Решающее лето

— Веришь ли, — сказал Джонни, широко распахнув глаза, а затем сощурив их, — мы ничего о ней не знаем. Собственно, мы не видели ее с тех пор, как ты уехал. Верно, Нао?

— Да, — подтвердила Наоми, рассеянно листавшая «Лайф», а потом, отбросив журнал, добавила: — Я как-то позвонила ей, но она сказала, что ужасно занята.

Значит, успокоенно подумал я, это действительно так.

— Я получил от нее письмо, когда был в Нью-Йорке.

Но, видимо, их это не интересовало.

— Как тебе нравится наша квартира? — спросил Филд. Ему не сиделось на месте. Он то плотно усаживался в кресле, словно собирался провести в нем весь вечер, то внезапно вскакивал и, встав на мраморную приступку камина, начинал раскачиваться или, словно, позируя перед фотографом, поворачивался спиной к камину и небрежным жестом протягивал руку вдоль мраморной доски. И каждый раз, когда он менял позу, Наоми нервно прикусывала губу и быстро листала журнал.

— Я знаю, квартира несколько помпезна и все такое, — пробормотал Джонни, не дожидаясь моих расспросов, — но ничего среднего между этим и нашей прежней жалкой конурой найти не удалось, поэтому пришлось согласиться. Слава богу, она хоть заново отделана.

Наоми неожиданно вступила в разговор и стала перечислять достоинства новой квартиры.

— Нам повезло. Как говорит Джонни, — тут она бросила на него нежный и полный тревоги взгляд, — квартира чересчур роскошна, но что делать. Платить за нее приходится тоже немало.

— Боюсь, эта квартира меня разорит, — вздохнул Джонни. — Право.

— Что делать, — снова сказала Наоми и вдруг произнесла с вымученней улыбкой: — Вы знаете Клод, Джонни стал владельцем ресторана. — Должно быть, она решила, что рано или поздно все равно придется мне об этом сказать, и захотела поскорее покончить с этим.

— Каким образом и когда? — спросил я.

— Около шести недель назад, — сказал Джонни. — Один знакомый, некий Рой Форбс, услышал, что продается захудалый ресторанчик у вокзала Виктории. Он решил превратить его в доходное место и пригласил меня в пай. Ему удалось достать разрешение на переоборудование и очень быстро покончить со всеми формальностями. Теперь у нас, — тут он по своему обыкновению смущенно хихикнул, — избранная клиентура, и, если дела пойдут так и дальше, жаловаться не придется. Правда, все очень скромно, ничего грандиозного.

— Должно быть, нелегко в наши дни держать ресторан, — заметил я.

— Если умеешь вести дело, то, право, ничего сложного. Я сам в этом, разумеется, мало смыслю, но этот парень, Форбс, разбирается, знает ходы и выходы и все такое прочее…

— Всего лишь немножко мошенничества и махинаций, — вдруг сказала Наоми. — Ничего грандиозного, разумеется. — В голосе ее было столько горечи, что я в испуге замер, однако это нисколько не смутило Филда. Он посмотрел на нее с чуть-чуть снисходительной улыбкой.

— Ну-ну, Наоми. Клод, чего доброго, подумает, что я и впрямь мошенник…

— Мне не нравится эта новая затея Джонни, — обратилась ко мне Наоми так, словно Филда не было в комнате. — Совесть должна подсказывать, что в наши дни даже невинное мошенничество является преступлением.

— Но, дорогая, так рассуждать — просто глупо, — с ласковой укоризной сказал Джонни. — Никто не собирается обходить законы о нормировании продуктов — это действительно преступление, но покупать излишки по коммерческим ценам, доставать деликатесы и прочее — право же, в этом нет ничего незаконного, уверяю тебя.

— О, разумеется! — воскликнула Наоми и налила себе еще хересу. — Только бы мне не мучиться так.

Взгляды их встретились.

— Вы видитесь с Эваном? — поспешно спросил я.

— Мне кажется, Джонни встречается с ним, — ответила Наоми деланно бодрым и чересчур громким голосом. — Но Шолто у нас не бывают, так же как и мы у них. Почему — спросите у Джонни. Но я уверена, что с Эваном они встречаются. И мне очень хотелось бы знать, какие еще рестораны им принадлежат. Мне кажется, у них не один ресторан. Я уверена, что Шолто тоже имеет к этому отношение.

Враждебность, с которой она все это произнесла, так накалила атмосферу, что стало трудно дышать. Наоми вся напряглась, было ясно, что сейчас произойдет взрыв.

Однако лицо Джонни по-прежнему оставалось безмятежным. Засунув руки в карманы, он легонько покачивался на носках, а во взгляде, обращенном на Наоми, кроме нежности и заботы, ничего не было. Я вдруг заметил легкий, почти детский пушок на его скулах.

— Наоми, тебе не кажется, что Клоду не слишком приятно быть свидетелем наших семейных ссор? Ты, право, ставишь его в неловкое положение.

— Клод — мой друг, — воскликнула Наоми и часто заморгала. — Разве не так, Клод? Ведь вам все о нас известно? Вся подноготная?

— У вас своя жизнь, друзья мои.

— О, так бы мне хотелось, чтобы она не была вам безразлична! — И Наоми в каком-то отчаянии рывком поднялась и пересела на ручку моего кресла. — Меня тревожат дела Джонни, и он это знает. Я боюсь за него. Я боюсь его ресторана или… ресторанов? Что вы затеяли с Шолто, Джонни? Я так боюсь, что его впутают в какую-нибудь историю. Я была в этом заведении у вокзала Виктории и одно могу сказать — такой ресторан невозможно содержать честным путем.

Я подумал, что Шолто и Филд, словно навозные мухи, жиреют на отбросах. Нынешнее время — их золотой век: грязи и навоза хоть отбавляй.

Филд так осторожно сошел с приступки у камина, будто спустился с высокой стены. Он снова наполнил мой стакан и протянул мне портсигар. Затем отошел в глубь комнаты и сел на диванчик, аккуратно подтянув на коленях брюки и скрестив ноги; он нахмурил лоб, словно обдумывал, как лучше объяснить упрямому ребенку разницу между добром и злом.

— Дело вот в чем, Нао. Ты обвиняешь меня и Форбса в махинациях, но между махинациями и преступлением немалая разница. В наши дни махинациями могут называть умение использовать кое-какие из оставшихся возможностей. Проявляй смекалку, если не хочешь пойти на дно. Помню, когда я собрался уходить от Хэймера, он сказал мне, что в наше время подлинный героизм — это умение быть счастливым. Вот я и пытаюсь сделать нашу с тобой жизнь более или менее счастливой. Это отнюдь не какая-то роскошная жизнь, и я не купаюсь в золоте, если бы я был мошенником, я жил бы совсем иначе. Форбс совершенно законным образом ведет дела ресторана «Ла Мадлон», просто вся суть в его деловой смекалке. Моя же обязанность — следить за счетами. И ей-богу, дорогая, я не побоюсь в любую минуту предъявить их ревизору.

— Но что у тебя за дела с Шолто? — никак не могла успокоиться Наоми.

Джонни улыбнулся доброй и печальной улыбкой клоуна.

— Я уже говорил тебе, что не помню, когда и виделся с ним в последний раз.

— Я не верю тебе!

— Можешь не верить. Однако, это правда.

На мгновение мне показалось, что Наоми уже вполне овладела собой и сейчас мы все спокойно вернемся к прерванной беседе. Она с усилием поднялась с ручки моего кресла, тяжело опираясь о мое плечо, отошла к камину и вдруг приняла ту же позу, в которой только что стоял Джонни, — стала спиной к камину и вытянула руку вдоль мраморной доски.

Глядя в пол, она заговорила тем тихим и напряженным голосом, который не предвещает ничего хорошего.

— Законное ведение дел, смекалка, знание ходов и выходов… Ну, конечно, я просто дура, тревожусь и возмущаюсь по пустякам. Но в этом мире так много причин для возмущения. Вы сочтете меня глупой девчонкой, Клод… Джонни только так и думает обо мне, а вы наверняка поддержите его… Но, когда мы действительно были детьми, нас учили каким-то заповедям, не так ли? Сначала наши родители учили, потом учителя в школе… Не лгать, не обманывать, отвечать за свои поступки, делиться тем, что имеешь, с ближними, не брать чужого… Все это, если не ошибаюсь, имеет отношение к религии, не так ли? Если человек верит в бога, он старается следовать его заповедям. А в наши дни разве верят в бога? Я имею в виду по-настоящему, в душе. Я знаю, что откровенных безбожников не так уж много. Даже люди, которые не ходят в церковь, должны во что-то верить, не так ли?