Клянусь, что исполню...

– Но ведь это было почти двадцать лет назад, – недоверчиво проговорила Оливия.

– Вот именно. – Он снова закашлялся, потом охрипшим голосом продолжал: – Дело в том, что ни у кого в фонде нет ключа от сейфа. Вот я и подумал, может, вы что-нибудь знаете. Возможно, у вас остались какие-нибудь ключи и вы не можете догадаться, от чего они.

– Надо подумать. – Оливия постаралась представить себе содержимое зеленого сундука. Ключи. Да, кажется, она видела там связку ключей. – Послушайте, Джерри. О сейфе я слышу первый раз в жизни.

– Охотно верю.

– Но я обязательно поищу ключи.

– Вы думаете, есть шанс, что вы их найдете?

– У меня масса родительских вещей. Это прекрасный повод их разобрать.

– Вы говорите совсем как ваш отец, – тепло проговорил Розенкранц. – Я помню, он тоже ничего не выбрасывал.

– Яблочко от яблони недалеко падает, – сказала Оливия.

По дороге домой она купила спагетти и соус, а также коробку сухого корма того единственного сорта, который соглашалась есть Клео, и замороженный картофель фри. Клео, как и положено кошке, обожала сырую рыбу, но недавно Оливия обнаружила, что котенок сходит с ума по жареной картошке.

– Привет, Клео, – окликнула она кошку, войдя в прихожую.

Ответа не было.

– Иди сюда и поздоровайся со мной, а то я заведу собаку, – пригрозила Оливия.

Черепаховая кошечка лежала, свернувшись в клубок, на кухонном столе, рядом с вазой с фруктами. Оливия скинула ее на пол, шлепнула и, тут же раскаявшись, попыталась приласкать, но Клео гордо удалилась в холл.

– Все равно ты вернешься, – крикнула ей вслед Оливия, – когда я пожарю картошку!

Оливия накормила Клео, сварила спагетти, подогрела соус, откупорила бутылку вина и устроилась за кухонным столом с едой и газетой.

Она сознательно оттягивала момент, когда ей придется вытащить сундук и приняться за поиски ключа. При этом она никак не могла понять, что ее удерживает. Разочарование, если ключ не найдется? Нет, не это. Было еще что-то, какое-то странное предчувствие, сродни страху, хотя природа благословила Оливию почти полным отсутствием обычных житейских страхов, которым подвержено большинство людей. И потому ей особенно не нравилась неотвязно преследующая ее мысль о том, что если она найдет ключ, поедет в Лондон и откроет отцовский сейф, то будет жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

Но она все-таки достала кожаный зеленый саквояж и отыскала там связку ключей на потемневшей от времени серебряной цепочке. Три ключа были самыми что ни на есть обычными, а на четвертом – серебристом, узком и плоском – она нашла выгравированный номер.

И ее снова охватило то же странное чувство – возбуждение, нетерпение и страх одновременно.

Клео сидела в дверях и с интересом наблюдала за Оливией. Оливия набрала в грудь побольше воздуха, решительно сняла с цепочки плоский ключик, бросила остальные в сундук и захлопнула крышку.

– Кажется, я еду в Лондон, – сообщила она Клео.

Она уехала в Лондон 25 июля на поезде, который сначала, успокаивающе постукивая колесами, покатился меж пологих холмов Бельгии, потом нырнул в тоннель под Ла-Маншем и наконец доставил ее в самое сердце британской столицы.

Джерри должен был от имени фонда засвидетельствовать, что ей разрешен допуск к сейфу отца. Она назначила свидание Джерри Розенкранцу прямо перед зданием компании «Британия Сейф Депозит» на Лиденхолл-стрит в одиннадцать часов утра. Они не виделись много лет, и ее поразило, как сильно Джерри постарел. Одет он был, как всегда, безукоризненно и по-прежнему высоко держал красивую голову, теперь совсем седую. Его болезненная худоба заставила Оливию осознать, каким старым был бы теперь ее отец, если бы остался в живых.

– Вы не возражаете, если я закурю, – спросил Джерри, когда они сидели в приемной и ждали, пока им принесут необходимые бумаги.

– Если бы я курила, – ответила Оливия, уже давно утратившая иллюзорное спокойствие, снизошедшее на нее в поезде, – я бы попросила у вас сигарету.

– Почему? – Джерри взглянул на нее с удивлением.

Она пожала плечами:

– Я просто волнуюсь. Мало ли что я там найду.

– На вашем месте я не стал бы ожидать многого, – предупредил ее Джерри. – Может быть, старые документы. А может, вообще ничего. Многие люди заводят сейфы просто так, на всякий случай.

– Да, конечно, – проговорила Оливия, изо всех сил стараясь взять себя в руки.

– С вами все в порядке?

– Да, Джерри, все хорошо.

В сопровождении одетого в униформу служащего она прошла сквозь массивную бетонную полукруглую дверь в похожее на пещеру помещение, где стены были как соты, в ячейках которых замурованы сейфы разных размеров. Сейф Артура Сегала оказался больше, чем ожидала Оливия, размером с небольшой чемодан.

– Вы вставляете ваш ключ в левый замок, мадам, – объяснил ей служащий, – а я вставляю основной ключ в другой.

Они одновременно повернули ключи, и железная дверца, щелкнув, открылась.

Внутри оказался ящик из плотного кремового картона. Крышка была заклеена коричневой липкой лентой.

– Вам понадобится комната, мадам? – спросил служащий.

– Да, прошу вас, – ответила Оливия.

Он пошел впереди, бережно держа в руках ящик, и проводил ее в маленькую комнатку с деревянным столом и пластиковым стулом. Там он поставил ящик на стол.

– Дверь будет заперта, мадам, – сказал он, остановившись на пороге. – Когда вы закончите, просто нажмите вот эту кнопку.

– Хорошо, – ответила Оливия. – Спасибо. Дверь закрылась.

Оливия посмотрела на крышку. На ней не было никакой надписи, так же как и на боках ящика.

Оливия села на пластиковый стул. Стул оказался неудобным, а в комнатке стоял слабый запах сырости. Она сложила руки на груди и еще с минуту смотрела на ящик. Она уже знала, что там, внутри, знала, что наконец она нашла то, что искала – совершенно бессознательно – с того самого дня, когда произошло первое ограбление.

И снова она ощутила непривычный холодок внутри, холодок страха и неуверенности. Она положила руку на ящик.

– Ладно, папа, – выдохнула она еле слышно, – ничего не поделаешь.

Одним движением она сорвала старую высохшую липкую ленту.

И открыла ящик.

17

В ящике лежал темный, плотно набитый конверт и две пачки бумаг, перевязанных шнурками. Развязав первую пачку, Оливия увидела, что это копии писем и записок – переписки между ее отцом, Карлосом Ариасом и еще одним человеком по имени Пол Уолтер Остерман. Вторая пачка состояла из документов и фотографий – там было несколько черно-белых снимков мужчины, женщины и троих детей. Поглядев на эти фотографии, можно было подумать, что это счастливая семья. На двух других снимках она увидела мужчину – темноволосого, черноглазого и элегантно одетого. Хотя Оливия могла с уверенностью сказать, что никогда с ним не встречалась, лицо казалось ей смутно знакомым.

Она посмотрела на обратную сторону фотографий. Все семейные снимки были подписаны одинаково: «Семья Ротенбергов. Имануил, Хеди, Антон, Лили и Труди». Надпись на снимке незнакомого мужчины гласила: «Георг Браунер, известный также как Хуан Луис Ариас».

Ледяной холод сковал сердце Оливии, она почувствовала, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. Вот оно. Неоспоримое доказательство того, что предчувствия и события, которые привели ее сюда, не были ни совпадениями, ни симптомами паранойи. Она не знала, что она ожидала найти. Но инстинкт подсказывал ей – это находка может принести беду Джиму. Сама мысль об этом казалась ей невыносимой.

В голове мелькнуло: надо остановиться, сунуть бумаги обратно в ящик и спасаться бегством. Но конверт, запечатанный ее отцом, лежал на столе. И Оливия поняла, что она не может, не имеет права сделать вид, будто его никогда не существовало.

Она вскрыла конверт. Внутри было напечатанное на машинке письмо и маленький, весь в пятнах, сильно потрепанный коричневатый блокнот. На первых страницах она увидела аккуратный почерк, который становился все более неразборчивым и размашистым. Синие чернила сменялись карандашом, а потом опять появлялись чернила, но уже другого цвета. Письмо, отправленное Артуру Сегалу Полом Остерманом 13 апреля 1976 года, состояло из двух частей, и в начале его указывалось, что первую часть следует прочесть сразу, а вторую – после прочтения блокнота.