Рассвет

Том проснулся в холодном поту, чувствуя, что все тело у него затекло. Было совсем темно. В доме звонил телефон. Он вскочил и, спотыкаясь, поднялся по ступеням. Если это из больницы… Если Тимми…

— Алло! Алло! — закричал в он в трубку.

— Это я, Робби. Где ты пропадаешь? Я всю неделю пыталась тебе дозвониться.

— Тимми снова в больнице, и мы почти все время проводим там.

— Ох, Том! Ему опять плохо?

— Да, очень. Мы не знаем… не знаем, чем все это кончится.

— О, как ужасно.

Жалость была хуже всего. Тебе хочется, чтобы тебя пожалели, ты нуждаешься в жалости и все же жалость причиняет тебе душевную боль, терзает тебя.

— Я позвоню, когда положение прояснится, — сказал он.

— Ты не сможешь мне позвонить. В моей комнате нет телефона. Я все время звонила тебе из холла. Здесь все чудесно. Я узнаю массу нового. Но сейчас не время говорить об этом. Том, я скучаю по тебе.

От нахлынувшего вдруг желания у него сжалось горло, и слова давались ему с трудом.

— Господи, как бы мне хотелось, чтобы ты была рядом. Я собираюсь лечь спать. В холодную одинокую постель. Я уже так замерз, что весь дрожу.

— Это все нервы. Но, милый, ждать осталось совсем недолго. Неделя, потом еще одна. А пока… ах, Том, я буду молиться от всего сердца. Я переживаю за Тимми так же, как если бы он был моим родным братом, хотя я его никогда не видела. Я переживаю потому, что он твой брат. Думай о том, что до сих пор он все-таки каждый раз поправлялся.

— Постараюсь.

— Сейчас мне уже надо идти. Спокойной ночи, милый. Поспи, если сможешь.

Положив трубку, он какое-то время стоял у телефона, чувствуя, что губы у него раздвигаются в слабой улыбке. Ни одна из проблем, тяжелым грузом лежавших на его плечах, не решилась, но все же за эти несколько минут настроение у него изменилось. Он больше не ощущал себя крошечной песчинкой мироздания, частичкой материи, распад которой не имеет никакого значения.

Сомневаться не приходилось — ее дух придал ему силы. Ее теплый хрипловатый голос отражал ее бодрую энергичную натуру и, услышав его, Том и сам почувствовал себя бодрее. Ему даже показалось, что одной лишь силой своей воли Робби сумеет заставить Тимми жить. А что до истории с Кроуфильдами, как же она стала бы над ней смеяться. Том представил, как она откидывает голову и заливается презрительным смехом. «Что за наглость! Что за дурацкая шутка, — сказала бы она. — Да кто они такие, чтобы воображать, что им удастся этот подлый трюк?»

И ему захотелось, чтобы новый семестр начался уже завтра. У Робби будет новая комната. На окнах будут висеть занавески с оборочками, повсюду будут расставлены самые немыслимые безделушки, а на кровати будут восседать многочисленные плюшевые звери. Забавно, что девушка, зарекомендовавшая себя способным химиком-аналитиком, может придавать значение всяким оборочкам на наволочках и занавесках и черным кружевным ночным рубашкам. Но и эта ее черта привлекала Тома.

Внезапно он вспомнил, что в магазине подарков при больнице видел большого белого плюшевого медведя с очаровательной забавной мордой, пушистого и мягкого. Робби он наверняка понравится. Завтра, что бы ни случилось, он купит этого медведя ей в подарок.

— Необходимо и дальше продолжать ставить банки, — сказал доктор О'Тул и легонько похлопал Тимми по спине. — Давай-ка я переверну тебя, сынок, и послушаю спереди. Нам нужно избавиться от слизи в легких.

Тимми чуть-чуть улыбнулся. Дышал он еще с трудом и разговаривал очень мало, но сейчас, к концу первой недели его пребывания в больнице, лихорадка спала, температура была почти нормальной и его собирались перевести из отделения реанимации в обычную палату.

— Хочу еще напомнить вам — не забывайте про банки. Это очень важно, — предупредил доктор Лауру. — Вы в обязательном порядке должны будете ставить ему банки и после его выписки.

«Значит, они считают, что Тимми выпишется. Мы одержали победу еще в одном сражении», — подумала Лаура. В сражении, но не в войне. Нет, не в войне. Она испытывала легкое головокружение. Всю неделю она спала не больше двух-трех часов в сутки и страшно устала. Смертельно устала. Внезапно в голове у нее прозвенел тревожный звонок и она с беспокойством воскликнула:

— Выходит, я делала это недостаточно часто? Из-за этого и наступило ухудшение?

— Нет, нет, — успокоил ее О'Тул, — вы все делали правильно. Причина совсем в другом.

— Это из-за тенниса, — пробормотал Тимми. — Я сам виноват.

— Чепуха, — убежденно возразил врач. — Тут никто не виноват. Но ты, — продолжал он, меняя тон, — должен помнить, что тебе ни в коем случае нельзя перегреваться и переутомляться.

Тимми кивнул. Он встретился взглядом с Лаурой, и она все поняла. Он играл в теннис на жаре, проигрывал партию, но самолюбие не позволило ему прекратить игру. Он хотел отыграться. В этом случае, как в капле воды, отражалась вся история жизни Тимми.

Врач закончил осмотр, и Лаура вышла вслед за ним в холл.

— На этот раз он выкарабкается, — сказал О'Тул. — Сегодня я впервые за все это время могу сказать это с уверенностью. Для вас с мужем это была ужасная неделя. Как он?

— Его это сломило. Сегодня утром я уговорила его пойти на работу. Мало того, что он переживает из-за Тимми, он еще и о делах постоянно беспокоится. На него, беднягу, легла двойная нагрузка.

— Хорошая вы женщина. Вашему мужу повезло. Надеюсь, он это понимает.

Лауре часто приходило в голову, что возраст имеет свои преимущества. Пожилые люди могут позволить себе говорить то, что думают, на что редко отваживается молодежь.

— Он понимает, — ответила она.

— Что ж, хорошо. Теперь вы и сами можете немного отдохнуть. Попытайтесь поспать и обязательно выберитесь куда-нибудь на пару часов, отвлекитесь и от дома, и от больницы. Тимми все равно проспит до вечера.

Никаких идей относительно того, чем бы ей заняться, у Лауры не возникло, но совет был разумным. Она поехала домой и только собралась ненадолго прилечь, как зазвонил телефон.

— Лаура, добрый день. Это Маргарет, Маргарет Кроуфильд. Я вас не задержу, я только хотела узнать, как ваш мальчик. Ральф рассказал нам, что случилось. Мы вам от души сочувствуем.

— Спасибо. Мы думаем, сейчас мы даже уверены, что он идет на поправку. Очень медленно, конечно, и мы, что называется, все время стучим по столу. Ну да вы все это не хуже меня знаете.

— Да, конечно. Пожалуйста, дайте нам знать, если потребуется наша помощь.

Раздался щелчок, оставивший Лауру с ощущением какой-то недоговоренности. В течение последних дней она так и не спросила, как прошел второй визит Тома к Кроуфильдам, а сам он, конечно же, ничего ей не сказал.

Она легла на диван в большой гардеробной, где когда-то давно ее бабушка держала свои многочисленные туалеты. Сегодняшние слова доктора О'Тула принесли ей немалое облегчение и, казалось бы, она могла и уснуть, чтобы дать необходимый отдых усталому организму, но сон почему-то не шел к ней. Она лежала с открытыми глазами, разглядывая узор на обоях: летящие птицы на бело-зеленом фоне. Итак, Ральф рассказал Кроуфильдам про Тимми. Ральф. Не Маккензи, как она мысленно называла его все это время. Неожиданно она живо вспомнила их встречу в кафе, вспомнила свои тогдашние впечатления о нем, его умение понимать все с полуслова и тот примечательный момент, когда они обменялись взглядом, полным взаимного интереса и доверия…

Но он ведь на самом деле отнесся к ним с такой теплотой и участием, столько сделал, чтобы помочь пережить этот несказанно тяжкий период в их жизни.

Телефон зазвонил снова.

— Я беспокоился за вашего мальчика, — услышала она голос Ральфа.

— Тимми? Слава Богу, его перевели из отделения реанимации. Сейчас дела обстоят значительно лучше. Однако на прошлой неделе…

— Я знаю. По лицу Тома можно было догадаться, насколько все плохо. Он вам говорил, что я звонил несколько раз?

— Нет. Странно. Обычно он не забывает о таких вещах.