Состоятельная женщина. Книга 1

– Проклятие! Я совсем забыл! – вскрикнул Адам, злясь на самого себя. – У меня ничего не получится. Придется Вильсону заняться им.

– Хорошо, папа. А мне пора, пожалуй, отправляться на фабрику. – И Джеральд, шумно поднявшись из-за стола, удалился.

Адам проводил его хмурым взглядом, а затем обратился к Эдвину:

– Я поговорю насчет тебя с моим юрисконсультом. Мы должны встречаться с ним на будущей неделе. У него могут быть кое-какие соображение насчет твоей дальнейшей учебы, мой мальчик, когда ты кончишь государственную школу. Надо будет решить, какой университет тебе стоит выбрать для продолжения образования.

– Конечно, папа. И большое спасибо за все, что ты для меня делаешь. Я так тебе благодарен! – воскликнул Эдвин с подкупающей искренностью: он действительно любил и уважал своего отца.

В этот момент в дверь гостиной постучали и на пороге появилась Эмма. В руках у нее был большой поднос. Холодно посмотрев на сквайра, она быстро отвела глаза и перевела взгляд на серебряный чайник.

– Мне Мергатройд сказал, чтобы я начинала убирать со стола. Если вы, конечно, уже позавтракали. – Голос ее звучал жестко, она крепко сжимала руками поднос и стояла, не шевелясь.

– Да, Эмма. Пожалуйста. Мы уже закончили. Можешь забрать все, кроме чайника. Возможно, я еще выпью чашечку чая на дорогу, – с мягкой улыбкой ответил Адам, ласково взглянув на прислугу.

Стоявшая вполоборота Эмма, после этих слов тут же отвернулась и не смогла видеть той доброты и сочувствия, которыми искрилось красивое лицо сквайра.

– Слушаюсь, сэр, – ответила она каменным голосом и направилась к буфету. Оставив там поднос, она подошла к столу, чтобы убрать грязную посуду.

Вздохнув, Адам продолжил свой разговор с сыном, прислушивавшимся к каждому его слову.

Эмма бесшумно двигалась вокруг стола, собирая серебряные приборы и тарелки и стараясь не мешать их беседе. Кроме того, она всегда старалась быть на людях как можно незаметнее; своего рода самозащита, к которой она прибегала, желая избавить себя от возможных неприятностей. К несчастью, молодой хозяин, Джеральд, постоянно задирал ее, и это было ужасно. Ему же все это доставляло явное удовольствие. Вот сейчас, перед тем как она вошла в гостиную, он в коридоре пребольно ущипнул ее за ляжку, так, что она чуть не выронила поднос. При мысли об этом унижении сердце девушки наполнилось гневом.

Собрав посуду и устанавливая ее на поднос, она с горечью думала, сколько же еще терпеть эту жизнь, когда вокруг такие злые и страшные люди. Господи, убежать бы ей вместе с Уинстоном, но, она знала, это невозможно. Ведь в Королевский флот девушек не берут. Куда же убежать? Похоже, что некуда. И потом, думала она, мать не сможет без нее обойтись. Да и маленький Фрэнк, и отец. Тут ею овладела паника – пот мелким бисером выступил у нее на лбу. Бежать! Бежать из этого дома! Никогда больше не видеть Фарли-Холл. Бежать, пока не случилось чего-нибудь ужасного. Паника превратилась в настоящий кошмар наяву. Она понимала, что кошмар этот не имеет под собой основания – что это вдруг на нее нашло такое? В чем дело? И тут с ледяной ясностью Эмма осознала, в чем дело. Здесь, в этом доме, она была совершенно бессильна. Так, как могут быть бессильны и бесправны бедные перед лицом богатых. И с ней могут тут поступить, поняла она, леденея от страха, самым ужасным образом. Деньги! Она должна раздобыть их во что бы то ни стало! И не те жалкие несколько шиллингов, которые ей удавалось получить в деревне за штопку и шитье. Нет, у нее должно быть много денег! И это был ответ на все. Она всегда это чувствовала. Необходимо найти способ, как стать богатой. Но как? Где? Тут-то на память ей пришел Блэки О'Нил и его рассказы о Лидсе. Город, где улицы вымощены золотом. Вот где отгадка: там, в Лидсе, ей должен открыться секрет, как делать деньги! Много денег, чтобы никогда в жизни больше не опасаться, что ты снова можешь оказаться бессильной. Чтобы можно было отплатить этим Фарли их же монетой... Мало-помалу страх, сковывавший ее, начал отступать.

Поднос между тем был заставлен грязной посудой до краев: бедная Эмма чуть не упала под его тяжестью, когда стала выходить. Собрав последние силы и стиснув зубы, она молча удалилась из гостиной с высоко поднятой головой. Вся ее фигурка была исполнена достоинства, и даже спина выражала твердую решимость оставаться независимой. В ее осанке, несмотря на еще подростковую угловатость и отсутствие манер, угадывалась определенная – не по годам – величавость.

Эдвин, заметил отец, начал к этому времени беспокойно ерзать на стуле. Наконец он решился на объяснение:

– Можно мне уже идти, папа? Я еще не делал уроков, а у меня семинар, и неудобно, если я буду подготовлен хуже всех в классе.

– Конечно, мой мальчик, – ответил Адам, одобрительно улыбаясь. – Хорошо, что ты проявляешь такое прилежание. Давай, старина, занимайся. Но не забудь немного подышать днем свежим воздухом. Договорились?

– Хорошо, – и Эдвин направился к двери своей обычной изящной и легкой походкой.

– Да, Эдвин, – остановил его отец.

– Что, папа? – обернулся он к отцу, держась за ручку двери.

– Было бы прекрасно, если бы сегодня вечером ты смог поужинать вместе с тетей Оливией, ну и со мной, конечно.

– О чем ты говоришь, папа! – воскликнул Эдвин, заранее предвкушая удовольствие, которое сулило ему это неожиданное приглашение. – Огромное спасибо!

От избытка чувств Эдвин, выходя, даже позволил себе хлопнуть дверью – да еще с такой силой, что на стене даже затряслись мелкой дрожью газовые рожки.

Адам понимающе усмехнулся. Мальчик взрослел и явно обещал стать в будущем юношей с характером. Слава Богу, он каким-то образом избежал влияния матери. Адель... Надо бы зайти к ней сегодня. У них накопилось столько вопросов, которые необходимо обсудить. По обыкновению он все откладывал и откладывал их – неделя за неделей. Да и сейчас, если уж быть честным до конца, он все равно пытается сделать то же самое. Хрупкая, миловидная, взбалмошная, худенькая... Его Адель. С этой ее нежной улыбкой. Вечной улыбкой, от которой его порой бросало в дрожь. С радужной красотой, какая бывает только у блондинок. О, эта красота, жертвой красоты которой он пал много лет назад, когда впервые познакомился со своей будущей женой. Как мало времени ему понадобилось, чтобы понять: красота Адели была холодной как лед, это был своего рода камуфляж, надежно прикрывавший ее эгоизм и сердце, словно сделанное из мрамора. Но не только их: за ледяным панцирем скрывалась глубокая психическая болезнь. Уже много лет как Адам не поддерживал с ней никаких отношений. По крайней мере, десять – именно с тех самых пор, как его жена, предпочла окружить себя туманной пеленой отчужденности и болезненной изоляции: нежная, с обычно ангельской улыбкой на устах, как что-то само собой разумеющееся плотно прикрыла дверь своей спальни. Отныне для него она заперта навсегда. Помнится, в то время он даже сам поразился, как спокойно воспринял он конец их супружеских отношений, – это было чувство глубокого облегчения.

Уже давно Адам Фарли понял, что его женитьба, в которой не было ни страсти, ни любви, никоим образом не являлась уникальной. Многие из его друзей, как выяснилось потом, оказались точно так же связанными унылыми и бесплодными узами, хотя он и сомневался, что они, подобно ему, должны были мириться еще и с психическим расстройством. Его друзья, не горюя ни минуты и не мучаясь угрызениями совести, очень скоро нашли утешения в объятиях других женщин. В отличие от них сквайр, с его разборчивостью и безупречным вкусом, не позволял себе случайных связей с женщинами легкого поведения. Несмотря на чувственную натуру, Адам Фарли не ставил плотские утехи так высоко, как его друзья: в женщине, помимо красоты лица и тела, его привлекали и другие качества. Так что за эти годы безбрачие стало как бы его второй натурой, превратившись почти в аскетизм. Однако он не понимал, что для женщин, с которыми он сталкивался в обществе, его качества были особенно привлекательны, делая „этого аскета” в их глазах поистине неотразимым. Погруженный в собственные мысли о загубленной жизни, он был слеп и не видел, с каким повышенным интересом относилась к нему женская половина; впрочем, Даже прозрей он, ему в сущности было бы все равно.