Игра без правил

Брайан обнял его за плечи.

– Раз ты смеешься – значит, не плачешь. Верно?

– Верно, – согласился Келвин. – Но не могу же я ждать, когда меня пригласят на Бродвей, или на телевидение, или в кино, как вас, мистер Кэллоуэй. Я не хочу всю жизнь участвовать в фарсе, я хочу быть серьезным актером. И я буду им, вы же знаете.

– Да, приятель, ты обязательно будешь отличным актером, – согласился Брайан и крепко пожал ему руку. – Но только тогда, когда начнешь по-настоящему работать над собой, учиться, как в школе. Помни, опыт – вот источник актерского вдохновения. Как ты сможешь играть то, о чем не имеешь ни малейшего представления? Так что наблюдай жизнь и учись.

Келвин помрачнел.

– Но ведь тогда это будет сплошное притворство. Сплошное кривляние. Я и сейчас могу изобразить все, что захочу…

Брайан глубоко вздохнул. Он заговорил, обращаясь скорее к пустому залу, а не к Келвину:

– Да, в большинстве случаев театр действительно – притворство. Иллюзия. Но иногда в нее вторгается реальность, вползает, как голодная змея, и неслышно подкрадывается к своей жертве. Вот тогда уже трудно судить, где здесь вымысел, а где правда…

Келвин озадаченно уставился на Брайана.

– Что-то не пойму…

Брайан рассмеялся и вскинул голову.

– Ничего, так, бред сумасшедшего. Нам, художникам, – он весело похлопал Келвина по плечу, – дозволяется повалять дурака время от времени. Легкое безумие помогает остаться в здравом уме.

Келвин спрыгнул со сцены.

– Ну, мне пора домой. Мама сказала, что не даст мне свое платье, так что мы с ней собираемся заглянуть в какой-нибудь дешевый магазин и поискать что-нибудь подходящее для спектакля.

– Думаю, твоя мама права, – с улыбкой сказал Брайан. – Пока, приятель.

Келвин направился к выходу и уже у двери обернулся.

– Мама говорит, что мы должны выложиться, потому что она собирается прийти на спектакль, – стараясь перекрыть музыку, крикнул он Брайану. – Хочу, чтобы она мной гордилась!

– Обязательно будет, Келвин! – крикнул Брайан ему в ответ. Ком подступил к его горлу. Он смотрел на юношу, покидавшего театр, на его пружинистую энергичную походку, вспоминал его веселый, жизнерадостный голос. «Господи, до чего же они наивны и до чего честолюбивы, – с горечью подумал он. – Они жаждут удачи и успеха, мечтают о том, чтобы стать звездами первой величины, обладателями огромных богатств, вкушающими от плодов славы. Как мало еще знают эти ребята, сколько сил им потребуется, чтобы ухватить свой единственный шанс в жестокой конкуренции». А как же он-то оказался на Бродвее? В одно мгновение в его голове смешались сотни образов, лиц, воспоминаний. Но каждое из них неизменно принадлежало какому-нибудь из создателей звезд.

К этой категории создателей звезд обычно относили себя все, от кого хоть как-то зависела судьба актера: режиссеры, продюсеры, административные директора и театральные агенты. Чем вы готовы заплатить за свой шанс? Готовы ли продать душу ради славы? Какова цена? Но притягательность огней рампы оказывалась столь непреодолимой, что даже кровь порой была слишком малой платой за успех.

Ему припомнились последние слова Келвина. Да, его мать сможет гордиться своим сыном. Да и как ей им не гордиться? Она была матерью. И это было ее привилегией, каким бы ни был ее ребенок. Ведь это так естественно! Лицо Джулии Кэллоуэй, его матери, вдруг ясно предстало перед глазами Брайана. До чего же она была красива! Она была единственным человеком в мире, который действительно верил в него. Только эта женщина по-настоящему смогла поддержать его и помочь ему. И сегодня, ободрив этого славного чернокожего юношу, он сделал то, что на его месте сделала бы Джулия Кэллоуэй.

Именно мать всегда хлопала громче всех, когда Брайан участвовал в каком-либо из школьных спектаклей. И позже посещала все спектакли с участием сына, уже выпускника, и провожала его на все репетиции. И каждый раз, когда он, как сегодня Келвин, объявлял ей, что собирается стать самым богатым и самым знаменитым, она только кивала и соглашалась подождать.

Джулия Кэллоуэй всегда одергивала Фрэнка, отца Брайана, и пресекала его язвительные насмешки в адрес сына, вопреки отцовской воле увлекавшегося драматическим искусством.

Об отце Брайан не любил вспоминать. Это воспоминание жгло душу и сердце. Его отец, педант до мозга костей, принадлежал к той породе людей, что одинаково складывали свое белье и носки на протяжении пятидесяти лет, всегда свертывали ремни во время путешествий и раздражались при виде капель воды под водопроводным краном. И своей огромной компанией он руководил точно так же. А семью рассматривал не иначе как часть этого большого, хорошо отлаженного механизма. Даже его дети должны были стать образцом высокой продуктивности и высокого качества.

Брайан нажал на кнопку магнитофона, и музыка резко оборвалась. Он выдернул шнур из розетки и убрал его в специальное маленькое отделение на задней крышке магнитофона. Он никак не мог избавиться от мыслей об отце.

Почему бы тебе не стать инженером вместо того, чтобы кривляться, как шут? Ты только зря теряешь время. Ты мог бы приносить пользу на фабрике. Черт возьми, Брайан, ты бы мог стать вице-президентом в моей компании, если бы разумно подходил к жизни. Не гробь себя, как все эти безмозглые сосунки. Будь же, наконец, мужчиной!

Он плотно запер дверь зрительного зала, вышел на улицу и заспешил к метро. Часы показывали далеко за полдень, а это значило, что давно пора было перекусить. Однако есть положительно не хотелось.

Послушай меня, сын. Если ты вообразил, что я стану тратиться на тебя, пока ты выпендриваешься на сцене вместе со всяким сбродом, ты глубоко заблуждаешься. Я хочу тебе только добра. Разве до сих пор ты этого не понял? Открой глаза и посмотри, кто ты. Я же хочу, чтобы ты стал богатым, прилично устроился в жизни, завел семью и выбросил наконец всю эту дурь из головы! Запомни мои слова, если ты и дальше будешь продолжать всю эту клоунаду, то когда-нибудь за ненадобностью тебя выбросят на помойку, как кусок дерьма. Тогда-то ты поймешь, что у тебя украли все, тебя разжевали и выплюнули. И это обязательно случится. Потом не говори, что я тебя не предупреждал. В один прекрасный день ты вдруг обнаружишь, что и твой дом уже не твой. Так что выбирай. Будешь упорствовать – мне с тобой не по пути. Понял?

Этими слова Фрэнк Кэллоуэй напутствовал своего восемнадцатилетнего сына, уезжавшего в Нью-Йорк учиться актерскому искусству. В другой, и последний, раз он увидел отца два года спустя на похоронах матери. Тогда они не обмолвились ни словом. Брайан знал, что отец косвенно был виноват в смерти матери. Он был так занят своими деньгами, что даже не заметил, как мать начала угасать. Конечно, поставь ей этот ужасный диагноз на пару лет раньше, можно было вовремя сдать анализы, пройти специальный курс лечения – и сейчас, возможно, она бы была еще жива. Но нет, Фрэнк Кэллоуэй был слишком занят собой, чтобы обратить внимание на болезнь жены. Джулия Кэллоуэй скончалась от рака груди.

Но даже на смертном одре Джулии удавалось заботиться о про́клятом отцом сыне. Незадолго до своей смерти, втайне от мужа, она на все свои средства приобрела для Брайана просторную квартиру на десятом этаже одного из манхэттенских небоскребов. Отлучаясь якобы по «хозяйственным надобностям», она часто наезжала к Брайану в Нью-Йорк. Ей доставляло огромное удовольствие обставлять его квартиру роскошной мебелью, но самым сказочным подарком оказался счет в банке, который она открыла на имя сына, чтобы ему никогда не пришлось голодать. И до сих пор, много лет спустя после ее смерти, Брайан вносил лишь плату за коммунальные услуги да исправно выплачивал налоги. К счастью, он всегда достаточно зарабатывал, а потому деньги на счету оставались почти не тронутыми. Окажись Брайан даже по уши в долгах, он ни за что бы не решился продать квартиру матери, стоившую по нынешним временам в десять раз дороже того, что заплатила Джулия. Даже брат Джеф не знал, что мамочка Джулия сделала для его младшего братца. И Брайан твердо решил, что все здесь должно остаться так, как было при жизни Джулии Кэллоуэй.