Карусель

Дэн вскочил, сжав кулаки, готовый бить, уничтожать. Он обезумел. Йен перехватил его кулаки, прежде чем они обрушились на его лицо. Началась борьба. Они были примерно одного веса, и ни один из них не мог одержать верх; тяжело дыша, они продолжали бороться. Треснул стул, они запутались в телефонном проводе и упали, разбив Йену колено и поранив щеку Дэну. Ругаясь и цепляясь друг за друга, они катались по полу.

Потом силы вдруг оставили Дэна. Он встал и повалился в свое кресло. Заговорил, хватая воздух:

— Ты дурак! Я всегда знал, что ты слишком любишь деньги и женщин. Нет, я никогда об этом не говорил, меня это не касалось. Но я не ожидал, что ты окажешься настолько подлым, что сможешь измыслить такую грязную ложь…

Йен тоже восстанавливал дыхание. Выпил воды из графина, поправил галстук и уже спокойно сказал:

— Поезжай домой и спроси ее. Она тебе скажет. Думаю, Салли не из тех, кто лжет, а особенно тебе.

Дэн закрыл лицо руками и зарыдал без слез.

— Я никогда не думал… Неужели ты такой злой человек, что состряпал подобную историю? Я никогда не думал… мы были как братья… ближе, чем иные братья.

Йен положил руку на плечо Дэну и ответил, тоже чуть не плача:

— Послушай меня. Разве я сочинил бы такое, чтобы просто ранить тебя? Тебя, Дэн, из всех людей на свете? На той дороге только три дома. Ни у кого из хозяев нет такого джипа, как у Салли, к тому же я видел ее лицо и шапку из овчины, которую она носит. В ту метель я включил фары на полную мощность и разглядел ее. Но ты можешь не беспокоиться, никто никогда не узнает. До сих пор никто не узнал. А прошло уже два месяца. Поезжай домой и спроси ее. Она скажет тебе правду.

«Моя Салли! Моя жена! — думал Дэн. — Как будто мне надо напоминать, что она никогда не лжет! Салли — открытая книга, в которой все так ясно написано!»

Он встал:

— Я еду домой. — У двери Дэн обернулся. — Я бы хотел больше никогда тебя не видеть.

Он закрыл дверь спальни и запер ее на ключ, чтобы им не помешали. Салли читала на диване.

— Что с твоим лицом? — воскликнула она.

— Засохшая кровь. У нас с кузеном Йеном вышло небольшое разногласие.

— У вас дошло до драки? Да из-за чего?

— Я тебе скажу. Полагаю, мне придется тебе сказать. — Дэна до сих пор трясло. — Он посмел сказать… что Оливера убила ты.

Ну вот и все! Разве она не говорила себе, что кто-то мог ее заметить? Подступила дурнота. Однако она смогла спокойно ответить:

— Что заставляет его так думать?

— Он сказал, что узнал твою машину и тебя на дороге, ты якобы ехала из Ред-Хилла.

Она лишь не ожидала, что это окажется настолько близкий к ней человек. Салли закрыла глаза.

— О, Дэн, это правда…

Наступила долгая, долгая тишина. Когда Салли открыла глаза, ее муж все еще находился в комнате, стоял, не сняв пальто, и смотрел на нее. И в глазах у него читалась такая боль, словно он был отцом и вдруг увидел своего ребенка убитым. А потом он неожиданно упал перед Салли на колени и прижал ее руки к своему лицу.

— Господи, милая моя…

В конце концов, она заговорила. Ей казалось, что ее голос звучит откуда-то издалека.

— В тот день, когда приехала Аманда, — начала Салли, — и рассказала мне то, во что ты отказывался верить, но теперь поверишь…

Ей показалось, что прошло несколько часов, прежде чем она добралась до конца.

— Если бы ты был здесь с Амандой, ты бы не сомневался. Поверь мне, Дэн! И если бы ты слышал Тину и видел, понимаешь, видел, что она мне показала…

Когда Дэн поднял голову, Салли на мгновение показалось, что он постарел. Он смотрел куда-то в пустоту — вся его вера, доверие исчезли. О, она знает!

— Это правда, Дэн! Тина сама мне сказала. Я ее не принуждала. И ее рассказ полностью совпал с тем, что говорила о себе Аманда. Только ей тогда было двенадцать, а Тине — пять.

— Как такое возможно? — закричал Дэн. — Как? Пятилетний ребенок!

— Да, — повторила Салли, — та же самая история, серебряная карусель… кто, особенно ребенок, не будет очарован? Плата за молчание, средство запугивания. Вот как это было.

— И он это отрицал?

— Он пытался, но понял, что я приперла его к стенке. Тогда он сделал последнюю попытку. Он собирался обвинить тебя.

— Сказать, что я… мог обидеть Тину?

— Да, и тогда я начала все там крушить. Я схватила револьвер… он чистил все металлические вещи. Оружие оказалось заряжено.

Ей нестерпимо было видеть Дэна в таком состоянии. Она никогда не видела, чтобы он плакал. «Что станет с ним и с нашими девочками, когда меня с ними разлучат? Потому что теперь, когда Йен знает, это случится. Если не завтра, то на следующей неделе или через месяц».

Но, плача сама, она пробормотала:

— Доктор Лайл сказала, что Тина оправится. Только пусть она ездит к ней на сеансы. Я уверена, что Хэппи поможет тебе с детьми. И моя мать приедет на время.

— О чем ты говоришь? — в ужасе прошептал Дэн. — Ты никуда не денешься! О чем ты?

— Дорогой, ты знаешь, что со мной будет. Я же убила человека!

— С тобой ничего не случится. Клянусь, я этого не допущу!

— От тебя ничего не зависит. Если знает Йен, скоро узнают и другие.

— Йен не скажет. Прошло уже два месяца. Если бы он хотел, он бы уже это сделал.

Но она не верила и сомневалась, что Дэн сам в это верит.

— И ты держала все это в себе с Рождества… почему ты… я не представляю, как ты жила с этим… ты железная…

Поздно ночью, лежа в постели без сна, Дэн сказал:

— Ты ни в чем не станешь признаваться. Я тебе не позволю.

— Ты же знаешь, мне придется. До этого дойдет. И лучше я сделаю добровольное признание, чем меня заставят.

— Нет!

— Дэн, прошу тебя… Мне не поможет, если ты станешь так выходить из себя.

— Хорошо, я успокоюсь. Позволь мне воззвать к тебе ради Тины. Мы оба согласны, что ей будет трудно жить с клеймом жертвы. Она будет здесь расти, и почему каждый ребенок в школе должен знать, что с ней случилось? Если бы он… не могу произнести его имя… был жив, другое дело. Мы бы передали его в руки правосудия, и гори оно все огнем. Самое большее, что я могу сделать сейчас, — пойти на кладбище и проклясть его. Самое лучшее, что мы можем сделать для Тины, — это не поднимать шума. Мы оба согласны с этим.

— Мне не придется ничего говорить о ней или Оливере. Я просто скажу, что поехала поговорить с ним об Аманде, попытаться помирить их, а револьвер выстрелил случайно…

— Да кто поверит, что ты поехала в такую погоду, вечером, одна, чтобы просто поговорить об Аманде? Это вполне могло подождать до следующего дня.

— Пусть верят или не верят, но я больше не могу так жить. Слишком тяжелая ноша. Куда бы я ни пошла, мне кажется, что на меня или показывают пальцами или думают: «Она убила человека».

Он погладил ее по голове.

— Это все твоя совесть, твоя неподкупная совесть. Спроси у нее, что будет с Тиной и Сюзанной, если ты сознаешься?

Обессиленная Салли прошептала:

— Больше не могу. Поговорим завтра. Может, мне удастся немного поспать.

— Хорошо, только обещай, что ничего не станешь предпринимать в одиночку.

— Обещаю.

— Потому что, если ты не пообещаешь, я не выйду из дома. Не поеду на работу. Не выпущу тебя из поля зрения.

— Обещаю, — повторила Салли. — А теперь дай мне поспать.

— Я ударил тебя, Йен, и пришел извиниться, потому что ты был прав. Это сделала Салли.

Тугой воротничок и галстук душили его. Дэн рванул их, галстук полетел на пол.

Йен встал, поднял его, потом прошел к бару и налил Дэну бренди.

— Вот, возьми, тебе это необходимо. Ты смертельно бледен.

— Я не спал. Зато поспала она, впервые за много недель. Не знаю, как я мог не замечать ее страданий. Я так ее люблю!.. — И Дэн отвернулся, скрывая слезы.

— Сядь, успокойся.

— Она собирается пойти в полицию. Я ее не пускаю, но она все равно это сделает. «Совесть», — говорит она. Но это был несчастный случай!