сказала Сара. — Мне надо сказать ему, насколько на самом деле он для нас дорог и как мы о нем беспокоимся.

— Конечно, моя дорогая, — согласился Боб. — Иди.

— Нет, — твердо возразила Дженни. — Я пойду его навестить. У вас была целая жизнь, чтобы любить его, но вы этого не делали. Надеюсь, в оставшееся время вы восполните эту потерю. Но я должна, я обязательно увижу его сегодня. Я нужна ему. Да, и что касается ребенка… — Она почувствовала, как разорвались последние путы, сдерживавшие ее. — Не Хол был его отцом, а Кейдж. Я ношу под сердцем ребенка Кейджа.

Они потрясенно уставились на нее, не в силах произнести ни слова, однако Дженни уже не заботило, одобрят они ее поведение или нет. На этот раз она не позволит условностям или традициям помешать ей.

— Я надеюсь, вы будете любить нас — Кейджа, меня и нашего ребенка. — Дженни обняла их за плечи и продолжила говорить от всего сердца: — Мы любим вас и хотим быть одной семьей. — Она прервалась, не в силах вздохнуть, ее руки разжались. Слезы, наполнившие ее глаза, быстро исчезли, чтобы родители Кейджа не подумали, будто источником их является скорее слабость, чем облегчение. — Но если вы не примете нас такими, какие мы есть, не примете ту любовь, которую мы к вам питаем, что же, так тому и быть. Но это будет только вашей потерей.