Глупышка (ЛП)

Я повернулась к нему лицом, спиной к открытой двери и, посмотрев в его прекрасные, пугающие, удивленные глаза, сказала:

– Я не знаю почему, но Ной вдруг решил предупредить меня о тебе. Я не могу контролировать его слова, и уж тем более я не просила его говорить их. Ты как раз услышал его фразу, когда вошел, Бракс, и я была точно так же ошеломлена, как и ты, – я сняла его руки с моей талии. – Но вот что больше всего меня поражает, так это то, как быстро твой гнев обратился на меня, – я резко развернулась и запрыгнула в машину, слезы жгли мои глаза, но я не давала взять верх. – И я не настолько наивна, как ты думаешь.

Я дернула дверь, чтобы закрыть, но Бракс поймал ее и, держа открытой, сказал:

– Грейси, подожди, не уезжай. Мне жаль.

Грусть превратила мои глаза в две тяжелые гири:

– Мне тоже, – когда я снова дернула дверь, Бракс все еще ее не отпускал, тогда я завела двигатель и поехала с открытой дверью.

Бракс со всей силы ударил по крылу моего грузовика:

– Я же сказал тебе ПРОСТИ! – закричал Бракс. – Грейси!

Боль пронзила меня, и мне хотелось ему ответить, а еще мне хотелось сбежать, сбежать куда подальше, и хотя такой поступок был вовсе не взрослым, я все же не остановилась. Слезы капали из глаз, я сердито смахнула их прочь, это была дурацкая ссора, я прекрасно понимала. Это была наша ПЕРВАЯ ссора. И она была не очень хорошей, совсем нет. Черт, я не хочу, чтобы он видел мои слезы.

Я выехала с парковки и, не оглядываясь, уехала прочь.

18. Почти рай

Я знала, что Бракс поедет за мной, кругляшок света в зеркале заднего вида был лучшим доказательством. Я понимала, что у него были все причины злиться на меня, но меня почему-то так обидел тот факт, что он весь свой гнев направил на меня, а не на Ноя, хотя я здесь вообще ни при чем. И я ничего не могла поделать с вырвавшейся у Ноя фразой про плохую репутацию Бракса.

Въехав на парковку возле общаги, заглушив двигатель и открыв дверцу, я увидела, что Бракс уже был там, он поставил байк на подножку и встал возле моей машины. Открывая мне дверцу, он сказал:

– Черт возьми, Грейси, пожалуйста.

Я сидела в машине с каменным лицом, смотрела прямо перед собой и не двигалась, костяшки моих пальцев побелели – так сильно я сжимала руль. В его голосе была боль, и ее было больше, чем могла вызвать наша ссора или слова Ноя, или даже его случайное вторжение в наш разговор. Я медленно выдохнула и все еще молча наблюдала за слезой, которая упала мне на бедро и сейчас растеклась в маленькое пятнышко на моих джинсах.

– Детка, Господи Иисусе, я такой идиот, пожалуйста, не плачь, – мозолистые пальцы Бракса прикоснулись к моему подбородку, заставляя меня повернуть голову и посмотреть ему в глаза. Меня окутало смущение, я моргнула, пытаясь заставить предательские глаза перестать плакать. Бракс стер след от слезы своей шероховатой костяшкой. Затем он присел, джинсы плотно обтянули его бедра, майка плотно облепила мускулистые плечи, а затем он поднял взгляд на меня. И положив руки на мои колени, слегка сжал их. Затем вздохнул, посмотрел себе под ноги, и наконец, подняв взгляд на меня, сказал:

– Ты должна верить мне, когда я говорю ПРОСТИ, Грейси. Все уже позади, – он посмотрел в сторону, обдумывая свои слова. – Я решил, что он убеждает тебя не встречаться со мной, – его взгляд опалил меня, я заметила в его глазах сомнение. И оно было наверняка больше, чем он хотел мне показать. – Я подумал, что ты ему поверила.

На меня стали надвигаться признания Бракса с той ночи на бейсбольном поле, и я была поражена силой страхов, которые были похоронены глубоко внутри него. Сказать, что он испытывает чувство одиночества – значит, ничего не сказать. Во многих аспектах он был самым сильным человеком, которого я только знала. Те ужасы, которые он пережил в детстве, сделали его сильным и мужественным. Тем не менее часть его, вне зависимости от того, насколько маленькой она может оказаться, сидела внутри как маленький, испуганный ребенок, который боится быть брошенным возле мусорного контейнера, как и много лет назад...Просто тогда он перестанет существовать. Осознание этого опечалило меня, я вовсе не жалела его, а даже наоборот, уважала. За то, что он показал мне эту свою уязвимую сторону Бракстона Дженкинса, за то, что он впустил меня в свой мир, ведь я уверена на 100 процентов, что ни одна живая душа в Техасе не была свидетелем этого. Интересно, значит ли это что-нибудь? Может ли он настолько обо мне заботиться, как и я в тайне забочусь о нем? Я потянулась к его рукам, которые все еще сжимали мои коленки и переплела свои пальцы с его пальцами. Мой голос оказался тихим и хлипким:

– Я обычно сама делаю выводы, Бракс, обо всем и обо всех. Это правило относится не только к тебе, – я тщательно старалась подбирать слова. – Я обычно никого не пускаю в свою душу, – я прижала одну руку к сердцу. – Вот сюда не пускаю. Поверь мне, если меня не испугали слухи, которые я слышала о тебе в самом начале, то меня ничего не испугает.

Его пальцы сжали мои, и на мгновение я увидела облегчение в его глазах, которое он так старался от меня скрыть.

– Ной был не прав, он сам признал это, сказав вначале, что лезет не в свое дело. Я же понятия не имею, что подтолкнуло его предупредить меня насчет тебя, – я пристально взглянула на него. – Мне не нужны предупреждения. А еще я не люблю, когда на меня кричат, Бракс, или обвиняют ни за что. Я прекрасно тебя понимаю, понимаю, что ты почувствовал себя третьим лишним, думая, что помешал мне и Ною, но, поверь, это совсем не так. Ведь я не такая, я не такой человек, – улыбнувшись, увидела, как сожаление смягчает черты Бракса. – Я другая, не такая, как все, помнишь?

Бракс встал, оперся одной рукой о дверь и наклонился ко мне. Отбросив косу с моего плеча, он взял меня за подбородок и, придвинувшись губами к моим губам, прошептал:

– Да, я знаю.

Затем Бракс поцеловал меня, поцеловал страстно, углубив поцелуй, он нежно ласкал меня своим языком, так протяжно и эротично, что у меня стало покалывать губы. Без раздумий я подвинулась на сиденье, Бракс проскользнул внутрь и закрыл за собой дверь, подтолкнув меня, чтобы я легла. А поцелуй все длился и длился, мое сердце колотилось просто с бешеной скоростью. Боже, этот поцелуй мог бы далеко зайти очень далеко.

Или еще дальше. Но как только я об этом подумала, – подумала о сексе – Бракс отстранился, его руки лежали на моих ребрах, на моей голой коже, мы дышали синхронно и очень быстро, окна в машине были запотевшими. Вместо продолжения он открыл дверь и помог мне выбраться из машины. Затем обнял меня одной рукой за плечи, в другой руке он нес сумку с моим телескопом и проводил до дверей общаги. Он снова меня поцеловал, открывая моей карточкой дверь, подтолкнул внутрь после еще нескольких поцелуев, а потом смотрел в след, пока темнота общего зала не скрыла меня в своих объятиях. Даже на лестнице был слышен гул мотора, а я стояла и слушала, как звук постепенно угасает, увозя Бракса все дальше от меня. Этот звук был прямо как обоюдоострый меч: с одной стороны, он был таким уютным и знакомым, а с другой – означал отъезд и то, что Бракс отдаляется от меня, исчезает. Этот звук и мои мысли буквально нанесли мне удар под дых, и я не понимала, почему испытывала эти чувства.

***

Закончился сентябрь, первый день октября принес легкие изменения в атмосферу Уинстона. Конечно же, на температуре воздуха это мало сказалось. Я имею в виду, Техас есть Техас, и если бы Господь благословил нас похолоданием, мы все были бы счастливы. Но независимо от температуры воздуха, ранние признаки осени все же наблюдались, и приближающий Хэллоуин вселил озорство в людей. Девушки пытались носить свитера и кофты с длинным рукавом просто потому, что наступила осень, и вроде как положено в это время года носить свитера. Вечеринок стало все больше. Братство Сигма продолжало свою битву с братством Каппа: они разыгрывали друг друга, и шалости набирали оборот. Красочные тыквы и разноцветные листья украшали дом “Ламбада”. Излюбленным занятием по выходным стали футбольные матчи. Болельщики вытворяли невинные шалости, до, после и даже во время игры. К примеру, вешали нижнее белье на бамперы автомобилей или приклеивали лифчики к ветровым стеклам. Кто-то из братства Сигма вообще оделся в костюм жнеца и преследовал студентов, которые от страха перебегали из одной аудитории в другую. Они казались мне незрелыми идиотами, но все же это было весело.