Самая желанная

Комната Кристины оказалась в старом амбаре, где в летний сезон жили наемные работники Парфюмо, помогавшие возделывать большой огород. Густо разросшийся сад скрывал приземистое, сложенное из разномастных валунов строение от посторонних глаз. В тени огромных деревьев грецкого ореха, едва начинавших зеленеть, было прохладно и сыро, а на разогретой солнцем каменистой тропинке, словно рассыпанные драгоценности, дремали большие сине-зеленые мухи.

Амбар под соломенной крышей казался заброшенным и безопасным. Это обстоятельство больше всего радовало Кристину — здесь она могла уединиться и даже запереть тяжелую дощатую дверь ржавой задвижкой. Оконце с треснутыми мутными стеклами в прогнивших рамах казалось менее надежным. Но поставленные на подоконник Кристиной ряды пустых бутылок должны были предупредить об опасности, если кто-нибудь задумал бы проникнуть сюда ночью. По крайней мере, она успеет проснуться от грохота, прежде чем ее придушат.

Пугливость, настороженность помощницы Парфюмо сразу бросались в глаза. Марыся Сташевская сторонилась всяких знакомств, проводя свободное время в своей каморке. Она вообще старалась не показываться на глаза посетителям, предпочитая возиться на кухне с грязной посудой или заниматься на задворках стиркой.

Взбивая пену в большом оцинкованном корыте, закрепленном на массивных козлах, она порой замирала, словно прислушивалась к чему-то. В эти минуты мысли Кристины растекались, теряя ориентиры, и ей начинало казаться, что именно так сходят с ума. Живая, ощутимая до мелочей, чужая жизнь пугала реальностью материализовавшегося кошмара. Это солнце, кусты, холмы, морская синь на горизонте, толстая жена Парфюмо, пахнущая чем-то кислым, явно сторонящаяся, всякий раз делающая брезгливую гримасу, отдавая ей короткие распоряжения, — что это, сон наяву? Но какова же тогда явь — подлинная ее, Кристинина жизнь? Московская пятиэтажка, римская тюрьма, скромная гостиница «Парма», роскошные владения Антонелли — где находятся они: в реальности или в ее воображении?

Почему-то отчетливо всплывал в памяти быстрый, как удар, взгляд Надин-Белоснежки, узнавшей о контракте подружки с «Каратом», и ее наморщенный, то ли пренебрежительно, то ли завистливо, носик. «Миллионы ты там грести не будешь — и не мечтай. Там таких, ищущих, пруд пруди. Но вот со здоровым сексом проблем наверняка не будет. Уж чего-чего, а темперамента тамошним черножопеньким не занимать», — заверила она Кристину на прощание. Смешно. Уж в гадалки Надьке лучше не соваться. Ночь с Элмером, одна, правда, очень желанная, и садистские надругательства Рино — богатая любовная практика, ничего не скажешь! Элмер умер, не сумев даже привязаться к ней, но успел затянуть на шее русской подружки тугую петлю. От этой мысли по коже пробегали мурашки, и Кристина затравленно озиралась, отчетливо представляя огромное бронзовое тело, возникающее рядом.

Стряхивая наваждение, она заставляла себя собраться, произнося мысленно что-то совсем простое, родное, детское. «В лесу родилась елочка…» — мысленно декламировала Кристина, стиснув зубы и пытаясь преодолеть мутящий рассудок страх. Затем продумывала заново всю случившуюся с ней историю, стараясь выискать в ней оптимистические моменты и хоть какой-то логический смысл.

«Все к лучшему, — твердила себе Кристина. — Эти сказочные, затерянные в южной глуши края — не ссылка, а награда. И обещание победы». Как пишут путеводители, изученные Кристиной у Стефано накануне отъезда, природные и климатические условия в этих краях «отличаются покоряющим своеобразием». Теплый воздух какого-то особого вкуса, смешавший запахи моря и пробуждающейся земли, которая никогда не ведает зимней спячки. Летом здесь будет пекло — раскаленный камень, выжженные солнцем склоны и млеющее в жарких испарениях море. Еще бы, ведь «носок» итальянского «сапога» немного севернее Туниса и Алжира. Сейчас здесь +18˚, морская синь до горизонта, манящая тем сильнее, чем настоятельнее заявляла о себе потребность в хорошей бане.

Через три дня работы на жаркой кухне Кристина почувствовала, что покрылась слоем грязи и пота. На вопрос работницы о возможности помыться Парфюмо пренебрежительно хмыкнул: «Вон в саду бочка. Бери ведро и тащи в хлев. Воды пока не жалко. Это летом буду по капле считать. Но к лету, того, упорхнешь, значит…» Он окинул Кристину таким цепким масляным взглядом, что ей стало ясно, — недаром здесь у восьмидесятилетних стариков ребятня пузатая бегает.

— Я не прочь приласкать тебя, сладкая. Как-нибудь вечерком. Моя хозяйка к сестре гостить уезжает. У меня пластинки есть хорошие. И заплачу, конечно. Парфюмо никогда не скупится для такого дела, и силенки еще имеются. — Он смачно ущипнул ее пониже спины, подтверждая свои слова.

— Спасибо. Потом. Я еще не привыкла… Устала… — пробормотала работница невпопад, пряча сверкнувшие отвращением глаза.

Для купания Кристина выбрала вечерние часы, когда перед ужином в забегаловке наступало затишье и хозяева отдыхали в доме. Два ведра, кружка и кусочек хозяйственного мыла — вот и все, что заменило ей ванну. Но и это было настоящим блаженством для истомившегося по воде тела.

Дверь в хлев не запиралась, пол застилала солома, сгнившая в глубине и еще сухая, золотистая, сверху. Сквозь щели в крыше, набранной из узеньких дощечек, проникали полоски света, на потолочных перекрытиях возились, тихонько воркуя, голуби. Кристина намылилась и с удовольствием облилась прохладной водой. Потом, опустившись на колени, намылила длинные волосы, жалея, что не остригла их накануне бегства. Искушение отделаться от обременительной шевелюры было велико — перед кем ей теперь щеголять? Ведь не фотомодель, а скорее каторжница, значит, и замашки иные. Но Кристине казалось, что именно с этого незначительного шага начнется ее капитуляция перед обстоятельствами. Нет, Марыся Сташевская останется Кристиной Лариной до тех пор, пока хватит сил сопротивляться отчаянию. Она яростно намылила слипшиеся, упавшие на солому длинные пряди.

Несколько раз Кристине послышалось, что за стенами хлева кто-то ходит, перешептываясь и хихикая. Но теперь с ней так бывало частенько — тени, шорохи, звуки, — все пугало и настораживало. «Глупости! Надо успокоиться и хорошенько помыться», — успокаивала себя Кристина, сдерживая дрожь и желание немедленно скрыться, спрятаться в своей каморке. Нарочито медленно она облилась из ведра и откинула назад мокрые волосы. В дверях, мерзко улыбаясь и протягивая ей дрожащей рукой замусоленную купюру, стоял Парфюмо.

— Уйдите! Прочь! — крикнула девушка, натягивая на мокрое тело ситцевое платье. Но старик и не думал уходить, больше того, рядом с ним появилась огромная фигура местного пастуха, слывшего юродивым.

— Кьямо тоже дает тебе деньги. Не брыкайся, малютка, мы только немного поиграем, а ты сможешь купить себе красивое платьице и конфетки. Правда, Кьямо? — Старик двинулся к ней, а за ним, растопырив руки и разинув слюнявый рот, шагнул бородатый дебил.

— Прочь! — Кристина запустила в старика ведром и, толкнув коленом не ожидавшего нападения гиганта, выскочила в сад.

Первым ее желанием было скрыться в горах, но девушка быстро сообразила, что омерзительные деревенские кавалеры куда безопаснее неведомых убийц, идущих, возможно, по ее следу. По сравнению с Рино Бронзато свиноподобный Парфюмо и даже полоумный пастух выглядели комически. «Уж этих-то прохиндеев Марыся сумеет раскидать за милую душу!» — убеждала себя Кристина, стуча зубами от страха и холода.

Она заперлась в своей комнате, приняв все меры предосторожности: проверила ограждение из пустых бутылок на окне и положила под подушку украденный на кухне нож.

Вскоре послышались шаги и шипящий голос Парфюмо под дверью:

— Ты разбила мне голову, чертовка! Мою старую, глупую голову. Парфюмо ведь сразу понял, что ты за птица… Ступай на кухню, а завтра можешь убираться туда, откуда явилась, — в вонючую каталажку, в тюрягу, грязная шлюха!

Кристина затаилась, а когда хрюканье, означающее язвительный смех, утихло, натянула вязаную кофту и по уши залезла под одеяло. Никуда она не пойдет — и в темном саду, и в харчевне страшно. Она совсем одинока, и скоро, наверно, явятся полицейские и увезут беглянку в самую мерзкую тюрьму, предназначенную для отъявленных злодеев.