Всё может быть

— Нет, чуть меньше. Сто тысяч ушло на ремонт.

Он смотрит на меня как на сумасшедшую, качает головой и смеется.

— Ну ладно, четыре и четыре десятых миллиона. Что еще?

— Куплю виллу на Карибских островах.

— Тебе нравится покупать дома, да?

— А чего ты ожидал? Я дитя поколения Тэтчер.

— Хм, — сопит он, — только не говори, что ты за нее голосовала.

— Нет, — искусно вру я и говорю то, что всегда, — я голосовала за партию зеленых.

— Да что ты!

Не то чтобы я произвела впечатление, но по крайней мере он не совсем разочарован, и в какую-то минуту я думаю, а не сказать ли ему правду: что мне наплевать на политику и единственная причина, по которой я голосовала за тори, — что мои родители тоже за них голосовали. Мне-то вообще все равно, какая партия у власти. Но решаю врать дальше.

— Да, — говорю я и киваю. — Ни одна партия не предлагает конкретных действий, и ты же знаешь политиков. На них нельзя полагаться.

Последнее изречение я услышала на какой-то вечеринке, и мне показалось, что оно звучит довольно солидно: вроде как знаю, о чем речь. Это срабатывает: Ник согласно кивает, как будто я сказала что-то умное.

— Так, — продолжаю я, решив вернуть наш разговор в более знакомое мне русло. — Дом на Карибских островах.

— Ах да, — говорит он и улыбается, — это намного важнее политики.

— Точно. — Я продолжаю описывать дом, который построю на маленьком острове Ангилья.

— Еще миллион потратили, — говорит Ник. — Что дальше?

— Потом, наверное, возьму сто тысяч и устрою безумный поход по магазинам, — предполагаю я.

— Сто тысяч? Господи Иисусе! Что же ты собираешься купить? Жемчуга и бриллианты?

— Нет. — Я качаю головой. — Это для старух, а не для молодых девушек, как я. Пойду в «Армани», «Прада», «Гуччи»...

— «Топ шоп»? — спрашивает Ник. — «Оазис»?

— Ты с ума сошел! Я ни за что не паду так низко.

— Конечно. Какой же я дурак. — Он, смеясь, протягивает руку.

Я легонько шлепаю его.

— Кстати, — говорю я, — откуда ты знаешь про «Оазис»?

— Я много что знаю, — смеется он.

— Ты на самом деле не парень, да? — я прищуриваюсь и разглядываю его. — Ты девушка.

— Черт, — он кивает головой и улыбается. А я-то думал, ты не заметишь.

Когда мы доходим до трех миллионов, у меня кончаются идеи. К этому времени у меня есть два дома, гардероб, который заставил бы Опру Уинфри позеленеть от зависти, «порше 911» с откидным верхом, домработница, постоянно проживающая в моем доме, ну не совсем в доме, а в отдельной квартире в подвале, и многочисленные инвестиции в недвижимость. Я не знаю, куда деть все остальное.

— Хм, все остальное я отдам на благотворительность, — великодушно сообщаю я.

Надеюсь, что Ник не спросит, каким именно благотворительным организациям, потому что не смогу вспомнить ни одной из них даже под угрозой смерти. Может, я немного денег и пожертвую, но уж никак не два миллиона фунтов. Даже на самое благородное дело.

— Каким организациям? — спрашивает он.

— Нескольким. Организации по борьбе с раком груди. Еще... НСПСС. — Я помню название по маленьким голубым коробочкам, которые давали в школе. — Против спида — пожертвую всем организациям. И в защиту животных! Да, я отдам кучу денег на защиту прав животных, чтобы из маленьких пони и лошадок не делали кошачий корм.

— А ты? — Я смотрю на Ника. — Что бы ты сделал с пятью миллионами?

Он сидит и долго думает.

— Вряд ли я перееду, — наконец говорит он. — Нет смысла переезжать, потому что мне нравится моя квартира.

— Где ты живешь?

— В Хайгейте.

— Один?

Но на самом деле я хочу узнать совсем не это, а есть ли у него своя квартира, понимает ли он, что такое ответственность, сможет ли содержать жену. Но стоп, говорю я себе, я же не собираюсь становиться его женой. Он не собирается быть моим мужем. Так что это не имеет значения.

— Угу, — он кивает. — У меня комната с кухней и ванной, и я, наверное, мог бы купить квартиру, но мне и так хорошо.

— Ты должен купить квартиру. Нужно пустить корни. — Последнюю фразу я тоже где-то услышала и всегда использую ее, когда говорю о собственности.

— Корни? Зачем?

— Затем, что... — Я не могу сказать зачем, просто мне с детства внушали, что каждый должен купить собственный дом.

— Затем, что ты — дитя поколения Тэтчер, да?

— И ты тоже, — защищаюсь я.

— А вот и нет, — говорит он.

— Как это «нет»?

— Я всего лишь на пару лет старше тебя, но мои родители — убежденные лейбористы.

— Но ты вырос во времена правления Тэтчер.

— Но это же не значит, что я верил всему, что она говорит.

— Иногда трудно не верить тому, что тебе внушали с детства.

— Мне это с детства не внушали.

Почва уходит из-под ног, и я встаю.

— Еще пива? — Он смеется.

— Ну хорошо, особняк покупать ты не хочешь, — говорю я, снова усаживаясь.

— Нет, нет, — отвечает он. — Я подумал, и, наверное, ты все-таки права. Мне нужно купить квартиру, но ничего выдающегося. Может, я даже куплю ту, где сейчас живу.

Я с ужасом гляжу на него.

— Комнату?

— Ладно, — смеется он, — куплю двухкомнатную квартиру.

— Что еще, что еще?

Он думает и вдруг восклицает:

— Знаю! — Его глаза загораются. — Куплю хороший компьютер.

— Ты хочешь сказать, что пишешь роман и у тебя нет компьютера? — медленно выговариваю я.

— У меня печатная машинка, знаешь, с маленьким экранчиком, на котором видно три строчки того, что ты написал.

— Ты, наверное, целое состояние тратишь на замазку, — говорю я.

— Вот, кстати, — улыбается он, — куплю себе столько замазки для машинки, что на всю жизнь хватит.

— Но зачем тебе замазка, у тебя же будет компьютер.

— А вдруг я заскучаю по своей машинке.

— По твоей раздолбанной старой машинке, которая медленно работает и не может исправить ошибки?

— Откуда ты знаешь, что она раздолбанная?

— Это же правда?

— Да, немножко. Но у нее есть характер. Компьютеры кажутся мне безликими.

— Ладно, — вздыхаю я, — мы потратили меньше ста тысяч. У тебя не очень хорошо получается.

— Я мог бы пожертвовать значительную сумму лейбористской партии, — робко начинает он.

— Сколько?

— Миллион.

— Ты не можешь пожертвовать миллион какой-то проклятой партии! — в ужасе кричу я. — Ты безнадежен.

— Извини, — он и выглядит безнадежным, — деньги меня не очень заботят.

— Это видно.

К счастью, Ник смеется и я не могу не заметить, какие белые у него зубы, как смягчается его лицо, как он невероятно красив.

— Эй, — говорит Сэл, склоняясь ко мне и прерывая нас, — у тебя нет хорошего репортажа для меня?

Я сижу и думаю.

— Это не совсем репортаж. Хочешь взять интервью у Шона Мура?

— Шон Мур! — Ее глаза загораются. — Он твой клиент?

Я киваю.

— Мы раскручиваем его новый сериал, и через пару недель мне надо организовать несколько интервью. Разве ты не получила пресс-релиз, я отсылала тебе на прошлой неделе?

— О, — Сэл выглядит виновато, — может, я и получила, но у меня столько пресс-релизов, на половину я даже не смотрю.

— Что? — говорю я с поддельным негодованием. — Ты хочешь сказать, что я стараюсь, придумываю что-нибудь остроумное и забавное, а ты выбрасываешь это в мусорную корзину?

— Нет, — отвечает она, — твои пресс-релизы попадают в большую кучу на моем столе, которая когда-нибудь упадет и покалечит кого-нибудь.

— Я прощу тебя, — я делаю паузу, — если ты дашь Шону хорошую рекламу.

— Разворот на две страницы?

— Это было бы прекрасно.

— Одно условие.

— Я знаю, что за этим последует.

— Можно эксклюзивное интервью?

— Ненавижу, когда журналисты так говорят, — вздыхаю я.

— Но ты знаешь почему, — говорит она. — Нет смысла делать интервью с Шоном Муром после того, как оно появится в других газетах.

— Сделаем так, — предлагаю я. — Я не могу обещать тебе эксклюзив, потому что нам нужно засветиться во всех газетах, но вы получите интервью первыми. Только отнесись к этому серьезно — вы должны будете опубликовать его, если возьметесь.