Ангельское личико

Она вспомнила фотографию в квартире Альфонсо Моруцци, и маленького мальчика на ней, которого не узнала. И, разумеется, рояль. Наверное, заботливый дедушка мечтал, что его внук станет великим пианистом. Она мельком подумала о том, как относится Альфонсо Моруцци к страсти Микки к джазу и его плохо оплачиваемой работе в занюханных клубах Сохо. Но, разумеется, он знал все, что происходит с Микки, — Моруцци всегда все знали. Ей хотелось задать тысячу вопросов, но голова кружилась, она была не в состоянии принять тот факт, что Микки Энджел — Моруцци.

Теперь Микки смотрел на Марионетту, стараясь уловить выражение ее лица.

— Я ушел от деда, когда мне было восемнадцать, — продолжал рассказывать он. — Я больше не мог ходить в частную школу, брать уроки музыки, ханжески посещать мессу каждое воскресенье — ведь я знал, чем занимается моя семья, мой отец. — Голос звучал резко. Он перегнулся, слегка ее коснувшись, чтобы загасить сигарету в пепельнице на прикроватном столике. — Странно, но его прикосновение снова заставило ее задрожать… — Мой отец лишил меня всех имущественных прав, — бесстрастно говорил он, сидя рядом с ней, обхватив коленки руками, — я больше не имею никакого отношения к Моруцци, никакого, Марионетта. — Микки умоляюще взглянул на женщину. — Я использовал это имя, чтобы чего-то добиться, только раз в жизни. Единственный раз.

— Когда это было? — спросила она.

— А ты не догадываешься?

Марионетта отрицательно покачала головой. Она смотрела в любимое лицо, вот оно, совсем рядом, на расстоянии всего поцелуя, но теперь это было другое лицо, лицо человека, принадлежавшего к роду, который она ненавидела и презирала.

Он взял ее руку, безвольно лежащую на простыне, и сжал.

— Тереза, — вымолвил он. — Девушка, которая сейчас живет в монастыре у сестры Маддалены.

Она посмотрела на свою руку — как она на месте в его руке. Разве может она его ненавидеть? Злиться? Скажи ей Микки раньше, кто он такой, она убежала бы от него на край земли без оглядки. Но он молчал, и им было так хорошо вместе, что об этом можно только мечтать, такое увидишь лишь в кино, где мужчина олицетворяет собой мечты женщины и где все кончатся счастливо. Но это их жизнь, а не кино, и не видать им счастливого конца, не жить вместе, пока смерть не разлучит их, потому что теперь она знала, кто он такой.

— Тереза… — произнесла она, все еще не понимая.

— А ты думаешь, как я убедил ее выступить в защиту Лино и обвинить Уолли Уолласа? — спросил он. — Я сказал ей, кто я такой.

Марионетта удивилась.

— Ты ей сказал, что ты — Моруцци?

Он мрачно кивнул.

— В Сохо это магическое имя, особенно среди проституток. — Микки задумался, вспоминая. — О, я обещал спрятать ее, если она даст показания, рассказал о сестре Маддалене. Она хотела засадить Уолли Уолласа в тюрьму, хотела отомстить за смерть Сильвии, но, по большому счету, как и все другие девушки, смертельно боялась Моруцци. — Он вздохнул. — Вот тут я и пошел с козыря. Сказал, кто я такой. Для проститутки в Сохо Моруцци всегда Моруцци, и неважно, что с виду они могут казаться добрыми.

Марионетта протянула руку и нежно пригладила кудри Микки.

— Почему? — поинтересовалась она. — Почему ты пошел на такой ужасный риск? Если бы Моруцци узнали, какую роль ты здесь сыграл…

— Ну как же ты не можешь сообразить? — Он поднес ее руку к своим губами, не отрывая от женщины взгляда. — Я сделал это для тебя, потому что я тебя люблю. — Микки наклонился и дрожащими губами тихонько поцеловал ее в здоровую щеку, стараясь не касаться ее рта.

Ей безумно хотелось притянуть его к себе, прижаться губами к его губам, но она не могла. Еле заметная слеза скатилась по щеке и запуталась в шраме, который защипало от соли.

— Мне пора идти, — сказал Микки. — У нас работа.

Марионетта вздохнула и откинулась на подушку, наблюдая, как он натягивает джинсы. Он послал ей воздушный поцелуй и отправился в ванную комнату на лестничной площадке. Она слышала, как, проходя по гостиной, он крикнул Питеру, чтобы тот вставал, а затем стоны и ворчание просыпающегося Питера.

Через полчаса Микки и Питер, оба вполне респектабельные в галстуках-бабочках и черных пиджаках, собрались уходить. Питер молча упаковал свой саксофон, пока Микки и Марионетта шептались, прощаясь в дверях спальни.

— Ты будешь здесь, когда я вернусь? — с беспокойством спросил он.

— Конечно, — ответила она.

— Я тебя люблю.

— Знаю. Я тоже тебя люблю.

Питер Трэвис демонстративно кашлянул и взглянул на часы.

— Кончайте, Ромео и Джульетта, — сказал он. — Время вышло.

Микки нежно поцеловал ее в лоб и затем обнял, оторвав от пола.

— Все будет в порядке! — крикнул он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Я знаю, все будет в порядке! — Он последовал за Питером к двери, успокоенный смехом Марионетты. — К черту Моруцци и Перетти! — воскликнул он, послал ей воздушный поцелуй и исчез.

Она слышала, как они спустились с лестницы, борясь с футляром саксофона, и как Питер насмешливо пропел: «Друг друга любят дети главарей, но им судьба…» Потом их шаги прозвучали в холле внизу и смолкли.

Марионетта медленно вернулась в спальню. Она машинально прибралась, заправила постель, раздвинула занавески. Внизу, на Бродуик-стрит, было тихо — видимо, сказалось сочетание воскресного утра и крепкого февральского мороза. Редкий прохожий заходил к продавцу газет на углу Лексингтон-стрит, но ни один не поднял головы на дом напротив и не увидел в окне бледное лицо Марионетты, бессмысленно смотрящей в пространство. Там, за Лексингтон-стрит, находилась Брюер-стрит, а чуть дальше — квартал Сент-Джеймс, ее единственный настоящий дом, картины и запахи ее детства, отец и брат… Так близко и так далеко. Она может надеть пальто и пешком пройти до знакомого двора за несколько минут, но на самом деле расстояние между богемной квартирой музыкантов и домом, где она выросла, огромно.

Марионетта вздохнула и отвернулась от окна. Нет смысла мечтать о доме или вспоминать, как все было. С этим покончено. И с ее нынешней жизнью тоже. Она подумала о «Ромео и Джульетте». Она смотрела вместе с матерью экранизацию этой трагедии Шекспира, когда была еще ребенком. Лесли Хоуард довольно неубедительно играл Ромео, а Норма Ширер — томную Джульетту. Марионетта пошла в гостиную, достала тяжелый том с полки над пианино и принялась его листать. «Ромео и Джульетта». Она нашла нужный отрывок, строки из пролога, который цитировал Питер Трэвис на лестнице. Это ей кое-что напомнило. И верно, вот эти строки:

Вздохнув, она резко захлопнула книгу и вернула ее на полку. Пора было уходить.

Марионетта натянула брюки и красный свитер, принесенные Вики. Она отошлет ей вещи позже. У нее самой не оказалось верхней одежды, так как она умолила Микки избавиться от драного манто, в котором здесь появилась. Оно висело в шкафу, подобно злому зверю, и напоминало ей о Барти. Теперь она достала куртку Микки. Рукава слишком длинные, но ничего не поделаешь. Под кроватью женщина нашла сумку, пролежавшую там все это время. Открыла и обнаружила несколько фунтов. Уже хорошо. Не придется брать деньги Микки. Марионетта прошла к шкафу и сняла с верхней полки сверток. Это была деревянная кукла, все еще завернутая в рубашку Микки. Она на секунду прижала ее к себе, спрятав лицо в ткань рубашки, вдыхая запах прокуренных клубов и лосьона после бритья. Медленно развернула куклу, оставив рубашку на кровати, и распутала нитки. Она подняла куклу, позволив ей немного поплясать в голубом свете спальни. Игрушка напомнила ей странное маленькое потустороннее существо с ярким пустым личиком. Потом снова свернула нитки, согнула кукле ноги и положила ее в сумку.

Оставить записку или нет? Что она может написать? Лучше просто исчезнуть. Микки поймет, или, по крайней мере, ему будет казаться, что понял. Он станет думать, что она не может жить с Моруцци, поскольку это имя всегда будет стоять между ними, что она поступила непорядочно, не отважившись сказать ему в лицо, что у них ничего не получится. Но Марионетта оставляет Микки Энджела вовсе не по этим причинам.