Божественные тайны сестричек Я-Я

Старый католический пансион в Спринг-Хилл, штат Алабама, основанный сразу после Гражданской войны и именуемый академией Святого Августина, находился в пяти часах езды от Торнтона и был известен в четырех штатах как место, куда без всякой опаски можно было отдать благочестивых девочек-католичек, намеренных предаться покаянию. Кроме того, это было местом, куда ссылали девиц, которые, по мнению родителей, нуждались в уроках благонравия. И в строгой дисциплине.

Багги подождала, пока дом опустеет, а Джези сморит сон, прежде чем сесть за кухонный стол и вынуть бумагу и ручку. Налив себе кофе, она с удовольствием коснулась бумаги пером. Ей так давно не приходилось писать ничего, кроме списков продуктов для бакалеи!

После четырех неудачных попыток Багги наконец сочинила послание, которым осталась довольна. И отправила сразу же после того, как проснулась Джези. Она написала аккуратным почерком, на простой белой бумаге:

«31 декабря 1942 г.

Комптон-стрит, 322

Торнтон, Луизиана

Матери-настоятельнице

академии Святого Августина

Спринг-Хилл, Алабама

Дорогая мать-настоятельница!

Вам пишет отчаявшаяся мать, которая хочет объяснить, почему вы должны принять мою дочь, Вивиан Джоан Эббот, в академию посреди учебного года. Я не писательница, сестра, но с помощью Божьей и нашей Благословенной Матери постараюсь все изложить как могу.

Моя дочь связалась с разнузданной толпой хулиганок. Компанией девиц, поощряющих в ней тщеславие. Она не обращает внимания на меня, свою мать. Виви и эти девицы — заодно, мать-настоятельница, и дурно влияют друг на друга. Курят, ругаются, бесстыдно выставляют себя напоказ. А в нашей средней школе с ними обращаются как с языческими принцессами. Эти девицы ставят сбою дружбу выше любви к Богу Отцу. Я боюсь, что моя дочь погубит свою бессмертную душу, если у нее закружится голова от того обожания, с которым к ней относятся в школе.

Они чересчур высоко ее ставят, сестра. Сделали Вивиан Джоан капитаном команды поддержки, выбрали самой популярной и очаровательной, включили в теннисную команду и позволили выпускать школьную газету. Это уж слишком для столь молодой девушки. Торнтонская средняя школа вовсе не так плоха. Мой сын прекрасно там освоился. Но моя дочь — в огромной опасности. В ней поощряют суетность до такой степени, что она считает необязательным припадать к ногам Матери Милосердия, Защитницы и Прибежища Грешников.

В комнате моей дочери нет знака присутствия Божьего. Повсюду разбросаны помпоны, теннисные ракетки и фотографии кинозвезд. Да еще снимки мальчика, в которого она якобы влюблена. Она поклоняется ложным богам, сестра, и ежечасно испытывает терпение Господа нашего.

Мой муж, Тейлор Эббот, адвокат, не принадлежит католической церкви и бессовестно баловал Виви с тех пор, как она научилась надувать губы. После рождения моего младшего и последнего ребенка Джези мистер Эббот окончательно распоясался. Дошел до того, что подарил Вивиан кольцо с бриллиантами, хотя ей всего шестнадцать. Ему не следовало этого делать. Бриллиантовые кольца предназначены в подарок законным женам, соединенным с мужьями таинством святого брака, а не юным дочерям.

Она слишком подпала под влияние мистера Эббота. Он принадлежит епископальной церкви, сестра, но при этом человек светский. Пьет ром и общается с коннозаводчиками. Теми, кто выращивает теннессийских скаковых и прогулочных лошадей. Он не тот человек, за кого я его принимала, когда мы были молоды.

Пришлось пойти против его воли, чтобы родить дочь Джези. Не моя вина, что я не способна проповедовать и насаждать веру, как обещала, выходя замуж. Я каждый день каюсь перед Господом за то, что родила всего троих.

Сестра, я не знаю точно, что совершила моя дочь. Муж запретил мне говорить об этом. Мать может Лишь представлять те немыслимо грязные вещи, которые он заставил сделать дочь свою. Мистер Эббот приказывает мне не думать ни о чем подобном и твердит, что жена должна повиноваться мужу. Но я ничего не могу с собой поделать, потому что привыкла размышлять над происходящим вокруг меня.

Мать-настоятельница, дело не в том, что причинила моя дочь мне. Дело в том, что она причинила святой Матери-Церкви, самой Матери Божьей, и это не дает мне покоя. Если бы Вивиан обидела только меня, я не писала бы вам.

Вивиан необходимо усвоить ценность самопожертвования. Необходимо находиться рядом с теми, кто чист телом и душой. Она нуждается в наставлениях и дисциплине, которые может получить только у монахинь Святого Августина.

Ваша академия должна принять мою дочь. Я благодарю Владычицу Небесную за существование такого места.

Умоляю, мать-настоятельница, и взываю к вашей мудрости: пожалуйста, позвольте моей дочери как можно скорее поступить в академию. Действуйте не колеблясь, во имя Госпожи Нашей, чтобы спасти мою дочь. Она цветок, созданный Богом, но этот цветок вянет. И если я не удалю ее от мирских соблазнов, она умрет, прежде чем получит возможность расцвести духом.

Ваша, во имя Христа, молитвами Пресвятой Девы

миссис Тейлор С. Эббот.

Р.S. Мы с мужем узнали, что вы в настоящее время расширяете жилые помещения для сестер. Мы с радостью пришлем пожертвование в фонд строительства академии Святого Августина, как только Вивиан начнет учебу.

21

Обнаружив в альбоме два свертка с письмами, отправленными Вивиан в академию Святого Августина, Сидда испытала нечто близкое к восторгу археолога при виде ценнейшей находки. Первое письмо было от Ниси, а на конверте виднелись три слабых отпечатка губ.

Сидда открыла конверт, и слова полетели в нее как встопорщенные, обезумевшие птицы. Поля бумаги и текст были усеяны кляксами и чернильными мазками. Сидда начала читать:

«21 января 1943 г.

Дорогая, милая Виви!

О, солнышко, я никогда не думала, что мое первое в сорок третьем году письмо выйдет таким грустным. Я думала, это будет год, в котором мы выиграем войну, а вместо этого мы потеряли тебя. Мое сердце разлетелось на миллион осколков при воспоминании о том, как ты покинула город на проклятом поезде, словно одинокая и нелюбимая, чего, конечно, нет и быть не может. Мы сидим у Каро. Миссис Боб пыталась развеселить нас тремя контрамарками на «Быть или не быть», но нас ничем нельзя утешить.

Твой старший брат тоже расстроен. Я никогда еще не видела Пита таким мрачным. Когда они с Каро пришли сегодня утром, я ударилась в слезы, села в машину — прямо в пижаме, представляешь? — и поехала с ними к Тинси. Пит снова и снова извинялся за то, что именно ему пришлось везти тебя на вокзал, не известив целую тысячу друзей о твоем отъезде. Говоря мне об этом, он сам едва не плакал. О, Виви-пышечка, мы бы все пришли тебя проводить! У нас было столько планов! На кухонном столе до сих пор стоит обувная коробка, полная пралине и сметанного печенья, которое я испекла специально для тебя, а потом завернула, каждое по отдельности, и все такое. Но теперь ты на пути к монахиням, не имея ни малейшего знака нашей любви! О, я снова плачу.

Мы все подошли к твоему дому еще до полудня. Прямо к кухонной двери, как всегда! Собирались высказать твоей матери все, что о ней думаем. Но дверь оказалась запертой! Мы стучали и орали, пока Багги не спустилась вниз, и тогда увидели, что она плачет. Это заставило нас подумать дважды, прежде чем отчитывать ее. Она сказала, что больна. «Ну да, — сказала Тинси. — Мы все больны. Сердца наши болят от потери Виви».

Но тут твоя мать сказала, что должна лечь, иначе упадет в обморок. Каро хотела что-то ответить, но я остановила ее и мы ушли.