Музыка ночи

Он вошел внутрь и затворил за собой дверь, потом постоял минуту, закрыв глаза и настраиваясь, чтобы ощутить, почувствовать и услышать все. Воздух был напоен ароматом влажной земли, первобытным и плодородным, заставляющим думать о щедром урожае. Вторым по интенсивности был запах воды, слегка отдающий металлом. Блю мог мысленно представить себе эту влагу, собирающуюся на стеклах оранжереи и на листьях, серебряными каплями скатывающуюся с крыши и образующую лужицы. Над этими основными нотами в воздухе висел легкий, элегантный аромат самих цветов с их уникальными, характерными и не всегда гармонирующими друг с другом оттенками. Сегодня только что распустившийся цимбидиум перекрывал все остальные запахи, как звук трубы заглушает весь оркестр. Этот явный прекрасный запах он определил безошибочно.

Блю прислушивался и в густом, влажном воздухе, который так его успокаивал, улавливал еле слышные, короткие звуки, издаваемые ящерицами, и хлопанье крыльев птиц, разбуженных незваным гостем, и писк каких-то крошечных зверьков. Он даже представил себе, будто может слышать, как в. этом плодороднейшем уголке шуршат насекомые — пауки, жуки и стрекозы. Целый мир насекомых.

Днем это была красота, почти невыносимая, и картина ее слегка затмевала не менее чарующее впечатление от ароматов, звуков и прикосновений. Ночью цветы и листья словно образовывали полог какой-то пещеры, таинственной, бесцветной и немного опасной.

Это лучше, чем виски, хотя в последнее время он иногда забывал об этом. Порой жизнь превращается в скучную привычку. Босиком продвигаясь сквозь мир, который он создал, направляясь к керамической скамье, Блю решил, что слишком уж зависит от бурбона по ночам. А может, и нет. Он нахмурился и сунул руки в прохладную, душистую черную землю в бочке, набрав полные пригоршни, чтобы полюбоваться, как она блестит при слабом свете. По его мнению, вся эта чертова страна слишком мало пьет, потому что до смерти боится быть самой собой. Надо бежать, надо что-то выполнять, надо быть в форме девяносто семь часов в день. Это не для него. Несколько рюмок за ночь не сделают из него пьяницу, и будь он проклят, если какая-то тощая пигалица с деревенским произношением заставит его отказаться от вполне цивилизованной привычки.

Утром Элли позвонила бабушке. Джеральдина Коннор ответила по мобильнику, который всегда носила в кармане передника. Элли платила за него и настаивала, чтобы бабушка никогда с ним не расставалась. Она сейчас была в саду — Элли слышала, как где-то поют птицы.

— Привет, бабуля, — сказала она. — Чем занимаешься?

— Здравствуй, дорогая! Выдергиваю сорняки. Как прошла поездка?

— Прекрасно. Я потеряла сальник в каком-то городишке в Арканзасе, но все обошлось, так что я добралась сюда в целости и сохранности.

— А хозяин дома? Он какой?

Элли заколебалась на секунду.

— Он очень мил. Домик хорошенький, и Эйприл есть где побегать. — Чтобы избежать комментариев, она быстро добавила: — У тебя есть чем писать? Я продиктую номер телефона.

Но Джеральдина что-то учуяла.

— Погоди, детка, — с ноткой раздражения проговорила она. — Я должна пойти в дом и взять карандаш. Так он молодой, этот доктор Рейнард?

— Не очень. Думаю, ему около тридцати пяти. — Элли подошла к столу и посмотрела на его дом. — У него есть оранжереи.

— Для чего?

— Понятия не имею.

— Я все равно считаю, что это безумие — принимать приглашение от человека, о котором ты ничего не знаешь. Бог весть, что он собой представляет.

Хлопнула дверь кухни, и Элли словно увидела красные хромированные пластмассовые стулья на кухне. Сейчас бабушка открывает шкафчик направо от раковины, ящичек для всякой всячины, в котором действительно полно хлама, и роется в нем, отыскивая карандаш.

— Я готова, — сказала бабушка.

Элли прочитала номер, написанный на аппарате.

— Это исследование должно занять у меня всего несколько недель, а потом я вернусь домой и закончу книгу.

— Детка, повторяю, что я справляюсь прекрасно. Тебе вовсе не надо перестраивать свою жизнь так, чтобы окружать меня заботой.

— Я приеду не для того, чтобы заботиться о тебе. Просто мне хочется проводить с тобой больше времени. Только если, — добавила она с улыбкой, — ты не против моего присутствия.

— Не говори глупостей.

— Тогда ладно. Я тебе напишу, но думаю, что к концу месяца уже все закончу. — Она взглянула на календарь на стене и подавила легкое чувство паники, возникшее при виде сегодняшней даты.

— Поступай как надо, детка. Я по-прежнему считаю, что ты гоняешься за облаками.

Элли поняла, что сейчас Джеральдина имеет в виду не Мейбл Бове.

— Неужели тебе совсем не любопытно?

— Нет, конечно! С чего бы я после стольких лет стала волноваться по поводу того, с кем спала твоя мамочка?

Элли закатила глаза. Хотя на самом деле все так и было, как-то немного обидно, когда это произносится вслух.

— Во всяком случае, это побочное расследование. А вообще-то мне надо написать биографию.

— Мм. Что, он симпатичный?

— Кто?

— Ты прекрасно знаешь кто.

Она знала, и ложь вызывала у нее неприятное чувство. Со вздохом Элли призналась:

— Слово "красивый" в данном случае не передает всего, что можно было бы сказать.

Бабушка поцокала языком.

— Не потеряй голову на этот раз.

— Ну уж нет, я усвоила урок. Хорошенького понемножку! — Удовлетворенная тем, что предупредила внучку о возможной опасности, Джеральдина сказала:

— Буду молиться за тебя, как всегда. Я тебя люблю.

— И я тебя люблю, бабуля. Позвоню через пару дней.

Думая об этом предупреждении, Элли не сделала ничего, чтобы как-то приукрасить свою внешность перед тем, как утром за ней зашел Блю. Она надела практичные хлопчатобумажные шорты, чистые и отглаженные, но совсем не сексуальные, и такую же чистую, выглаженную блузку. Намочила волосы и зачесала их назад, закрепив широкой заколкой, и решила не краситься, но потом пошла на компромисс, наложив чуть-чуть румян, чтобы скрыть свою бледность, и говоря себе, что делает это исключительно для самоуважения.

Невинная ложь, которая открылась сразу же, как только она в ответ на его стук открыла дверь.

— Доброе утро, — протяжно проговорил Блю.

Элли втянула носом воздух. Вместе с ароматом роз донесся запах чистого мужского тела. Она пыталась убедить себя, что вчера преувеличивала его красоту. Вовсе нет.

— Доброе, — ответила она.

Закрыла дверь, позволила ему распахнуть перед ней дверцу грузовичка. Блю сел за руль.

— Как насчет завтрака? — спросил он.

— Было бы здорово.

— Хорошо. — Он завел машину и потянулся к радио. — Вы не против?

Элли покачала головой. Он щелкнул переключателем, и она приготовилась слушать рок-н-ролл, а может быть, соул или блюз. Вместо этого машину наполнили веселые звуки свинга. Элли улыбнулась, забыв о сдержанности, и посмотрела на него, подняв брови. Он выруливал со стоянки и поймал ее взгляд, когда повернулся, чтобы посмотреть в зеркало заднего вида.

— Что? Вам не нравится?

"Черт, — подумала она. — Не просто голубые глаза. Конечно, нет". Эти глаза заставили ее подумать о том неуловимом мгновении, которое разделяет ночь и день, свет и тьму, надежду и отчаяние.

— Нет, на самом деле мне нравится. — Она наклонила голову. — Просто я не ожидала такого от вас. Это ужасно понью-йоркски.

Он подмигнул:

— Держись ко мне поближе, детка. Я полон сюрпризов. — Элли хмыкнула, и напряженность оставила ее. Ну что ж, он великолепен! Но она с этим справится.

— Расскажите мне о городе, — попросила она.

Все время короткого пути он развлекал ее забавными историями о том, как зарабатывались и терялись состояния в городке.

— И вот, — насмешливо проговорил он, — историческое событие. Пайн-Бенд, три тысячи жителей.

Они ехали по сонной главной улице, на которой стояли дома, возведенные в основном сто лет назад, и среди них странно выглядели "Макдоналдс" и современная автозаправка. Одна из боковых улочек была перегорожена, и Элли увидела экскаваторы и другую строительную технику.