Аукцион холостяков

— Вы поступили, я бы сказал, крайне неосторожно, миссис Фэрчайлд.

— Я это поняла, когда он развернулся и сущим волком уставился на меня. Потом выдернул руку и сказал, чтобы я никогда не прикасалась к нему, если дорожу здоровьем. Я изо всех сил старалась выдержать его взгляд. Так мы смотрели друг на друга чуть ли не целую вечность, а потом он стал понемногу оттаивать. Девочка оказалась его сестрой. Слушая его рассказ, я впервые вплотную столкнулась с кошмарным бытом людей, которым мы стараемся помочь. До этого я была знакома только с финансовой стороной вопроса — собирала пожертвования, устраивала встречи и всякое такое — словом, — она сделала паузу и проницательно взглянула на Скотта, — занималась всем тем, что, по-вашему, составляет единственную цель моей жизни.

В его глазах мелькнуло замешательство, щеки порозовели.

— Понимаете, Скотт, мне приходится постоянно и изо всех сил бороться с людскими предубеждениями. Каждый норовит видеть в других лишь худшее. Такова, очевидно, человеческая натура, но мне от этого не легче.

Скотт ужасно смутился: крыть было нечем, Кэтрин попала не в бровь, а в глаз. С видимой болью в душе она продолжала:

— Отец Билли ушел из семьи вскоре после рождения сестренки. Мать стала наркоманкой. Как только она села на иглу, ее толкнули на панель. У торговцев героином таких женщин — табун. Билли вылетел из седьмого класса и почти все время проводил на улице, подрабатывая где можно, а то и подворовывая. Его первейшим делом стало защищать сестренку. Мать он давно списал со счетов. Однажды пришел домой и увидел, что она в полной отключке, а ее “клиент” пытается изнасиловать сестру.

— О Боже. — Скотт содрогнулся.

— Билли человек действия, рассуждать не любит. Он схватил первое, что подвернулось под руку, треснул мерзавца по голове, сгреб сестренку в охапку и уволок из дома. Куда идти с ней, он не знал — сам-то всегда сумел бы переночевать на улице, но понимал, что для нее это не годится. Раньше он никогда не имел дела с властями, но теперь собрал всю свою смелость и пришел сюда. Мы накормили ее горячим, выкупали, переодели в чистое и уложили спать. На следующий день он пришел ее проведать и, увидев, что с ней все в порядке, вынес одобрительный вердикт. С тех пор мы не знаем хлопот. Билли со своими ребятами присматривает за центром и тщательно проверяет всех незнакомцев, что оказываются поблизости.

— Да, изучили они меня внимательно, ничего не скажешь.

— Вот почему я сразу объяснила им, кто вы такой. Иначе, попытайся вы сейчас уехать, могли бы не обнаружить своей машины на месте.

Скотт улыбнулся.

— Большое спасибо. Я и моя страховая компания вам крайне признательны. — Он вновь посерьезнел. — А что стало с сестрой Билли?

— Мы нашли для нее хороших приемных родителей. Сперва нам сильно докучали суды, настаивая, что ребенок должен быть возвращен матери, — какое им дело до атмосферы в семье! Но эта проблема разрешилась быстро, хотя и трагично. Через месяц мать умерла от передозировки. О других родственниках Билли ничего не знал, остальное — рутина.

— Должен вам сказать, миссис Фэрчайдд…

— Может быть, вы все-таки опустите “миссис”? И вообще, не пора ли нам перейти на “ты”, как по-вашему?

Она сверкнула своей улыбкой, и Скотт снова увидел искорки в бирюзовых глазах. Он долго смотрел в них, чувствуя, что сердце у него зачастило.

— Да, пожалуй, ты права.

Скотт возвращался, переполненный впечатлениями последних двух часов. За это время у него просто раскрылись глаза. Если Кэтрин Фэрчайлд считает, что его участие в аукционе холостяков поможет делу, то отказываться уже откровенно неприлично. Завтра утром он первым делом позвонит ей.

Решив не возвращаться в офис, он проехал через город, миновал мост Золотые Ворота и выбрал шоссе на Тибурон. Затем, огибая залив, свернул на извилистую боковую дорогу и, взобравшись на холм, вырулил на кольцевую аллею.

Старый дом стоял на холме, откуда был виден залив, острова Эйнджел и Алькатрас, башни Золотых Ворот и контуры Сан-Франциско. Скотт, как всегда, залюбовался зрелищем. Он был рад, что после смерти отца мать решила остаться в этом доме. Сначала она боялась, что не вынесет такого количества вещей, напоминающих об утраченном, но потом рассудила, что все это добрые воспоминания о славных временах, — и не захотела расставаться с ними.

— Мама! Эй, кто-нибудь дома? — Ответа не было, тогда Скотт прошел через весь дом к заднему двору и сквозь прозрачную дверь увидел, что Линн Блейк работает в саду. С минуту он наблюдал за ней. Для своих пятидесяти четырех она выглядела изумительно свежо, а ее энергии могла бы позавидовать любая сорокалетняя. — Эй, мама!

Вздрогнув от неожиданности, Линн подняла голову.

— Скотт! Какой ты молодец, что приехал.

— Знаешь, по-моему, в тебе сидит такой запас бодрости и жизнелюбия, что работы в саду туг явно недостаточно. Не заинтересует ли тебя более полезное занятие?

— Хм. И куда же ты хочешь меня заманить на этот раз? Ты же знаешь, как я люблю свой сад.

Увидев недоверие в ее глазах, он ослепил ее самой широкой улыбкой из своего арсенала.

— Тебе не кажется, что мы давно не ужинали вместе?

— Понятно: “Добро пожаловать в мою паутину”, — сказал паук мухе. — Линн Блейк улыбнулась сыну в ответ, собрала инструменты и зашагала через двор. — Дай мне несколько минут умыться и переодеться, и я буду готова претерпеть очередной твой план по выманиванию меня из дома.

— Этот тебе понравится. Далеко выманивать не придется, — ответил он со всем воодушевлением, на которое был способен.

В ожидании матери Скотт бродил по гостиной. Он осторожно брал в руки фотографии в рамках, смотрел на них И ставил обратно. У него тоже было много добрых воспоминаний об этом доме, о детстве, проведенном здесь с любящими его и друг друга родителями. Отец, несмотря на свою крайнюю загруженность работой в фирме, которую только начинал создавать, всегда находил время погонять с ним во дворе мяч. Мать никогда не отправляла его спать, не почитав ему что-нибудь на ночь, хотя днем она работала учителем в школе, а вечером ее ждали заботы по хозяйству.

Ему вспомнились семейные походы в горы — именно тогда в нем возник интерес к природе и стремление ее охранять. Отец научил его различать растения и птиц, распознавать геологические породы и их значение, проходить по диким местам, не нанося им вреда. Он вспомнил семейные поездки по выходным, которые мать называла “наши воскресные вылазки”. Каждый раз это было что-то новое: зоопарк, аквариум, музей — все, что могло возбудить его любознательность.

Острой болью кольнула его мысль о том, каким безоблачным было его детство в сравнении с Билли и его сестрой, с малышкой Дженни Хиллерман. Ему стало мучительно стыдно за то, что он не отвечал на письма и звонки Кэтрин Фэрчайдд, не удосужившись даже узнать, что ей нужно. Появление матери прервало его размышления.

— Кажется, я готова. — Линн Блейк с проницательной улыбкой взглянула на сына. — Ты ведь все равно не станешь до ужина раскрывать свои намеки — или как?

— Пожалуй, не стану. — Он подавил усмешку и придержал перед матерью дверь.

Добравшись до Сент-Фрэнсис-Вудз, самого фешенебельного района Сан-Франциско, Кэтрин Фэрчайлд свернула в длинную аллею и остановила “мерседес” у большого особняка, принадлежавшего ее деду. Она не была у него уже несколько недель. Последние пять лет он был прикован к инвалидной коляске, и здоровье его оставляло желать лучшего. Обычно она заглядывала к нему чаще, но подготовка благотворительного аукциона и предстоящей акции по сбору средств не оставляла свободного времени. Из-за этого она и в оклендском центре проводила меньше времени, чем хотелось бы.

— Ну, дедуля, как мы себя чувствуем? — Кэтрин опустилась на колени перед коляской, крепко обняла старика и чмокнула его в щеку. — Выглядим мы превосходно.

Фэрчайлд бросил на внучку сердитый взгляд.

— Кэтрин, сколько раз тебе твердить, что я не “дедуля”. Ты должна звать меня “дед”.