Вопрос любви

— Тебе надо рассказать свою версию, — посоветовала Нэрис, когда я пришла на работу. Она поправляла свою прическу, на этой неделе имевшую цвет логановой ягоды. — По-моему, ты просто спускаешь им все с рук. Это ужасно.

— Так и есть, Нэрис. Я просто до смерти устала.

— Тогда ты должна нанести ответный удар, — сказала она, прилаживая свои наушники. — Мое мнение. До-оброе утро. «Трайдент ти-и-ви-и»…

— Нэрис права, — сказал Том. — Ситуация затянулась. Может быть, тебе пора включаться в эту игру, которую затеяли СМИ, Лора? По крайней мере так думают на «Четвертом канале».

— Я думала, их волнует только то, что рейтинги возросли, — разве у нас теперь не четыре миллиона?

— Да, но ты беспокоишь их. Они говорят, тебе нужно ответить.

Так что когда на следующий день Нэрис приняла звонок журналиста широкоформатной газеты, я позволила ей соединить его со мной.

— Мисс Квик? — Тон у него был искренний. — Меня зовут Даррен Силлито. Я из «Санди семафор».

— Слушаю?

— Прежде всего я хотел бы сказать, что являюсь большим вашим поклонником. По-моему, ваше шоу удалось на славу.

— О, спасибо!

— Я видел статью о вас в «Дейли ньюс» сегодня утром. — Я почувствовала, что у меня краснеет лицо. — Должен сказать, таблоиды устроили вам нелегкую жизнь.

— И не говорите.

— Но и невооруженным глазом видно, что это их собственные фантазии.

— Так и есть.

— Я знаю, вы до недавнего времени отказывались говорить с прессой, но, случайно, не подумываете ли вы теперь о том, чтобы дать интервью — уважаемому изданию, разумеется?

— Что ж… пожалуй, случайно подумываю.

— О… тогда я вовремя.

— Наверное. А что вы желаете услышать от меня?

— В общем, мы бы хотели составить ваш краткий биографический очерк — в позитивном ключе, но нам нужна статья, которая заинтересовала бы широкую аудиторию, поэтому, боюсь, придется говорить о вашем муже.

У меня екнуло сердце.

— Обязательно?

— Боюсь, что да, иначе не имеет смысла делать статью вообще. Но мы будем задавать вопросы скрупулезно и обещаем точно передать то, что вы расскажете. А пока мы говорим по телефону, не могли бы вы ответить, как бы в порядке пояснения, что вас больше всего угнетает в освещении вашей жизни прессой.

— Ну… все, — ответила я. — Но в особенности предположение, что я разрушила брак Люка Норта, когда на самом деле жена оставила его десять месяцев назад, а еще что я тяжелый человек с запросами.

— Что ж… трудно вам пришлось. Однако «Санди семафор» — серьезная газета, и читатели будут знать все непосредственно с ваших слов. — Он сделал короткую паузу. — Я оставлю вам мой прямой номер, и если захотите продолжить, просто дайте мне знать.

— А мне можно будет прочитать черновик статьи до того, как она выйдет в печать?

Он помолчал.

— Обычно мы этого не делаем.

— Ну, я обычно тоже не даю интервью. Поэтому соглашусь только при условии, что увижу статью до того, как она появится в газете. — Я не верила собственным ушам: я говорила очень жестко.

— Возможно, я смогу это организовать — учитывая щекотливость вашего положения.

— А ваша газета внесет пожертвования в Национальную консультативную сеть по поиску пропавших без вести?

— Думаю, мы это устроим.

— Не менее пятисот фунтов?

Я услышала приглушенный смешок.

— А вы заняли твердую позицию.

— Если вы хотите разговор, то он состоится только на таких условиях.

— Конечно, мы хотим разговор — эксклюзивный, разумеется.

— Разумеется. Однако мне надо подумать.

После всей лжи, которую печатали обо мне, меня подмывало согласиться, но я не собиралась решать все разом. Слишком много мыслей крутилось в моей голове — и прежде всего о предстоящей встрече с Хоуп. Я страшно боялась встречаться с сестрой.

Я приехала на станцию «Вестминстер» на целых десять минут раньше, но Хоуп уже ждала меня. Она стояла рядом с картой района с бледным, как папирус, лицом. И несмотря на то что ей оставалось только гадать, куда я поведу ее, она тем не менее сохраняла спокойствие. Однако когда мы пошли по мосту, атмосфера накалилась, и, чтобы отвлечь, я решила узнать ее мнение по поводу просьбы из «Семафора».

— Ну, раз это нормальное издание, то не в пример таблоидам они не станут печатать откровенное вранье, — сказала она, когда мы шли к мосту.

— Еще они обещали, что позволят прочесть статью до выхода в печать.

— Они дадут тебе контрольный экземпляр?

— Неофициально, естественно.

— Тогда и думать нечего — давай.

— Ну, посмотрим. Но мне слишком о многом приходится думать в одно и то же время, И об этом тоже… не в последнюю очередь.

— Ну… так куда же мы идем, Лора? Прошу тебя, скажи. Я схожу с ума. Куда мы идем? — повторила она, когда мы переходили Темзу по мосту и ветер развевал наши волосы.

— Увидишь.

Она напряженно вздохнула.

— А сколько еще идти, где это?

— Недалеко. — Я посмотрела налево. За нами был «Лондонский глаз», дальше — Оксо Тауэр [56] и элегантные белые мачты Хангенфордского моста. Крачки пикировали и ныряли под воду. Под нами проплыл прогулочный катер, оставив за собой шлейф воды.

— А Майк там будет? — спросила она. — Я увижу его?

— Да.

— Не могу поверить, что делаю это, — сказала она. — Вот так запросто позволяю тебе тащить меня неизвестно куда без намека, что это и где.

— Ты делаешь это потому, что попросила меня проследить за Майком, и теперь я собираюсь показать тебе то, что обнаружила. — Мы продолжили путь в молчании.

— Еще далеко? — спросила она, когда мы перешли на противоположную сторону моста.

— Нет. Уже нет. — Я остановилась на территории больницы. — Вообще-то мы пришли.

— Куда? Это больница.

— Правильно.

— Мы идем в больницу?

— Да. Пошли. — По указателям мы пришли к главному входу.

— А зачем? — спросила Хоуп. Я не ответила. — Зачем? — повторила она, когда мы вошли в раздвигающиеся двери.

— Потому что там мы найдем Майка. — Мы прошли цветочный ларек и газетные стойки, через приемную направились к лифтовой площадке, на которой ждали человек десять — двенадцать. — Сюда он и приходил.

— Я не понимаю, — прошептала она. — Он не болен? Только не говори мне, что он болен, Лора.

— Нет.

— Тогда что мы здесь делаем, ради всего святого? — Двери лифта раскрылись, и мы вошли. — Он кого-то навещает? — пробормотала она. Я нажала кнопку седьмого этажа.

— Да. Навещает. — Лифт остановился на третьем этаже, и другие пассажиры вышли; больше никто не входил. Мы остались одни.

— Клэр? — спросила Хоуп. — Он навещает Клэр?

— Именно.

— О! О Боже! Она больна?.. — Я не ответила. — И все? Он навещает ее, потому что она больна? Бедная женщина… но что с ней такое? Наверное, дело серьезное, если он приходит сюда уже два месяца. Ну почему ты не расскажешь мне все, Лора? Почему ты ничего не говоришь?

— Потому что хочу, чтобы ты увидела все своими глазами.

— Но я не понимаю, — взмолилась она. — Зачем эти тайны? И кроме того, если она болеет, то вряд ли обрадуется, увидев жену своего приятеля около кровати!

«Седьмой этаж. Двери открываются…»

Когда мы вышли, Хоуп увидела указатель на стене. Она побелела.

— Мы пришли куда надо?

— Да.

Она прикрыла рот рукой.

— Ты уверена?

— Уверена.

— Так, значит… — Она ахнула. — О Боже… ребенок?

— Да, ребенок.

— О Боже! — повторила она. — Ребенок. Ребенок… — Она покачала головой. — О Боже… Я не могу войти, Лора.

— Я думаю, ты должна.

— Я не могу. Я не смогу… — Она широко раскрыла глаза и с осуждением посмотрела на меня.

— Доверься мне.

— Довериться тебе? С какой стати? Как ты жестока! Жестока… — Ее губы искривились от разочарования. — Ты садистка, ты палач. Надо же — привести меня сюда!

— Думай что хочешь, но это не так.

— Зачем тогда ты привела меня сюда? Чтобы ткнуть носом? Я не понимаю. — Она яростно рылась в сумке в поисках платка. — Господи, зачем я тебя попросила?! — рыдала она. — Зачем я просила тебя помогать мне?!