Вкус яблочных зёрен (ЛП)
![Вкус яблочных зёрен (ЛП)](/uploads/posts/books/189934/189934.jpg)
Вкус яблочных зёрен (ЛП) читать книгу онлайн
Воспоминания о летних каникулах у бабушки радужны и волшебны, а истории, рассказанные тётками таинственны. Катарина Хагена рассказывает о женщинах одной семьи, переплетая судьбы трёх поколении. Роман о забвении и о памяти, волнующий, восхитительно забавный, и в то же время мудрый. Когда Беттина умерла, её дом достался по наследству Ирис. Спустя столько лет, Ирис снова оказывается в старом дома своей бабушки, где она проводила летние каникулы и играла со своей двоюродной сестрой в переодевания. Она блуждает по комнатам и саду, по миру, где время остановилось. В этом мире красная смородина становится белой за ночь, слёзы можно законсервировать, деревья цветут дважды, деревни исчезают, а женщины высекают из кончиков пальцев искры. За это время сад одичал. После своего падения с яблони Беттина сначала стала рассеянной, потом забывчивой и напоследок она уже не узнавала ничего и никого, даже своих собственных трех дочерей. Ирис прожила целую неделю одна в дома. Она не знает, хочет ли оставить себе этот дом. Она купается в Черном озере, принимает гостей, целует брата бывшей подруги и перекрашивает стены. Блуждая из комнаты в комнату, она отыскивает на ощупь воспоминания, которые забыла: Чем на самом деле занимался дедушка, прежде чем ушел на войну? Какие мужчины любили дочерей Беттины? Кто ел яблоки прямо с зёрнышками? Наконец-то Ирис вспоминает ту ночь, когда с её двоюродной сестрой Розмари случилось несчастье: что делала Розмари на крыше зимнего сада? Хотела ли она ещё что то сказать ей, Ирис? Ирис догадывается, что существуют различные формы забвения и воспоминание лишь одна из них.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
перетирать. Мы попробовали пюре с корицей и с небольшим количеством муската. Я взяла
три яблочных семечка, очистила от кожуры и разрубила на куски, потом бросила их в пюре.
Тёплый, сладко-земляной запах сваренных яблок наполнил каждый угол дома, и даже
кровати и занавески так пахли. Это был чудесный яблочный мусс.
Следующие дни я провела в саду. Я осторожно вырвала горы сныти и травы бородавки,
и стебли флоксов, и маргариток из живой изгороди. Водосбор обыкновенный, который был
засеян на дороге, я выкопала и посадила в клумбы. Я срезала побеги сирени и жасмина,
чтобы колючие кусты крыжовника снова получили солнце. Маленькие жёсткие отростки
горошка я осторожно отделила от не надёжных стебельков и подвела к забору, или привязала
к палке. Незабудки почти засохли, только тут и там ещё моргали синим цветом поверх
растительности. Большим и указательным пальцами я вытягивала снизу вверх тонкие
стебельки, чтобы очистить семена, потом подняла руки к ветру и позволила разлететься
маленьким серым зёрнышкам.
В день моего отъезда Макс проводил меня к остановке.
Когда автобус завернул в улицу, я сказала:
— Спасибо за всё.
Он попытался улыбнуться, но у него не получилось.
— Забудь.
Я вошла в автобус и села на свободное место. Когда автобус дёрнулся с места, меня
отбросило назад на спинку кресла.
Эпилог.
Я сижу за письменным столом Хиннерка, и смотрю во двор на голые липы. Вообще-то
я знаю, как сад выглядит зимой. Уже одиннадцатый раз я защищаю его от мороза:
укладываю сосновые ветки на клумбы, обёртываю кокосовые циновки вокруг подрезанных
чувствительных кустарников многолетника и розы. В феврале пастбище перед домом
полностью покрыто подснежниками.
На письменном столе лежат записи Бременского архитектора и автора эссе, который
отмечал события и феномены Бременской художественной сцены в двадцатые годы, и
эмигрировал позже в Америку. Я редактирую его архив.
Карстен Лексов умер через год после Берты. Просто упал, с ножницами для роз в руке.
Мой сын ездит на скейтборде между липами во дворе со своими друзьями. Я должна
сдерживаться, и не стучать в стекло, чтобы попросить его подтянуть выше брюки, и
застегнуть куртку. Но, пожалуй, я долго не выдержу.
Он замёрзнет.
Уже несколько дней я готовлю верхние комнаты к приезду моих родителей. Мой отец
решил уехать из Южной Германии потому, что возросла тоска моей матери по родине. Она
много плачет и мало ест. Она удаляется.
Она забывает.
Иногда Криста не знает, готовила ли она уже или нет. Иногда также забывает, как что-
то варят. Возможно, здесь в доме это станет для неё проще, но я этому не верю. И я также не
думаю, что мой отец в это верит.
Я всё ещё не видела Миру, хотя она теперь и принадлежит к семье, время от времени
она нам звонит. У Макса есть большой контракт. Она всё ещё партнёр в канцелярии и живёт
уже одиннадцать лет с преподавательницей в одной квартире в старом берлинском доме.
Когда я ей звоню, мы не говорим о Розмари. Мы так стараемся о ней не говорить, что можем
слышать свои дыхания в телефонной линии. И шум ночного ветра в ветвях ивы.