Потрясающий мужчина

— Я не люблю яблочный мусс, — запротестовал Арнульф.

— Может, тебе лучше готовить рыбу?

— Упаси Господь! — воскликнул Арнульф и ушел к Тане, которая сразу объявила, что они с черноволосым Михаэлем хотят делать тефтели.

— Итак, кто готовит рыбу? — спросила Карола. — Есть филе камбалы. Камбала очень вкусная рыба. К тому же это — идеальная диетическая еда.

Перед моим мысленным взором на стене появилась надпись, совсем как на стене дворца Валтасара:

Я УМЕЮ ГОТОВИТЬ ДИЕТИЧЕСКУЮ ПИЩУ — 15 ОЧКОВ.

— Я готовлю рыбу, — непроизвольно вырвалось у меня.

— Я тоже, — услышала я за собой голос внука Франкенштейна. Правда, на этот раз к нам присоединился Винфрид, парень с прической ежиком. Все вместе мы прочли рецепт.

Сверху на листке было написано: «Когда готовите рыбу, всегда соблюдайте правило трех «П»: почистить, подкислить, подсолить.

«Тушеная рыба с овощами на четыре персоны.

800 г рыбного филе очистить от костей. Положить на мелкую тарелку и выдержать 20 минут в смеси из одной чайной ложки соли и трех чайных ложек уксуса.

Тем временем помыть, почистить, снова помыть и мелко нарезать 750 г суповых овощей (лук, морковь, сельдерей).

Разогреть в сотейнике 1 столовую ложку топленого масла (максимальный огонь), распустить в нем 100 г копченого шпика и добавить овощи. Посолить (1/2 чайной ложки соли) и влить 1/8 литра воды. На малом огне тушить под закрытой крышкой 15 минут. Потом положить овощи на рыбу и тушить 15 минут без крышки (маленький огонь)».

Франкенштейнов внук проверил, нет ли в филе костей. По краям они сидели так прочно, что вытащить их пальцами не было никакой возможности.

— Пинцет бы сюда, — заметил Винфрид, с участием наблюдавший за усилиями Руфуса и не ударявший палец о палец. Пинцета на кухне, естественно, не было, так что Руфусу пришлось воевать с костями с помощью ножа, после чего куски филе заимели довольно потрепанный вид.

Я помыла, почистила и снова помыла морковку и лук-порей, потом порезала все одинаковыми кусочками.

— Кто-нибудь знает, как распускают сало? — спросил Руфус.

— Просто бросают в горячий жир и ждут, когда белые куски подрумянятся, — объяснил Вольфганг, стоявший у соседней плиты.

Поскольку больше мне было делать нечего, я пошла к Тане. Та пыталась слепить из сероватой массы, состоявшей из фарша и хлеба, тефтели, что выглядело не слишком аппетитно.

— Ты уже знаешь, кто из них «голубой»? — спросила я едва слышно.

— Может, Вольфганг и этот Михаэль? И неспроста у Вольфганга в ухе серьга, а на Михаэле фартук в цветочек?

— Ну и что? Муж Зулейки носит золотые цепочки на шее и на запястье и фартук с леопардовым узором.

Подошел Михаэль и спросил Таню:

— Выйдешь со мной во двор выкурить сигаретку?

— Минутку, — сказала Таня, бросила в кастрюлю последний бесформенный мясной комок и пошла за Михаэлем.

Когда они вышли, к ее плите подошел Вольфганг. Сдвинув кастрюлю с плиты, он сделал маленький огонь, вынул самый уродливый комок фарша, смочил руки водой и начал вертеть его в руках, пока он не превратился в аккуратный шарик. Превратив и другие комки в идеальные шарики, он положил их обратно в кастрюлю, нашел в шкафчике крышку, закрыл кастрюлю и молча вернулся к своей плите.

Ровно в девять все было готово. Филе камбалы было более жирным на вкус, чем вся вместе взятая камбала, которую когда-либо ели все вместе взятые ученики. Карола объяснила: это от того, что камбалу обычно жарят, и часть жира выходит, а при тушении все остается. Тефтели вышли довольно пресными — тоже от того, что их чаще жарят. Но овощи были изумительно вкусными.

Отец-одиночка, ушедший в прошлый раз до мытья посуды, сказал:

— Тефтели были пресными, как секс в браке.

— Твое сравнение хромает, — воскликнул Вольфрам. — В браке бывает только пресное мясо, а секса не бывает вообще!

— В моем браке нет мясных тефтелей, — мрачно заметил Арнульф, и все засмеялись. Он взглянул в сторону Зулейки, вставшей, чтобы взбить сливки для яблочного мусса. Из-за шума миксера она не могла его слышать. — Я лишь недавно услышал актуальный совет, — прошептал он, — бывают тайки — настоящие католички. Они готовят то же, что и мы.

— Католички дороже? — поинтересовался Михаэль.

— Не знаю, — вздохнул Арнульф, — мне тогда не пришло в голову спросить об этом.

Зулейка подала свой яблочный мусс со взбитыми сливками. Сливки были слишком сладкими, но все сказали, что вкус отменный — даже Арнульф.

Вольфраму по-прежнему не давала покоя тема секса. С таким видом, будто преподносит откровения, он изрек:

— В семидесяти процентах семей после рождения первого ребенка уже ничего не происходит.

— В ста процентах браков ничего не происходит, — поправил его отец-одиночка. — Представь себе: ты хочешь заняться делом, а тут начинает верещать бэби. Пока он там отрыгнет или покакает, все желание проходит.

— Можно подождать, пока ребенок снова заснет, — вмешалась Карола.

— Это напоминает взбитые сливки, — радостно закричал Вольфрам, — если они перестоят, то снова опадают!

Все мужчины согласились, что сравнение на редкость удачное, а Карола предложила поменять тему разговора и помыть посуду.

Мы помыли посуду, и внук Франкенштейна опять спросил, идем ли мы в пивную. На этот раз я не отказалась, так как уже предупредила Бенедикта, чтобы он не заезжал за мной. Но аптечная компания не захотела пойти, а у Михаэля была назначена встреча, так что в пивной Ротшильда мы оказались вчетвером: Таня, отец-одиночка и внук Франкенштейна, севший напротив меня. Я не смогла долго выдержать такое визави и пошла в туалет. Таня составила мне компанию.

— Теперь я знаю, кто уж точно «голубой», — сказала она мне в туалете. — Винфрид и Вольфганг.

— Эти? Надо же, а выглядят как обычные спортсмены.

— Я посмотрела по списку занимающихся. Они живут вместе.

— Я раньше тоже жила с одной девушкой, но мы же не были лесбиянками.

— Они ведь давно не студенты. Если двое мужчин, прилично зарабатывающих, живут вместе — они «голубые». Я думаю, по-настоящему хочет научиться готовить только Вольфганг, он в этой паре играет классическую женскую роль. Винфрид, похоже, больше по части болтовни.

— Ты считаешь, они действительно гомики?

— Что значит «действительно»?

— Я хочу сказать — навсегда?

— Навсегда или нет, мне достаточно того, что они «голубые» сейчас.

— А Вольфрам и Руфус?

— Шутник Вольфрам меня в любом случае не интересует. И аптекари, собственно, тоже. Они все педанты. Сейчас наведу справки, чем остальные зарабатывают на жизнь.

Только мы сели за стол, как Таня тут же спросила отца-одиночку:

— Как тебя, собственно, зовут?

— Феликс.

— И чем ты занимаешься?

— Экономист по сбыту и снабжению.

— А почему учишься готовить?

— Потому что у меня больше нет желания кормить женщину за те скромные кулинарные услуги, которые она мне оказывает. Моя бывшая половина годами ни черта не делала за мой счет. Сейчас нашей дочке десять лет, и она предпочитает жить у меня, так что бывшей супруге придется раскошелиться на ее содержание. А готовить для себя и дочки я научусь быстро.

Танино лицо ясно дало понять, что этих сведений о Феликсе ей более чем достаточно.

Он ухмыльнулся:

— Да, баб сильно разочаровывает, когда им приходится расплачиваться за свою алчность. Вы все одного хотите: денег от мужчин.

— С этой точки зрения ты абсолютно прав, — невозмутимо заметила Таня. — От тебя все женщины хотят только денег, ведь больше ты ничего не можешь им предложить.

Ухмылка тут же сошла с его лица.

Таня принялась за следующую жертву:

— А что делаешь ты, Руфус?

— Я мальчик на побегушках в одном отеле.

— А-а, — Таня потеряла к нему интерес.

— А чем занимаешься ты? — задал Франкенштейнов внук встречный вопрос.

— Я работаю в банке.

— А-а, — заинтересовался Руфус, но Таня ушла от подробностей. — А что делаешь ты, Виола? — спросил тогда он.