Билет на солнце, или Сказка о потерянном времени (СИ)

— Я скрывал потому, что это не мое дело, — шептал Максим с опаской, стараясь все же не вовлекать в столь личные события гостей. Наташа смотрела ему в глаза стеклянным взглядом, и его это невероятно тревожило. — Только твои родители были вправе решать, когда сообщать тебе об этом… Я не мог тебе рассказать, это было бы неправильно… Не злись на меня…

Максим ждал, что она сейчас что-то ответит, но Наташа открыла рот, чтобы было легче дышать. И все. Так бывает, когда мчишься на мотоцикле с огромной скоростью, и тебе катастрофически не хватает воздуха, хотя он изо всех сил врывается в твое лицо, тело и душу, и ты захлебываешься в нем…

— Малыш! — звал Максим, осторожно попытавшись взять ее за руку. Она не сопротивлялась.

— Настоящая мама — не та, что родила, а та, что вырастила… — встрял чей-то негромкий голос.

— Не расстраивайся, Наташ, — робко вторил еще чей-то голос, вроде, мужской.

— Прости, я думала, ты знаешь, — заботливо притронулась к ее плечу Евгения. — Не бери в голову. Это пустяк.

Это пустяк?! — выло Наташино сознание. Это такой пустяк, что ты разбрасываешься этим фактом в присутствии чужих людей! Ноги подкашивались сами собой — их словно не было вообще, или не было опоры под ними — Наташа не чувствовала. Она не родная… Это бьет само по себе, но и тон, которым мама это сказала… Оказывается, это пустяк… Ее чувства сейчас, ее боль — это пустяк… И сколько еще тайн у них припасено? Наташа не знала, за какую мысль ухватиться, ведь каждая из них обжигала, как крапива. Ее глаза наполнились слезами, но слез почему-то не было достаточно, чтобы полноценно заплакать. Ленивая веточка розы плавно покачивалась в стройной вазочке на подоконнике — приторно-душный ветер с улицы ласкал каждый ее листик, и Наташа впервые в жизни не видела рядом с собой никого живого, кроме этого цветка.

— Здесь есть хоть один человек, который меня никогда не обманывал? — выдавила она из себя, обведя пустым взглядом всех участников и случайных свидетелей. Максима, держащего ее за руку, взглядом жестоко обошла.

— Я, — через мгновение ответила Катя.

Это спасло и убило Наташу одновременно. Единственный человечек, которого ей не в чем упрекнуть — ее собственная приемная дочь…

— Если перелезешь — я прыгну вниз, — равнодушно предупредила Наташа, бессильно опустившись на рельсу одного из путей уже знакомого железнодорожного моста через Сочинку. Максим послушно остановился по ту сторону перил.

Странная девчонка. Теперь ей не хочется прыгать с этой великолепной высоты в речку и разбиться о булыжники пересохшего русла; теперь ей хочется, как Анна Каренина, оказаться под паровозом.

— Не перелезай, — попросила девушка еле слышно и даже некапризно.

У Максима кружилась голова — римейк старого фильма… Странные, новые спецэффекты в этом знакомом кино. Высокая контрастность изображения, четкие детали природы: вид на нежилой район, обросший пышной летней зеленью, разнообразной в своем ассортименте; вид на тоненькую речку, убегающую от гор — синих, диких, мудрых; девушка, сидящая на рельсе — красивая и одновременно вызывающая в душе ужас и панику… Максим хотел спросить, понимает ли она, что делает, но увидел ответ на этот вопрос в ее глазах и промолчал. Понимает. Он выбежал из квартиры следом за ней прямо босиком, и поэтому ближе к мосту слегка отстал, дав жене добраться до опасности. Двое прохожих, мужчина и женщина, остановились на пешеходной дорожке рядом с Максимом посреди моста, в том самом месте, где платформа позволяла перелезть на железнодорожные пути, и женщина с испугом завопила:

— Девушка, молодая, красивая, что же Вы делаете?!

— Уйдите, пожалуйста! — не сдержавшись, заорал на женщину Макс. — Что, нашли спектакль, в котором Вы можете поучаствовать?!

Обидевшись и бормоча под нос причитания, пара неохотно побрела дальше. Снова остались на этом мосту наедине — ненадолго, только до тех пор, пока не пройдут очередные прохожие, которых ни Максим, ни Наташа не заметят. Под чьими-то шагами громыхали бетонные плиты моста, снизу на набережной грохотали грузовики, пыхтели автобусы и ревели глушители натюнингованных «семерок», коими любят хвастаться местные понтовилы, а Максим ничего не слышал и ничего не видел, словно в мире и не было ничего. Никогда не было. Он нервно постукивал кулаком по железным перилам.

— Неужели, ты думаешь, я смогу жить, увидев, как мою жену снесет поезд?! — умоляющим голосом тихо спросил Максим, пытаясь избавиться от ощущения пропасти между ними.

— Я не звала тебя смотреть! — спокойно заявила Наташа.

Максим придумывал фразы для дальнейшего разговора и одновременно в темпе просчитывал ситуацию. Конструкция моста не так проста, чтобы прямо с рельсов прыгнуть в речку. Здесь только неширокие просветы, но ниже еще масса перекладин, балок, опор — полчаса карабкаться между ними, прежде чем путь к земле будет открыт. А перепрыгнуть вон там она с ее ростом быстро не сможет. Моя маленькая…

Одним махом перелетел через перила. Она не шевельнулась. В благодарность за эту уступку не стал сразу применять силу. Максим отчетливо чувствовал, что весь трясется от волнения, но пока есть время, можно попробовать поговорить.

У Наташи подрагивала нижняя губа. Безумство прогрессирует. Горячий сквозняк продувает голову, и от этого возникает ощущение пробки в ушах. Последний шанс. Я люблю жизнь. А почему не кофе? Потому, что ты мыслишь… В бреду. Без сознания, но не в обмороке. Кто я?

Такое ощущение, что она писала песни, зная, что будет в ее жизни несколько лет спустя. Максим с трепетом сел на противоположную рельсу лицом к лицу с женой и уточнил:

— И куда мы попадем, как все самоубийцы — в ад?

— Макс, нет жизни после смерти, — прошептала она.

— То есть, мы просто исчезнем? — переспросил он, убрав от лица взлохмаченные ветром волосы.

— Я выбрала, — ответила она.

Максима как будто резали скальпелем без наркоза. Он видел, как ей плохо, и понимал, что вряд ли сможет помочь. Он старше, он должен взять ситуацию под свой контроль, он должен придумать, что делать… Он может просто выволочь ее отсюда за шкирку, но интуитивно этот вариант кажется самым плохим.

— Давай, сейчас мы уйдем отсюда, — предложил он терпеливо, — поедем домой, где никого нет… или наоборот, в кафе, где люди, чтобы тебе не было одиноко… Куда захочешь! — он сделал неуверенный вдох, словно забыл, как дышать. — Мы с тобой поговорим… Ты расскажешь мне, что чувствуешь… Может быть, ты ошибаешься, и все не так плохо…

— Макс, у меня тоже есть тайна, — произнесла она внезапно. И пояснила, опустив голову: — Братик, который умер в день моего рождения. Я сама это сделала. Из ревности.

О чем она, Макс понял в ту же секунду — и отложил эту мысль в сторону.

— Хочешь убить еще и меня?! — уточнил он с жестокой откровенностью.

Но оказалось, Наташе больше нечем чувствовать боль даже от слов.

— Когда я умру, мне будет все равно, — не поддавалась.

— А меня не жалко? Мы оба на рельсах.

Она подняла на него стеклянные глаза.

— Иди домой.

Это был последний недостающий кирпичик в общей картине ее истории, которую Макс по крупицам собирал всю их совместную жизнь. Все встало на свои места. Ее ночные кошмары. Когда-то непонятная фраза Евгении: «Я ей все простила». Все стало ясно. И от этого — еще тяжелее на сердце… Она считает, что не заслуживает жить.

— Ты же была ребенком. Ты слишком строго себя судишь, — прошептал Макс. Язык с трудом поворачивался, чтобы сказать такое, ведь он сам отец…