Кошка души моей

Но этой поездке не было суждено сбыться: буквально через пару дней, за которые Пат уже успела накупить целые ворохи индейской одежды, коробку пластинок Дилана и пачку экземпляров нового романа Кена Кизи, Мэту предложили гастроли по странам Бенилюкса. Контракт был просто блестящим для музыканта, не выпустившего еще ни одного альбома, и отказаться было бы безумием, тем более что инициатором турне выступил сам «астронавт призрачных миров» Джон Шеппард.

Мэтью позвонил ей на студию как раз в то время, когда Пат договаривалась о подмене с Брикси Шерс.

– Брикси, всего неделя, одна передача, да и та уже вся выверена. У родителей серебряная свадьба…

Брикси, известная своими похождениями даже за пределами студии, лениво подвела ярко-синий глаз.

– Ты хочешь сказать, что летишь одна, без своего пирата? Странно, детка. И что за спешка?

– Они сначала не хотели, чтобы я приезжала, а потом вдруг передумали… – Но Пат не успела ничего объяснить, потому что зазвонил телефон. – Да, это я… Но почему?.. Месяц? Хорошо, конечно. – Пат положила трубку и чуть прикусила губу. – Ладно, Брикси, не надо.

– Я же говорила. – Шерс подмигнула Пат и вышла из кабинета, по привычке обольстительно вильнув задом.

А Пат уселась на низкий подоконник, с которого был виден только студийный двор с вечно суетящимися рабочими и отъезжающими передвижными ТВ-станциями, и задумалась.

Гастроли на месяц – это значит, что Мэт вернется только к Рождеству. Но к Рождеству бэби, если он и дальше будет расти в таком темпе, станет уже заметен. Почему Брикси так подмигнула ей? Пат невольно провела рукой по груди, поднимавшей тонкий свитер, а потом просунула руку под ремень джинсов – живот, кажется, округлился еще больше. Значит… значит, им надо пожениться. Сразу же, как только Мэт вернется. Свадьбу можно праздновать вместе с Рождеством и…

Свадьба… Конечно, как все девушки в колледже, Пат думала о своей возможной свадьбе, но всегда представляла себя на ней в виде какого-то смутного жемчужного облака с пеной кружев и длинной атласной фатой, вроде той, что лежала в заветном чиппендейловском шкафчике матери.

В компании Мэтью дело обстояло иначе. Как-то еще в начале осени они оказались на бракосочетании его кузины – студентки Калифорнийского университета. Невеста, такая же жгуче-смуглая, как Мэт, была затянута в ярко-красное трико, откровенно подчеркивавшее все изгибы ее тела, а жених щеголял каким-то подобием замшевого индейского костюма. Сразу после мэрии молодые оставили родителей и шумной толпой отправились на всю ночь по злачным местам. Кажется, именно тогда, после бессонной ночи, измученная немереным количеством шампанского и постоянными попытками Мэта овладеть ею в самых, на ее взгляд, неподходящих для этого местах, Пат заподозрила с собой что-то неладное…

В дверь просунулась взлохмаченная голова помощника осветителя Сэма, шестнадцатилетнего мулата, взятого на работу пару месяцев назад и потому восхищавшегося на студии всем и всеми:

– Запись начинается! Меня послали за вами, мэм!

Пат судорожно рванула руку из-под свитера и побежала в «четверку» – студии телецентра именовались по своим номерам: «тройка», «четверка»… На какое-то время девушка забыла и про Мэта, и про малыша, и даже про возможную свадьбу.

Перед отъездом Мэтью пришла в голову идея устроить отвальную.

– Но только без твоих студийных. – Пат знала, что приятели Мэта, в основном музыканты и художники, недолюбливали публику с телевидения, считая сотрудников студии в некотором роде чиновниками и чуть ли не агентами ФБР. – Много французского белого, травы, разумеется, сколько душе угодно, а ты оденешься, как я захочу.

Пат согласилась безоговорочно. В присутствии Мэта она всегда жила какой-то другой, словно потусторонней жизнью и чувствовала себя лишь отраженным тихим сиянием его света или, вернее, его черноты.

Утром перед вечеринкой Пат проснулась от тяжелого неотрывного взгляда черных глаз – Мэт стоял над кроватью, опершись руками на подушку и закрывая волосами весь неяркий свет позднего ноябрьского утра.

– Вот. Это мой каприз, если хочешь. – И он подал ей что-то нежное, фиалковое, вздыхающее и опадающее в его руках. Что-то оказалось странным одеянием из почти прозрачного шелка со множеством драпировок, скрывающих и обнажающих тело одновременно.

– Но как же…

– Молчи. Встань вон туда, к окну, чтобы свет шел через тебя, от тебя. Как… Как от Пресвятой Девы. И от Младенца во чреве.

Пат было бы куда удобней встретить гостей в своих неизменных «ливайсах», но желания Мэта с самой первой встречи стали для нее законом. Правда, и касались они лишь их двоих – он никогда не вмешивался в ее работу, общение со знакомыми и внутреннюю интеллектуальную жизнь. Все это, похоже, его не интересовало.

Днем Пат сильно тошнило, но, превозмогая слабость, она готовила бесконечные бутерброды, расставляла напитки и разбрасывала по всему дому кожаные подушки, чтобы гости могли улечься, где им заблагорассудится. Мэт колдовал над травкой.

К восьми вечера лицо ее, с голубыми тенями под глазами, приобрело действительно какой-то неземной вид. Ей хотелось только упасть и прижаться к чему-нибудь холодному. Но Мэтью, соорудив из одеял некое подобие трона, заставил Пат сесть туда по-турецки, наподобие восточного божка.

– Что бы ни происходило – сиди, молчи и не двигайся. – Он тщательно уложил складки фиолетового одеяния, несколько вызывающе подчеркнув грудь. – Представь себе, что это… ну, хотя бы наша свадьба.

Пат вздрогнула. Она еще так и не отважилась заговорить с Мэтом о свадьбе. Неужели он решил сам? Девушку даже отпустила не прекращавшаяся весь день дурнота.

– Милый… – Она потянулась губами к руке, раскладывающей по плечам ее тонкие каштановые волосы. Но рука продолжала бестрепетно делать свое.

Внизу залился старинный французский колокольчик, найденный Пат в одной из антикварных лавок Ньюарка и подаренный Мэту в тот день, когда они сняли этот нелепый дом.

В холл ввалился Юджин Фэйсфул с очередной подружкой, которых он менял, как и полагается свободному художнику, не реже чем раз в три месяца. Юджин, носатый, с острыми, торчащими, как у фавна, ушами, был на голову ниже своей девицы в белых сапогах на двенадцатисантиметровой платформе. Девица извивалась и хихикала.

Мэт, широко расставив свои длинные ноги в джинсах чертовой кожи, стоял у основания лестницы, улыбался и курил.

– А где Патти?

– Какого фига ей спускаться ради всяких непризнанных гениев? Давайте наверх. Тут сейчас и без вас будет столпотворение.

Действительно, через минуту холл наполнился разноголосыми выкриками, мельканием начинавших входить в моду длинных цветастых юбок, звяканьем гитар и крепким запахом спиртного.

– О, старина, какой вигвам!

– Да не лезь ты под юбку хоть сейчас, крэйзи!

– Касс, отдай же Мэту подарок, будет обольщать бельгийских девок!

На голову хозяина посыпался дождь из разноцветных пачек с презервативами. Гвалт стоял невообразимый. Компания Мэтью, состоявшая в основном из богатых студентов художественных колледжей и начинающих музыкантов, в выражении эмоций не стеснялась.

До зала второго этажа добралась лишь половина гостей, другая половина разбрелась по дому, одновременно бренча на гитарах, жуя бутерброды, поглощая вино, как воду, и пытаясь притиснуть подвернувшихся девчонок. Поплыл тяжелый запах марихуаны.

Пат наблюдала весь этот хоровод словно из-за стеклянной стены. Глаза ее искали только Мэта, который с веселой, но отстраненной улыбкой переходил от одной группки к другой, с кем-то просто выпивая бокал вина, с кем-то вступая в разговоры и споры. На Пат он не глядел, как, впрочем, и остальные гости, за исключением какого-то похожего на немца, коротко остриженного юноши. Он, вероятно, никак не мог понять, зачем здесь молча сидит эта девушка в столь странном костюме. Но Пат не понимала этого и сама. Ее начинало тяготить это сборище.