Дорогая кузина

В первый раз Ариадна выслушала даму абсолютно спокойно. Она давно привыкла к назойливости полубезумных фанаток и сумасшедших поклонниц творчества ее мужа, то бишь ее собственного, готовых торжественно лечь под него в любой удобный момент. В том, что муж постоянно ей изменяет, Ариадна не сомневалась ни секунды. И не придавала никакого значения его бесконечным изменам, поскольку была уверена в себе, а все коротенькие любовные романы поэта вполне справедливо считала шашнями без завтрашнего дня.

— Я думаю, — невозмутимо заговорила Ариадна, когда дама закончила свою пламенную речь, — что помешать соединению двух по-настоящему любящих людей может лишь Господь. Это раз. Во-вторых, насколько мне известно, Вадим был женат, и странно, что вам не помешали его жена и сын. В-третьих, мой муж — давно взрослый и вполне самостоятельный человек (это была откровенная ложь) и способен решать такие вопросы сам. Поэтому мне непонятен смысл и цель ваших звонков сюда.

— Я хочу, — заявила Елена, — предупредить вас о возможных последствиях и о его вполне вероятном уходе ко мне! Подготовить вас заранее.

— Это крайне благородно с вашей стороны! — хладнокровно заметила Ариадна. — Вы очень заботливы! А поэтому будьте так добры, не звоните нам больше!

Елена совету не вняла и продолжала названивать.

— Что ей нужно?! Чего она хочет?! — не выдержала и взорвалась, наконец, Сима.

— Ей нужен твой отец, — бесстрастно объяснила мать. — Как и многим другим. Не обращай внимания. Это мелочи и настоящие пустяки. Учи уроки!

— Но ведь папа с ней встречался? — продолжала настаивать Сима. — Почему? Я ведь не маленькая, все понимаю!

— Папа ее не разглядел, он плохо видит, — привычно разъяснила мать, повторив свое основное излюбленное объяснение.

И усмехнулась, услышав юношеское максималистское дочкино "все понимаю". Все понимал только Господь…

…- Так что я должен сделать? — повторил Илья. — Чего ты хочешь от меня?

Сима встала, помолчала, прошептала: "Я приду на следующей неделе, принесу деньги" и убежала.

Илья почесал нос:

— Чумовая девка! Давай, Молекула, допьем водку и будем думать, что нам делать и как жить дальше.

Решение Лидочки уйти с дневного родилось спонтанно, вызывающе и нерационально. Но оно было принято и претворено в жизнь. Лидочка перевелась на заочку и автоматически тоже лишилась комнаты в общежитии.

Лидочка позвонила домой в Дубну и сообщила родителям о своем желании сменить отделение. Мать восприняла это крайне отрицательно, вышла из себя, обругала Лидочку и даже пустила слезу. А потом заявила, что Лида уже большая и если считает, что именно так нужно, то пожалуйста! Но тогда нечего спрашивать советов у родителей, потому что иначе, как очередным сумасбродством, ее уход на заочку они назвать не могут. На том связь с домом закончилась. Очевидно, навсегда.

Неожиданно комнату для них, и недорогую, нашла явившаяся, как обещала, Серафима.

Лидочка проворно собрала в одну сумку все немногочисленные одежки, Илья набил рюкзак книгами, журналами и рабочими инструментами, а в большую коробку, найденную на помойке, бережно уложил компьютер, монитор и магнитолу. И можно было переезжать.

Квартира находилась возле станции метро "Марьино". Унылый район, тесный от многоэтажек. Добрались на такси.

Им навстречу вышел хозяин, представившийся по телефону Львом Аполлоновичем. Большой широкий шкаф в очках, с рыжеватой бородой и патлатый.

— Здравствуйте! — приятным низким голосом сказал он. — Какие вы еще молодые! Манатки все ваши?

— Да!

— Ну, давайте помогу перенести!

И Лев Аполлонович поволок в комнату коробку.

— ЭВМ? — поинтересовался он. — Будешь на компьютере работать?

Илья бодро кивнул.

— Молодец! — улыбнулся хозяин. — Только не забывай оплачивать свет по счетам Чубайса!

Илья с Лидочкой вошли вслед за ним в комнату, где им теперь предстояло жить.

Что ж, дареному, равно как и взятому напрокат коню в зубы не смотрят…

Первый этаж. Окно с решеткой, довольно слепое, грязноватое, наполовину задраенное полотном. Холодильник в углу. Широкая старая тахта. Столик, стул. Сальные обои наполовину содраны. Если разложить вещи и установить компьютер и магнитолу — в комнате еще можно лежать, стоять и сидеть. Но ходить по ней уже нельзя — этого не позволят ее габариты. Зато она в углу квартиры. Закроешь дверь — и отделен от всех: от маленького мира дома — дверью, от большого мира снаружи — полотном. Сиди себе, работай, или спи, или читай, или играй на компьютере. Красота! Но если гостей звать, то по одному. Четыре человека в комнате не поместятся. И три-то с трудом… Да кого им звать!

Илья медленно снял очки, которые стал носить совсем недавно, и принялся их задумчиво протирать. Лидочка тотчас с удовольствием шлепнулась на мягкую, продавленную ямами тахту.

— Большое дело провернули, — проговорил Илья. — Теперь пока за жилье можно не беспокоиться. По-моему, Лев Аполлонович — дядька милый. Ну да поживем — увидим!

И потекла новая жизнь в маленькой затерянной комнате на задворках мира. Очень крепко и сладко спалось вдвоем, в объятьях друг друга, на широкой мягкой тахте.

Илья плюнул на заочку и пассивно бросил институт, то есть просто не явился на регистрацию переведенных на заочное отделение. И автоматически отчислялся рано или поздно, но это его уже не интересовало. Он — ушел из Литинститута. Навсегда.

Зато приложил все силы и устроил на работу Лидочку. И теперь она служила курьером в фирме, торгующей оргтехникой, с самого раннего утра до пяти часов вечера моталась по городу, и только по смеркающейся Москве возвращалась на метро в Марьино.

Наступила холодная прелая осень. Илья сутулился за компьютером, глядя на мерцающий экран и изобретая новые вирусы. На работу его по-прежнему упорно не брали.

Лев Аполлонович действительно оказался милым, чувствовал себя перед всеми виноватым, всем пытался помочь и робко улыбался — грузный и очкастый. Но иногда вечерами, когда к нему приходили приятели, все резко менялось.

Хозяин шумел и гудел, как старый холодильник, жег свет и вел бесконечные разборки. Допоздна из кухни, где сидел он с друзьями, слышались споры, звон стаканов и крики. Странно мерцал, помаргивая, абажур. Потом голос хозяина переходил в дикий рев, и было слышно, как грозный Лев колотит кулаком по столу.

После таких пьянок Лев Аполлонович становился невменяемым и свирепым, правда, все равно довольно безобидным, но неприятно-режущим душу. Он подолгу спал и валялся в полутемной комнате на кушетке тяжелым мешком. Просыпался в похмелье и, свекольно-бордовый и вареный, постанывая от головной боли, ковылял на кухню пить кефир.

И вновь превращался в кроткого, вдруг понимая, что набузил и наскандалил, и словно просил за это прощения. Заходил к жильцам, спрашивал, не надо ли помочь и как они живут. Слащаво, жалко улыбался, заискивал и лебезил, бесконечно извиняясь и допытываясь, не обидел ли кого.

Так повторялось довольно часто.

И тогда Илья и Лидочка прибегали к давно испытанному средству: осторожно закрывали дверь в свою комнату и сидели тихонечко, занимаясь своими делами, почти не выходя и не обращаясь к хозяину, стараясь вести себя так, словно их нет в квартире — не видно и не слышно. И действительно, никто их не трогал и не беспокоил. Только доносились голоса поддавших, непонятно откуда берущихся корешей Льва Аполлоновича, звон стаканов и новые перебранки…

Хозяин служил грузчиком в магазине. И женщина у него была. Он ее всегда в разговорах называл "моя подруга". Поэтому Илья с Лидочкой стали величать ее "подруга Льва Аполлоновича".

Пару раз их навещала Сима. Снова жаловалась на любвеобильного отца. Рассказывала, что видела его не раз в ЦДЛ с красивыми молодыми девицами. А потом внезапно поинтересовалась второй, двоюродной сестрой Ильи, а значит, и своей.

— Познакомить? — спросил Илья. — Она здесь теперь учиться.