Пастор (ЛП)

Она протянула руку, и я снова вытащил бумажник. Оно и к лучшему, что это была лишь игра, ведь я бы никогда не смог себе позволить Поппи на жалованье священника.

После получения своей платы она запрыгнула на сцену и снова широко развела ноги, оттянув с промежности полоску ткани, чтобы показать мне то, что я желал увидеть. Это был влажный и соблазнительный розовый оттенок в тускло-голубом свете комнаты — цвет, который художники эпохи Возрождения должны были использовать для изображения Небесного света.

Загипнотизированный, я наблюдал, как она медленно проводила своей рукой вдоль шеи и вниз, мимо груди к нежному подъёму лобковой кости. С того местечка Поппи вычерчивала размашистые и лёгкие круги вокруг своей киски: широкую спираль через нижнюю часть живота и внутреннюю поверхность бёдер — выводя те ближе и ближе; когда в итоге она задела клитор, я испустил дрожащий вздох, не представляя, как сдержусь.

Она тоже вздохнула от прикосновения, толкаясь бёдрами навстречу своей руке, будто бессознательно пыталась трахнуть воздух, и из-за невозможности коснуться её киски я начал терять самообладание. Разве она не знала, что я мог бы заполнить её? Разве не знала, что я мог бы доставить ей удовольствие, если бы она позволила мне?

Я встал и подошёл к возвышению. Наши лица были на одном уровне, и я не сводил с неё глаз, скользя ладонями от её коленей к внутренней поверхности бёдер, отчего мои пальцы оказались слишком близко к её киске. Я повторил движение, на этот раз осмелившись приблизиться, гадая, подпустит ли она меня, возьмёт ли её похоть верх над правилом о деньгах. Я пробежался большими пальцами по её складкам, и Поппи вздрогнула — как и я — потому что, святое дерьмо, она была влажной. Настолько влажной, что я знал: мне удастся погрузить в неё свой член без всякого сопротивления.

— Ты хочешь вставить их в меня? — спросила она.

Я кивнул, раздвигая её половые губы большими пальцами и смещая эту мягкую розовую плоть в сторону, дабы полностью раскрыть себе её вход, умоляющий о пальцах или члене.

— Это влетит тебе в копеечку, — сказала Поппи озорно, накрывая мои руки своими.

— Ты жёстко торгуешься, — выдохнул я.

«Жёстко» было подходящим словом для описания моих ощущений. Я был в трёх секундах от того, чтобы расстегнуть джинсы и взять дело в свои руки (так сказать).

Найдя банкноту, я сложил её вдоль, чтобы Поппи было легче ту спрятать, но в этот раз она схватила купюру не рукой, а своим ртом, коснувшись губами моих пальцев, и это было так унизительно, так чудесно унизительно, отчего Ирод во мне ликовал на троне, по-королевски восторгаясь тем, что видит её с деньгами между зубами, зная, что теперь её киска принадлежала мне и была доступна для моих прикосновений.

Она приподнялась на коленях, будто бы собираясь встать, но прямо сейчас я получу то, за что заплатил: обернув одной рукой талию Поппи, я дёрнул её вниз на два подготовленных для неё пальца. Она вскрикнула, а я мрачно улыбнулся, планируя воспользоваться всеми преимуществами этого уровня особых услуг. Обнимая её за талию, я прижал Поппи ещё ниже, таким образом её киска приникла к моей руке (которая в данный момент была прижата к сцене, но я не возражал), а разгорячённый комочек нервов беспрестанно тёрся об мою ладонь. Мои пальцы изогнулись в поисках выступающей мягкой точки, которая должна была подтолкнуть её к кульминации.

Я пошевелил ими, когда пропел ей на ушко:

— Если доведу тебя до оргазма, заплатишь мне?

Она захихикала, но смех моментально потонул в рваном вздохе, стоило мне сильнее прижать её к своей руке. Я укусил её ключицу и нежную кожу вокруг стикини, её влажность трепетала на моей ладони, а этот шёлковый бант просто умолял, чтобы им завязали её запястья; с резким звуком она кончила, безуспешно брыкаясь передо мной, пока я держал её ещё крепче и двигался жёстче, забирая всё до последней капли удовольствия от её оргазма.

Как только Поппи успокоилась, её тело расслабилось, чего нельзя было сказать обо мне. Я вытащил из-под неё руку и приложил пальцы к её губам, заставляя слизывать с них её собственный вкус, другой же рукой я расстёгивал свои джинсы.

Поппи посмотрела вниз, а после взглянула на моё лицо:

— Хочешь, чтобы я взяла его в рот? — спросила она, наблюдая за мной из-под полуопущенных ресниц, что было совершенно, блядь, разрушительно для моей способности формулировать связные мысли.

Я схватил несколько купюр и сам засунул их в её лифчик. Затем дотронулся до этого блестящего банта и медленно развязал его, обнажая прекрасную шею Поппи, чтобы посасывать и покусывать её, пока я пропускал шёлк через ладони — почтительно — будто держал свой епитрахиль или опоясок.

Я отстранился и обмотал один конец ленты вокруг её шеи, завязывая ту прочным узлом: такой узел обеспечивал мне возможность дёргать за полоску ткани и не беспокоиться, что тот затянется.

Закрепив своеобразный поводок, я однократно обернул свободный конец материала вокруг ладони и для проверки потянул за него. Поппи подалась немного вперёд, издавая удивлённый звук, но её зрачки расширились, а пульс участился, поэтому я почувствовал себя достаточно непринуждённо, чтобы повторить действие, заставляя её осторожно соскользнуть с возвышения и встать на колени. Я сел в кресло и, вынудив её ползти ко мне, наблюдал за тем, как покачивалась её грудь во время движения.

Как только Поппи очутилась между моими коленями, я дёрнул ленту, возможно, немного резче, чем должен был, но в тот момент я почти потерялся в похоти и проиграл своему внутреннему пещерному человеку и своему внутреннему Ироду, который только и желал эти прелестные алые губы на его члене прямо, блядь, сейчас.

Поппи обхватила пальцами пояс моих чёрных боксёров и потянула его вниз, теперь мой член, вырвавшись на свободу, торчал между звеньев расстёгнутой молнии. Пока шёлк не натянулся, я несколько раз наматывал на руку конец поводка, а затем привлёк её голову к своему члену, однако она не открыла сразу рот, её красные губы были сомкнуты. Но появились намёк на улыбку и радостное неповиновение в глазах, тогда я вспомнил стойку на моей кухне недели назад, когда Поппи просила меня украсть её поцелуи — нет, даже не украсть. Она хотела, чтобы я взял их у неё силой.

Поэтому, натянув поводок ещё сильнее, я дёрнул его, и теперь её губы прижимались к нижней части моего пениса — ощущения её дыхания на моей коже было достаточно, чтобы сделать меня диким.

«Играй в игру, Тайлер».

— Я заплатил тебе за то, чтобы ты мне отсосала, — прошипел я. — Ты можешь сделать это по собственной воле, или я заставлю тебя. Так что, если ты не хочешь этого, тебе лучше открыть свой прелестный маленький рот и выполнить свою грёбаную работу.

Поппи покрылась мурашками, и я не упустил того, как она пыталась потереть бёдра друг о друга. Я нетерпеливо просунул палец между её губами и заставил их раскрыться.

— Пусти меня в свой ротик, — предупредил я, — или расплата будет жестокой.

Не надо быть проницательным наблюдателем, чтобы не заметить в её глазах особую вспышку интереса к этой идее; Поппи желала нарваться на неприятности, но ещё я думаю, что она хотела мне отсосать, потому что в итоге поместила свои сладкие яблочные губы на кончик моего члена и, встретившись в этот момент со мной взглядом, накрыла его ртом, прижимаясь обжигающим языком к моему стволу.

Крепко удерживая поводок рукой, я откинулся назад, наблюдая за шоу: за тем, как колыхались её груди, пока Поппи трудилась надо мной; как её ореховые глаза окидывали меня тем взглядом, что будет возбуждать меня в душе ещё много лет. И эти губы как великолепный красный ореол вокруг моего члена… Они были единственным ореолом, который я когда-либо захотел бы снова, кольцом грешных желаний и дьявольских наслаждений.

Она двигалась вниз и вверх, иногда прищёлкивая языком, а иногда проведя им горячую широкую линию вдоль моего ствола. Я толкнулся ей навстречу, ударился о заднюю стенку её горла и, потеряв всякое подобие терпения, схватил её за затылок, чтобы Поппи не удалось отстраниться. Я удерживал её голову обеими руками и вколачивался таким образом несколько долгих секунд, трахая её горло так, как имел её киску: жёстко и бесцеремонно — она заслужила это, будучи такой наглой и бесстыдной дразнилкой.