Две половинки (Просто о любви)

Пройдясь по всем комнатам, Стася зажгла везде свет, здороваясь основательно и конкретно с каждым углом дома. Нашла в столе, в кабинете Евгения Симоновича, заветные тетрадки княгинюшки, сложила к себе в сумку, чтоб не забыть ненароком, и задумалась, не протопить ли печь еще разок, как следует, раз уж приехала.

И махнула рукой – обойдемся без излишней инициативы, которая, как известно, грозит исполнением. Лучше она спросит, надо ли, у Василия Федоровича, ему видней – скажет надо – сделаем, куда ж деваться.

Стася еще раз обошла весь дом, теперь выключая свет и проверяя запоры на окнах, старательно закрыла все двери и, достав из багажника машины увесистый пакет с гостинцами, двинулась к Василию Федоровичу в гости.

Странно, но на участке ее не встретил Цыган – старый кобелина, помесь волкодава с овчаркой, верный друг и спутник соседа. Стася помнила его еще щенком, когда Василий Федорович нашел его на берегу речушки, где притопили весь выводок, а этот как-то выбрался и скулил обиженно. Маленький непонятной серой масти комочек вымахал в здоровенного боевого зверину и нес службу как надо, без дураков.

– Ушел, что ли, куда? – предположила Стася. – Тогда чего калитку не запер? Василий Федорович! – громко окликнула она.

Из дома на ее призыв отозвался воем Цыган.

– О господи, это что такое? – перепугалась она и, торопливо толкнув дверь, вошла.

Уютный теплый дом встретил ее ощущением беды, мурашками побежавшим по спине, и воем Цыгана, таким жутким, что у Стаси перекувырнулось сердце.

– Василий Федорович, вы где?

Она пошла на вой. В большой гостиной, возле круглого старинного стола, прикрытого длинной скатертью с бахромой, сидел Цыган и, задрав морду, ужасающе выл.

– Цыган, ты что, сбрендил?! – отходя немного от парализующего страха, прикрикнула она на пса, напугавшего ее до полусмерти.

И тут Стаська увидела ноги!

Боясь и зная, что увидит, она сделала три шага вперед. На полу на спине лежал Василий Федорович, и у него было совершенно белое лицо и какие-то синюшные губы.

Цыган резко перестал выть и уставился на Стаську совершенно человеческим несчастным взглядом, просящим о помощи. В наступившей, точно свалившейся неожиданно тишине что-то тихо однотонно звякало, Стаська медленно повернула голову на звук и поняла, что звякают друг о друга баночки с конфитюром в пакете, который она держала в руке.

«Почему они звенят?» – отупело подумала Стася.

И тут застопорившаяся от страха действительность навалилась на нее со всей ужасающей четкостью: вот лежит Василий Федорович, и, видимо, он умер, а банки звенят, потому что ее от ужаса колотит мелкой дрожью и она стоит, как парализованная, ничего не делает и только трясется.

Стаська откинула в сторону пакет, бухнулась на колени возле старика, схватила его за руку, неожиданно оказавшуюся очень тяжелой, попыталась нащупать пульс.

Как там он щупается, черт возьми?! И что надо делать в таких ситуациях?!

– Василий Федорович, миленький, что с вами?

Он вдруг застонал и с трудом открыл глаза.

– Вы живы! – заорала Стаська. – Какое счастье! Что ж вы так пугаете?!

Пожалуй, так она еще никогда не радовалась в своей жизни.

– Ста-асенька… детка… – делая усилие, еле слышно прошептал Василий Федорович. – Сам Бог… тебя послал…

Ну, так масштабно и смело Стаська не замахивалась бы, но на подручную Господа тетка точно тянула, одно имечко – Серафима – говорило о многом, а ее умение послать в нужное место и в нужное время, а некоторых и в конкретном направлении оттачивалось годами!

Чему Станислава и имела в данный момент подтверждение.

– Василий Федорович, что с вами? Я сейчас! – засуетилась она, сообразив, наконец, что надо делать, и шаря по карманам в поисках телефона. – Я «скорую»!

– Сердце… вот… прихватило…

– Вы давно лежите? Да где же этот чертов телефон?!

Выпростав ладонь, застрявшую в обшлаге дубленочного кармана, Стаська отползла на коленях к сумке, которая упала с ее плеча неизвестно когда, хорошо хоть рядом оказалась, а то ищи ее!

– Утром… снег убрал… чай пошел… и прихватило…

Безрезультатно поковырявшись в сумочных глубинах, Стаська торопливо вытряхнула содержимое на пол, нашла, наконец, телефон и столкнулась с новой проблемой: с перепугу, суетясь она напрочь забыла, как набирать эту «скорую» с сотового телефона!

Как?! Давай, вспоминай!

– Ты… подожди, – прохрипел Василий Федорович, – не приедут… они сюда… Ты, Стасенька… в семнадцатый дом… беги…

Стаська приблизилась к нему, сделав пару ползков на коленках обратно, наклонилась, чтобы лучше слышать.

– Зачем в семнадцатый? – спросила, видя, что старику совсем трудно говорить.

– Доктор там… очень хороший… известный…

Он замолчал, слепил синие губы, попробовал сглотнуть.

– Воды? – поняла Стася. – Я сейчас! – и уже метнулась было за водой.

– Подожди… – остановил он. – Потом… – Ты за доктором… беги. Он мужик… хороший. Правильный… Утром приехал… я видел… я снег…

– Я сейчас! – пообещала Стаська и попросила: – Ты подожди тут, Василий Федорович! Не умирай только!

Стаська подскочила на ноги и понеслась, как не бегала никогда в жизни.

«Семнадцатый – это в конце улицы, на противоположной стороне!» – сообразила она, вылетая из калитки.

«Улица» – это, пожалуй, слишком громко, сказано, и тем не менее асфальтированная узкая дорожка – едва разъехаться двум машинам, с угрозой поцарапать бока – и название имела: «Имени Академика Павлова». Какого именно Павлова, не уточнялось, ибо известный всем и каждому академик к физико-математической направленности ученых данного поселка имел весьма сомнительное отношение. Может, у них свой какой Павлов имелся, поди разбери человеку далекому от научных сфер, а может, у ученых мужей юмор такой – дескать, все мы живые существа с рефлексами, знаете ли, как у собачек, природу опять-таки любим. И в полном соответствии с этими рефлексами, для первой половины субботнего дня, улица «имени Академика Павлова» была пустынна – ни машин, ни людей.

Несясь, как спринтер, Станислава умудрялась размышлять, пытаясь вспомнить, кто раньше жил в семнадцатом доме. Вот сто пудов, никаких врачей там раньше не наблюдалось, а принадлежал этот дом пожилой бездетной паре профессоров, очень милых и приятных.

Дом поразил преобразившимся видом – добротное каменное строение о двух этажах с мансардой на третьем, оберегаемое высоким кирпичным забором с железными воротами для въезда машин и железной калиткой возле них.

Никакой кнопки звонка или цифровой панели домофона ни у ворот, ни у калитки не наблюдалось. Стаська забарабанила двумя кулаками по железу:

– Откройте! Пожалуйста! Эй, хозяева!

Но никакие ее заполошные крики и громыхание по железной двери действия не возымели – на участке стояла первозданная тишина, словно и не потревоженная ничьим нахальным вторжением.

– Да что он там, спит, что ли, этот «хороший мужик», известный доктор?! – возроптала Стаська.

Бабахнула еще пару раз, для очистки совести, на всякий случай и призадумалась.

– А-а-а! И черт с вами со всеми! – решилась она предпринять отчаянные действия, которых требовала отчаянная ситуация. – Собаки нет, и то хорошо! Никто не лает и не кидается.

И полезла на калитку! А что делать?

Прикинув, как бы половчее с этим справиться, она посмотрела на ворота в свете требующей воплощения безумной идеи – нет, ворота ей не осилить – высоченные! А вот калитку…

Так! Если встать одной ногой на ручку, подтянуться вдоль железной поверхности… Хорошо бы еще держаться за что-нибудь!

За что?

За кирпичные столбы по бокам? Отличная идея, вот только практически неосуществимая!

– Ладно! Вспомним детство! – подбодрила себя Стаська и стала снимать дубленку, чтобы не мешала при выполнении сомнительных спортивных упражнений.

Повертела головой, осматриваясь в поисках, куда бы пристроить верхнюю одежду, – ни гвоздя захудалого, ни чего-либо иного подходящего в поле зрения не обнаружилось, и Стаська пристроила одежку возле кирпичного столба на снегу.