Седьмое небо

Когда Снежинка снова открыла глаза, береговая линия осталась далеко позади. Она повернулась, чтобы в последний раз взглянуть на океан. Атлантика превратилась в далекую, поблескивающую золотом линию. Котенок мирно спал, не потревоженный ее движением.

Взрослые по-прежнему сидели молча. Снежинка заметила, как отец, потянувшись через кресло, взял руку Сары. Печаль охватила ее: ей так хотелось, чтобы Майк был рядом и сделал бы то же самое.

Теперь самолет летел над землей, и Снежинка сразу почувствовала, что задыхается. Грудь сдавило, каждый вдох давался ей с трудом, она порылась в кармане и вытащила ингалятор. Она ни разу не пользовалась им на Лосином острове. Мать наверняка сказала бы, что виной всему котенок и что его нужно выкинуть, потому что у нее аллергия на шерсть… Что с астмой не шутят, а уж коты ей просто противопоказаны… Но Снежинка знала, что приступ не имеет ничего общего с Доктором Дарроу и что вообще кошки тут ни при чем.

Просто море осталось позади. Стоило ей оказаться вдали от него, как на сердце наваливалась тяжесть, настроение портилось и она начинала задыхаться. Ей необходим соленый воздух, а для того, чтобы дышать любым другим, требуется прикладывать слишком много усилий. Нажав на головку ингалятора, она постаралась думать о чем-нибудь умиротворяющем.

Приближается Рождество. Она сошьет для Доктора Дарроу крохотный чулок и положит туда кошачьи лакомства и колокольчик. Пришло время снова поменять имя, и Рождество дает много возможностей: Звезда, Вифлеем, Сияние, и это только малая часть. Фред ведь так любил Рождество!

Они летели над горами. Прижав к себе котенка, Снежинка старалась дышать равномерно и обдумывала, какое имя выбрать. Новое имя давало ей ощущение связи с погибшим братом, и, возвращаясь в дом Джулиана и матери, она, как никогда, нуждалась в этом.

Они приземлились в Ливане для дозаправки. Все отправились в ангар умыться и выпить чашечку горячего кофе или шоколада. Сара, казалось, была словно в тумане. В голове шумело от сдерживаемых рыданий. Всякий раз, когда она думала о Майке, на глаза у нее наворачивались слезы — по-видимому, поднималась температура, потому что ее знобило, а боль в спине порой казалась нестерпимой.

Уилл принес ей кофе. Она взяла чашку, их руки соприкоснулись, и Сара улыбнулась. Ей не нравилось ее состояние: с той минуты, как они покинули Лосиный остров, она не смогла произнести ни слова. Почему решение Майка остаться так на нее подействовало? Отправляясь на остров, она, честно говоря, не рассчитывала уговорить его вернуться домой. Но, увидев сына, поняла, как тосковала по нему, как хотела, чтобы он вернулся в школу. Она смотрела на него и думала о том, как просто превратиться в островного жителя, наблюдающего за тем, как времена года сменяют друг друга, и с горечью замечающего, что еще один год миновал. У нее не было сил сопротивляться охватившему ее разочарованию, и свою слабость она приписывала гриппу.

— Извини, — сказала она.

— За что? — спросил Уилл.

Она покачала головой, пытаясь отхлебнуть кофе.

— За то, что я так расстроена.

— Я тебя не виню. Он не мой сын, но я чувствую то же, что и ты.

— Да? — спросила она.

— Да. Мне хотелось силком запихнуть его в самолет и увезти домой, нравится ему это или нет.

Сара улыбнулась. Она не могла пить кофе. Его запах вызывал у нее тошноту. Не желая обидеть Уилла, она продолжала держать чашку в руках, но чувствовала, что бледнеет, а на лбу у нее выступили бисеринки пота. Часом раньше она приняла тайленол, но и он не принес облегчения. Спина болела сильнее.

— Что с тобой? — спросил Уилл.

— Ничего, — отозвалась Сара.

Заставив себя улыбнуться, она взяла руки Уилла в свои. Они были такие сильные и надежные. Он обнял ее и крепко прижал к себе. Каким-то образом его объятие успокоило боль в спине. Пока он ее обнимал, боль отступила.

— Идем, — сказал он. — Чем скорее мы взлетим, тем скорее я доставлю тебя домой. Ты разрешишь мне зайти?

— Не нужно, — сказала Сара. — Ты и так провел со мной последние четыре дня. Тебя еще от меня не тошнит?

— Ни в малейшей степени, — сказал Уилл, продолжая обнимать ее.

Они стояли неподвижно, никто не хотел шевельнуться первым. Через несколько секунд кто-то подошел к Уиллу сказать, что самолет заправлен и готов к вылету. Если бы не это, они могли бы простоять так час и больше, улыбнулась про себя Сара, не думая ни о чем другом, кроме того, что все будет хорошо.

Они вылетели незадолго до полудня и неожиданно столкнулись с сильным встречным ветром. Уилл взглянул на карту погоды: ничего удивительного, большие массы воздуха, устремившиеся из Канады, принесли холод и сильный ветер. Они подходили к зоне турбулентности — Уилл не сомневался, что им предстоит непростой полет.

— Держитесь! — сказал он. — Будет трясти.

Сара кивнула и успокаивающе улыбнулась.

— Папа… — встревоженно произнесла Снежинка, словно хотела спросить, нельзя ли прекратить полет.

— Не волнуйтесь, — успокоил Уилл, — все будет хорошо. — Котенок испугался, — сообщила девочка.

— Прижми его к себе, — посоветовала Сара. — Он сразу успокоится.

Снежинка терпеть не могла воздушные ямы, она и на море не переносила сильной качки. Качающийся горизонт, ощущение уходящей из-под ног земли пугали ее. В таких случаях она хваталась за сиденье, цеплялась за мать. Фред, напротив, обожал ходить под парусом, не отрывая взгляда от волн и накренив лодку так, что она черпала воду бортом. А в полете воздушные ямы вызывали у него восторг. Сегодня он наверняка дразнил бы сестру и довел ее до такого состояния, что она забыла бы все свои страхи.

— Ах! — воскликнула Сара.

— Что случилось? — спросил Уилл.

— Ничего, — сказала она.

Но когда он на нее взглянул, то увидел, что ее лицо стало белее мела. Она зашлась от боли, не от страха.

— Сара! — встревоженно окликнул Уилл.

— Спина болит, — спокойно сказала она. — Вот и все.

— Потянула спину? — спросил он. — Может, ты подняла что-нибудь тяжелое? Ты не поднимала сумки?

— Не знаю, — ответила она, — не помню.

Сейчас он все равно не мог ничем ей помочь. Она скрипнула зубами, и он понял, как ей плохо. Как только они покинули Мэн, Сара не могла скрыть своей подавленности, но он приписывал это желанию Майка остаться. Тетя Бесс что-то говорила о температуре, но тогда он пропустил это мимо ушей. Он покосился на Сару, ее лицо побледнело и казалось почти серым.

И все-таки возможно, это из-за отказа Майка? Уилл знал, как невыносимо горе, знал и то, как оно порой разрушительно. До смерти Фреда он никогда над этим не задумывался. Но гибель сына у него на глазах состарила его за одну ночь лет на двадцать. Из веселой девчонки Сьюзен превратилась в испуганного, суеверного ребенка, ее мучили ночные кошмары и приступы астмы. Горе изменило и Элис. Любящая жена и мать стала раздраженной и недовольной всем женщиной. Она с головой бросилась в водоворот жизни, ища забвения. Еще бы, ее муж был совершенно подавлен случившимся, а дочь замкнулась в себе. Горе вдребезги разбило семью Уилла.

Взглянув на Сару, он попытался до нее дотянуться. Она вздрогнула от его прикосновения. Ее руки были напряжены до предела, на шее выступили жилы, словно какая-то невероятная сила вдавила ее в кресло. Уиллу хотелось верить, что причина ее состояния в отказе Майка, но он подозревал, что тут кроется нечто иное.

В его силах было только поскорее доставить ее домой.

Сара никогда не испытывала такой боли. Она зажмурилась, пытаясь вспомнить упражнения, которым ее учили и которые помогали переносить подобные приступы. При родах ее учили дышать определенным образом, чтобы быть уверенной, что воздуха ей хватит, и не бояться, когда перехватывает горло. Она научилась сосредоточиваться на чем-то постороннем, на каком-нибудь слове, или молитве, или морском пейзаже.

На сеансах химиотерапии она не испытывала боли, но тошнота была нестерпимой, и временами ей хотелось все прекратить и просто умереть. Мег Фергюсон работала с ней, обучая медитации. Они изучали приемы дзен-буддизма, сидели в позе лотоса, задерживали дыхание и пели мантры, очень красивые и отвлеченные. Сара выбрала тогда мантру «Эли-лу» и сейчас пыталась ее воспроизвести.