Жаркие обятия разлуки

— Илюха, это к тебе! — перекрывая шум, крикнул Нестор.

Максим в три шага преодолел коридорчик и нос к носу столкнулся с Ильей.

Сцена встречи двух друзей была бурной: они увлеченно хлопали друг друга по различным частям тела, порывисто и мужественно обнимались, показывали друг другу всякие жизнеутверждающие знаки с помощью рук и пальцев… Максим даже потрепал Илью по отросшей светло-рыжей шевелюре.

— Ага, хвостище отпустил… — одобрительно заметил он.

После этого Илья провел Максима в комнату и в своей обычной скромной манере представил его присутствующим:

— Ребята — это Максим. Он только что приехал с Сахалина… Можно сказать, из самого эпицентра землетрясения…

— Ура-а-а! — грянула сидящая за столом пьяная компания, не дав ему закончить.

— За стол его! Штрафную ему! — загалдели девицы.

Когда Максима усадили за длинный стол, сооруженный из двух сдвинутых общежитских, положили ему на тарелку неизменный салат оливье, сдобрив его тремя шпротинами, и сунули в руку рюмку с водкой — поднялся еще один парень, с бритой налысо головой и черной испанской бородкой. Судя по тому, как он покачивался, ему было уже хорошо.

— Нестор, сделай-ка потише музыку. Ну что?! — проревел он неожиданным для такого тщедушного тела басом. — Продолжаем пить за Маринок! Маринки! Стройсь!

Присутствующие девушки дружно отдали честь, кроме экзальтированной незнакомки из лифта. Всего их было три, и каждая пыталась компенсировать свою невзрачность преувеличенной веселостью.

— Нет уж, Васильич, мы еще не выпили за вновь прибывших… — жестом остановила одна из них бородача. — Человек, можно сказать, с другого конца земли сюда добиралси-и… Терпел, можно сказать, лишения…

— Правильно! — подхватил идею Илья. — А потом еще раз за Маринин день.

— Ну тогда пьем простой классический тост — за приезд! — пробасил бородатый Васильич и, охнув, опрокинул в себя содержимое рюмки.

Все последовали его примеру.

Максим пил водку только раз в жизни — с дворовыми ребятами в подвале, тайком от родителей. Слава Богу, его тогда не тошнило, как большинство других мальчишек, но ощущения в памяти остались не очень приятные. Тем не менее, чтобы не уронить себя в глазах компании, Максим поднес рюмку к губам и, не нюхая, одним глотком выпил. Затем он тут же положил в рот одну шпротину и сделал глубокий вдох через нос. Ему показалось, что никто не заметил его короткого замешательства.

— Как там мои? — спросил Илюха, наклонившись к нему через стол.

— Твои нормально. Икру тебе передали. И письмо.

— Икру давай на стол. А письмо потом почитаю.

Пока Максим разбирался с гостинцами для Ильи, компания затеяла какую-то игру. На стол установили маленькую круглую электроплитку, вокруг которой, очевидно, и должно было сконцентрироваться основное действие.

— Все, что мне потребуется — это небольшой казан, сыр, чеснок… Еще — порезанный, как для гренок, белый хлеб и белое вино, — сказала очкастая девица (как и всех присутствующих в комнате дам, ее звали Марина). — Ну и, если найдете, — мускатный орех, — добавила она, сделав изящный жест маленькой ручкой в серебряных перстнях.

— Найдем, — уверил ее бородатый. — Нестор, глянь — там на полке есть немецкий набор специй. Так как называется твое швейцарское блюдо?

— Фон-дю… — по слогам сказала очкастая девица, аппетитно выпятив накрашенные губы. — Это блюдо швейцарской молодежи.

Когда ингредиенты были на столе, она натерла чесноком стенки казанка, мелко порезала сыр и залила его вином. После этого поставила казанок на плитку и, когда сыр расплавился, добавила туда тертый мускатный орех.

— Вот теперь наступает самый ответственный момент, — сказала она. — Все садятся вокруг плитки в кружок, натыкают на вилки кусочки хлеба, окунают их в фондю и затем отправляют в рот.

— Очень ритуально, — заметил Васильич.

— Но это еще не все… Если у кого-то «фондюшный» кусочек не удержится на вилке и упадет на скатерть, то…

— Все сделают вид, что ничего не заметили.

— А вот и нет! Не перебивай! — гаркнула на бородача девица в очках. — То тогда, если уронившее лицо — мужчина, он бежит за вином. А если уронившее лицо — женщина, то она должна…

— Что она должна? — оживились юноши.

— Не бойтесь — не раздеться.

— А что же?

— Просто поцеловать по очереди всех присутствующих мужчин…

— Лучше уж я за водкой пойду, — отвернулась одна из Маринок — светленькая.

— Неужели мы такие противные? — обиделся Васильич. — Прямо-таки и за водкой…

— А я знаю способ лучше, — улыбнулся Илья. — Надо просто не ронять кусочки.

— Смелое решение, — похвалил Васильич. — Только у меня после вчерашнего так трясутся руки, что можно прямо сразу за вином.

— Ладно, хватит разговоров, — объявила главная зачинщица. — Начинаем!

Может быть, после дорожной сухомятки, но швейцарское блюдо показалось Максиму удивительно вкусным. Горячее, ароматное, тягучее… Впрочем, сильно расслабляться он себе не позволял — слишком уж неохота было после всех мытарств (черт знает сколько времени он искал это общежитие) бежать куда-то за вином.

Сначала все шло гладко — хитро поглядывая друг на друга, все окунали кусочки хлеба в кипящую на медленном огне смесь и с наслаждением отправляли их в рот. Но тут последовала первая оплошность — ее допустил Васильич.

— Ну вот, я же говорил… — развел руками он.

В ту же секунду на скатерти оказался еще один кусочек. Судя по раздавшемуся визгу, его уронила Марина в очках. Все радостно загалдели.

— Кажется, теперь справедливость восстановлена, — сказал Васильич, натягивая на худые плечи джинсовую куртку. — Эффект бумеранга сработал отлично. Пока я еще здесь — пользуйся, моя крошка… — И Васильич картинно подставил ей щеку для поцелуя.

Марина сняла очки — видимо, целоваться в очках она не привыкла — и запечатлела на впалой щеке Васильича звонкий дружеский поцелуй. Затем она подошла к Илье и чмокнула его, потом — к Нестору и в конце, когда всем уже стало неинтересно, дошла до Максима. Нежно и прочувствованно дотронувшись губами до его щеки, она села рядом и близоруко посмотрела на него глаза в глаза.

— А где ты был во время землетрясения? — вдруг без всякого перехода спросила она.

— На улице, — ответил Максим. — Просто шел по улице.

— Насколько я слышала, землетрясение-то было ночью — ты что гуляешь по ночам?

— Возвращался поздно…

— И что?

— Мне повезло — накрыло электрическим проводом. Очнулся уже в больнице, в реанимации.

— Значит, самого землетрясения ты и не видел… — разочарованно протянула Марина.

— Выходит, что так…

— Жаль. А я уже надеялась послушать рассказ очевидца. — И Марина, потеряв интерес к разговору, повернулась к Нестору.

Воспользовавшись заминкой, Илья обнял друга за плечи и увел его в другую комнату. Там работал сам для себя маленький японский телевизор. Илья с Максимом уселись на пружинную кровать и принялись обсуждать дела — когда ему лучше ехать в деканат, к кому обращаться со справкой, где взять направление…

И вдруг Илья переменился в лице и стал молча показывать пальцем на экран. Максим сначала ничего не понял, а потом посмотрел и тихонько присвистнул. На экране крупным планом было печальное и усталое лицо Вероники! А рядом с ним — большой круглый микрофон, в который она что-то говорила. Первым опомнился Максим.

— Сделай погромче! — крикнул он.

Илья нащупал на кровати пульт и увеличил громкость. Затем вскочил и пинком прикрыл дверь.

«Я бы с удовольствием никого не обманывала, — говорила Вероника на экране. — Но вот не получается».

«А вас — когда-нибудь обманывали?» — Это был голос журналиста за кадром.

«Ну разумеется. По мелочам, наверное, всех обманывали…»

Камера отъехала, и стало видно, что Вероника стоит на улице, и к ногам ее жмется одетый в намордник Том.

— Где она? — схватившись за голову, воскликнул Максим. — Посмотри скорее — где она?

«А по-крупному? — продолжал свой допрос журналист. — Обман любимого вам уже довелось пережить?»