Богиня

Как-то давным-давно Роган подарил ей «Же Ревьен». Валентина дотронулась пробочкой до запястий и шеи, гадая, кто из известных голливудских распутников будет ее партнером в этот вечер.

В дверь позвонили, и Валентина пошла открывать. Она разрешила Элли взять отпуск и не намеревалась вновь видеть горничную, пока не исполнит свой план. Элли немедленно поймет, что происходит, а вынести ее неодобрение сейчас просто нет сил.

– Дорогая, ты выглядишь словно дар богов, – вкрадчиво произнес Саттон, целуя ее в щеку и удивленно поднимая брови при виде скромно обставленной комнаты. Как он успел заметить, горничной нигде не было. Странно. – Позволь представить тебе Паулоса. Он приехал в Голливуд, чтобы писать музыку для «Метро-Голдвин-Мейер», но твердит, что разочаровался в Голливуде и на днях возвращается в культурную атмосферу Парижа и Рима.

Несколько мгновений Паулос не мог пошевелиться. Ее волосы казались унизанными сверкающими хрустальными бусинками света. Все в ней словно мерцало и переливалось. Все, кроме глаз – дымчато-серых, полных невыразимой печали. Паулос выступил вперед и благоговейно взял ее за руку, сознавая, что только сейчас с ним произошло чудо.

Первой реакцией Валентины было удивление. Впрочем, оно тотчас же сменилось облегчением. Молодой человек, крепко сжимавший ее пальцы, не был похож на типичного завсегдатая голливудских премьер и вечеринок. Серые умные глаза. Точеное лицо с тонкими чертами.

– Я счастлив познакомиться с вами, – искренне воскликнул он, и, к своей радости, Валентина не ощутила на себе слишком знакомого похотливо-оценивающего взгляда.

– Паулос – это русское имя? – поинтересовалась она, надевая палантин.

– Нет, греческое.

Валентине понравился его мягкий, негромкий голос, и хотя он взял ее под руку, пока они направлялись к машине, однако немедленно отстранился, как только они уселись. Валентина не знала, что и думать. Но по крайней мере ей не придется отбиваться от слишком назойливых знаков внимания!'

– Куда едем? – осведомился Саттон, устраиваясь рядом с водителем.

– Ты просто невозможен! – раздраженно воскликнула Клер. – Неужели ты не успел заказать столик?

– Дорогая моя, я не имел ни малейшего представления, куда захотят поехать наши гости. Насколько я знаю, Валентина питает тайную страсть к дешевым забегаловкам, и…

– Хватит глупостей, Саттон! – резко перебила его Клер. – Ни у Валентины, ни у меня нет желания бегать по грязным кабакам! Отправимся в «Романофф».

– А я думал, – негодующе вскинулся Саттон, – что у тебя нет желания посещать злачные места! Майк Романофф – просто позер.

– Майк Романофф – джентльмен, – заявила Клер Хайд со стальными нотками в голосе, услышав которые ее муж мгновенно и покорно смолк. – Он просто лапочка и один из добрейших людей, которых я знаю.

– В «Романофф», – устало велел Саттон шоферу, и Валентина заметила, что Паулос широко улыбнулся.

– Мне нравится Его императорское высочество, – поддержал он Клер, когда лимузин выехал на бульвар Сан-сет. – Мы встретились в первую неделю после моего приезда.

– Этот человек просто самозванец и шарлатан, – процедил Саттон, закуривая сигару.

– Конечно, – согласилась жена, – но очень милый шарлатан, чего не скажешь о многих других мошенниках в этом городе.

– Я с ним не знакома, – вмешалась Валентина, наконец уверившись в том, что вечер не станет таким тяжким испытанием, как она боялась. – Он действительно русский?

– Он не знает ни слова по-русски, дорогая, – усмехнулся Саттон. – Не удивлюсь, если он не был дальше нью-йоркского Баттери-парка.

– Думаю, здесь вы ошибаетесь, – покачал головой Паулос, и Валентина снова отметила, какой приятный у него голос. – Возможно, он и не бывал в России, но в Европе – наверняка.

– Какой кошмар! – театрально вздохнул Саттон. – Если такой умный человек, как вы, попался на удочку этого типа, то что говорить об остальной доверчивой публике?!

– Это не совсем так, – дружелюбно возразил Паулос. – Просто мне нравятся люди, отличающиеся бьющим через край жизнелюбием.

– Вздор! – фыркнул Саттон, однако, когда они вошли в ресторан, тепло обнял Его императорское высочество принца Михаила Александровича Романофф.

– К сожалению, мы не успели заказать столик, старина. Нас четверо.

Майк Романофф оглядел гостей, и глаза его радостно зажглись при виде Валентины.

– Божественная Валентина! – воскликнул он, восторженно улыбаясь и почтительно целуя ей руку. – Конечно, мы найдем для вас столик. – И, обратившись к подошедшему метрдотелю, велел: – Немедленно пересадите эту деревенщину за четвертым столиком.

– Но это влиятельные люди, мистер Романофф!.. Они…

– Деревенские болваны, – докончил за него Майк. – Пересадите их.

– Да, сэр.

«Деревенские болваны» мгновенно подевались куда-то, а Валентину, Паулоса и чету Хайдов с поклонами проводили за столик. Обедающие оборачивались, улыбались и приветствовали их. Валентина слышала, как ее имя передавалось из уст в уста и присутствующие осведомлялись друг у друга, кто этот молодой человек рядом с известной звездой. К завтрашнему дню Луэлла непременно прознает обо всем и не преминет упомянуть в своей колонке, что Валентина, которую редко видели на людях без ее наставника и Свенгали, Видала Ракоши, вчера ужинала в обществе молодого пианиста и композитора мистера Паулоса Хайретиса.

Фотограф, пользуясь выпавшей возможностью, поспешно подбежал к их столику, и Валентина отшатнулась, ослепленная вспышкой.

– Наверное, с вами это постоянно случается, – посетовал Паулос, наблюдая, как бесцеремонно волокут к выходу дерзкого репортера вышибалы Майка. Майк был профессионалом своего дела и поэтому безошибочно чувствовал клиентов, которым нравилось подобное внимание, и тех, кто старался избегать излишней шумихи. Ослепительно прекрасная, очаровательная Валентина, несомненно, относилась к этой последней и редкой категории.

– Нет, – покачала она головой, радуясь, что цель этого вечера была достигнута. – Я не часто бываю в ресторанах по вечерам.

Паулос окинул ее долгим задумчивым взглядом. Она оказалась совершенно не той, какую он ожидал увидеть. Ни малейшей претенциозности, никакого жеманства и надменности, особенно присущих тем, кто стал знаменит совсем недавно. В ней было нечто необычайное. И загадочное. Что-то глубоко потаенное – качество, которого он так и не смог определить.

Валентина подняла глаза, Паулос непроизвольно сжал кулаки. Почему в ее глазах столько страдания, боли, одиночества и отчаяния? Ведь ей завидуют миллионы!

Он молча сидел, пока Хайды обсуждали, стоит ли Саттону сниматься в очередной исторической мелодраме. Эта женщина чем-то тронула его сердце. За двадцать пять лет его жизни лишь музыка имела над ним такую власть.

– Саттон предупреждал, что вы не такая, как другие, – сказал он наконец, борясь с желанием сжать ее пальцы, зная, что она немедленно отстранится. – И оказался прав.

– Я разочаровала вас? – серьезно спросила Валентина.

Публика признала ее как экранную богиню, великую актрису. Вполне естественно, если Паулос Хайретис разочаруется в настоящей Валентине, поскольку в жизни она была всего лишь женщиной, которая любила Видала Ракоши.

– Нет, мне кажется, это невозможно, – мягко улыбнулся Паулос.

– Тогда чего вы не ожидали во мне встретить? – с детским любопытством произнесла она.

– Такой неизбывной грусти, – просто ответил он и увидел, как глаза Валентины тревожно вспыхнули.

Она поспешно отвернулась.

– Это так очевидно? – выговорила она наконец, невидяще уставясь на серебро и хрусталь.

– По крайней мере для меня.

Воцарилось долгое молчание. Паулос пристально смотрел на изящную руку без единого кольца, лежавшую рядом с его рукой.

– Думаю, – медленно начал он, – вам необходим друг, Валентина. Могу я стать этим другом?

Его волосы были темными, кожа оливковой, однако он даже отдаленно не напоминал Видала. Не обладал энергией и решительностью Видала. И никогда не сможет зажечь пламя, пожирающее ее каждый раз при одном его взгляде или слове. В ее жизни не будет другого Видала. Он безраздельно завладел ее душой и сердцем, и теперь внутри остался лишь ледяной холод. А одиночество было хуже любой пытки.