Пока мы не стали незнакомцами (ЛП)

Она фыркнула.

— Ладно, ладно. Дай только закинуть сумку домой и поставить в известность маму.

— Хорошо, — кивнул я, отметив, что она сказала не «мою маму», а «маму», как будто говорила одному родителю о другом.

Мой разум даже не предпринял попытку проанализировать собственные чувства. Я смотрел на дверь, пока Эш не вернулась. Она собрала волосы в пучок на макушке, как делала ее мама. Она прищурилась и нахмурилась, отдавая мне мою рубашку.

— Господи, она там разбита. Пора идти.

— У нас с твоей мамой кое-какие проблемы…

— Сложные дела взрослых, — перебила она меня, прежде чем развернуться и пойти по тротуару вперед. — Идем.

Я забрал рубашку и последовал за Эш, как какой-то щенок. Она шла уверенно, даже не оглядываясь назад, а я тащился за ней.

— Идем, тут всего два квартала пути. Ты собираешься плестись позади все время?

Я ускорился, чтобы идти рядом.

— Итак, расскажи мне больше о себе. Ты музыкант, как твоя мама?

— Я умею играть на пианино, но нет. Предпочитаю визуализацию, думаю, я скорее похоже на тебя.

— Да? — Я услышал надежду и гордость в своем голосе.

— Ага. Надеюсь, это приведет к чему-то хорошему. — Я не понял, что она имела в виду. Она продолжала идти. — Думаю, я хочу стать графическим дизайнером.

— Это замечательно. Ты хорошо учишься?

— Школа для меня всего лишь этап. Вообще-то, скучно, но я справляюсь. Не похоже, чтобы у меня был выбор.

Да кто она такая?

Эш указала на соседнее кафе, и мы пошли туда. Она заказала латте и булочку, а я — обыкновенный черный кофе. За стойкой находился симпатичный молодой человек, и я заметил, как Эш стреляла в него глазками. Я разглядывал ее, пребывая в шоке. Девочки-подростки относятся к совершенно иному виду.

— Что? — спросила она.

— Эм, ничего.

Мы сели за маленький круглый столик у окна и огляделись.

— Хороший день. Обожаю весну.

— Мы собираемся говорить о погоде? — спросила она прямо, хоть и спокойно. Я так и не привык к тому, какой прямолинейной она была.

— Для таких ситуаций нет инструкций, Эш.

— Я знаю и пытаюсь быть сопереживающей, но ты взрослый мужчина…

Я усмехнулся.

— Ты права.

— Слушай, я знаю историю. Мама была со мной предельно честной, пока я взрослела, и теперь мы оба знаем, что ты и не подозревал обо мне.

Я ощутил облегчение. Ей без проблем удавалось снять напряжение.

— Все так, да.

— Никто тебя не винит.

— Я об этом и не переживал. Но раз ты упомянула об этом: что ты думала обо мне, когда считала, что я не хочу иметь с тобой ничего общего?

— Ну, у мамы вроде как есть книга о тебе. Она начинается с кучи фотографий, заметок и других вещей со времен университета, а затем она собирала статьи о тебе и твоих работах и добавляла их туда. — Мысль о том, что Грейс это делала, сразила меня. — Она водила меня посмотреть некоторые из твоих фото, когда те были на стенде в деловой части города, но не слишком распространялась о твоей жизни.

— Да, но что ты думала?

— Честно, моя мама всегда была о тебе довольно высокого мнения, но история ваших отношений преподносилась скорее как предостережение. Как урок, который нужно усвоить. Она не винила тебя, даже когда не знала правду, так что я не особо думала обо всем этом — просто считала, что у тебя сумасшедшая карьера и что дети — не твое.

Я уставился в окно за ее плечом.

— Я хотел детей…

— Мама не знала об этом, так что тебе не стоит винить ее. Она всегда говорила, как сильно хотела меня. Говорила, что когда люди… ну, знаешь… делают это, — ее щеки порозовели, — их мысли о детях и будущем должны быть схожими. Думаю, она считала, что ты знаешь обо всем благодаря письмам и просто не хочешь быть папой.

— Это не так.

— Я была серьезной, когда говорила, что она не была о тебе плохого мнения. Я достаточно умная, чтобы понять это, ведь часть меня от тебя; если бы она думала плохо о тебе, то это относилось бы и ко мне.

Во мне бушевали все возможные чувства в одно и то же время, включая любовь. Я испытывал любовь к этому милому ребенку, сидевшему напротив, и защищавшему и меня и свою мать одинаково самоотверженно и с пониманием.

— Ты очень умная. — Горло сдавило. — Ты похожа на свою маму. Такая же проницательная и сообразительная. — Я взял себя в руки. — А твое детство… каким оно было?

— Хорошим. То есть папа любил меня, и мама давала мне все самое лучшее. У меня было все, в чем я нуждалась. — Эш глотнула кофе.

— Какая у тебя фамилия?

— Портер.

Я ощутил ком в горле.

— Ну конечно.

— Просто так было проще. Хотя ты указан в моем свидетельстве о рождении.

— Указан?

— Ага. Папа пытался удочерить меня раз пять точно. Именно поэтому в конце его жизни мама так усердно пыталась связаться с тобой, тебе нужно было отказаться от родительских прав в его пользу, чтобы он мог официально удочерить меня. Мне было все равно, потому что он всегда был моим папой. В отличие от меня, для него этот клочок бумаги имел большое значение.

— Мне так жаль, Эш. Я не знал. Я даже не могу объяснить, как я сожалею.

Ее глаза слегка увлажнились, но она не позволила себе заплакать. Я был близок к нервному срыву, я чувствовал злость ко всем, включая Дэна. Он уже был мертв, так что я не мог убить его, но где-то глубоко, невзирая на шок, я начал осознавать, что должен быть ему благодарен. В конце концов, он вырастил мою дочь тем человеком, к которому я проникся симпатией сразу же.

Эш откусила от булочки, улыбнулась и, жуя, посмотрела в окно. Создавалось впечатление, словно я смотрю на Грейс в прошлом, но с моим цветом глаз и с едва различимой ямочкой на подбородке, как у меня.

— У тебя есть искривленные пальцы?

— Вообще-то, есть. У меня искривленный указательный палец на ноге. Спасибо за это, кстати. — Мы оба рассмеялись, но затем снова затихли.

— Каким он был?

— Кто?

— Твой отец.

Она посмотрела мне прямо в глаза, смело, как ее мама.

— Теперь ты мой папа… если хочешь.

Вот и все. Я начал плакать. Я не шмыгал, но слезы струились по моему лицу, а горло было настолько сдавленным, что я рисковал перестать дышать. Я потянулся через стол, взял ее за руку и закрыл глаза. Я понял, что хочу, чтобы Эш была в моей жизни. Боль от пропущенного детства этой девочки убивала меня.

— Да, я хочу этого, — прошептал я.

Она тоже начала плакать. Мы оба рыдали, раздавленные реальностью, которую нам предстояло принять. Никто не мог изменить прошлое или вернуть нам упущенное время, не существовало слов, способных сделать ситуацию лучше. Нам нужно было принять настоящее таким, каким оно было.

Мы встали и обнялись на долгие минуты, и меня удивило, что происходящее не казалось мне диким, Эш не казалась мне незнакомкой.

В кафе находилось несколько посетителей, но все в конце концов стали игнорировать нас и вернулись к своим разговорам, пока я обнимал свою дочь. Обожаю это в нью-йоркцах. Мне было паршиво из-за того, как вышло с детством Эш, но я продолжал злиться на Грейс и Элизабет.

По дороге к дому Эш спросила:

— Что будет с тобой и мамой?

— Это сложно, Эш. Я не знаю, что будет.

— Она любит тебя.

— Я знаю.

Когда мы добрались до дома, она вытащила телефон из кармана.

— Какой у тебя номер? Я напишу тебе, чтобы у тебя был мой номер. Ты сможешь позвонить мне, чтобы мы сходили куда-нибудь.

Я дал ей свой номер.

— Знаешь, я не хочу «ходить куда-нибудь». Я хочу быть частью твоей жизни. Поначалу будет странно, но я так хочу… если ты согласна.

Она расплылась в улыбке и стукнула меня по руке.

— Ладушки, тогда увидимся позже… эм… как мне тебя звать?

— Зови как хочешь.

Эш рассмеялась.

— Ладно, увидимся, Джордж.

Я покачал головой.

— Глупышка. — Я потрепал ее волосы и заметил, что Грейс наблюдала за нами в окно. Она выглядела ужасно и явно рыдала без остановки. Она грустно улыбалась. Я отвел взгляд в сторону.