Любовь по обмену (СИ)

Поднимаюсь и сажусь на постели. Простынь подо мной измята и скатана в трубочку, наволочка кажется мокрой от пота. Встаю, шлепаю босыми ногами до зеркала и долго пытаюсь понять, что это за чувак с темными кругами под глазами передо мной в отражении. У него вместо глазниц черные дыры, губы потрескались, черты лица тоже неузнаваемы — донельзя заострились. «Да это ж я… Черт… Надо же…»

Сделав чисто формальную попытку унять буйство всклокоченных волос ладонью, натягиваю спортивные штаны и бреду в ванную. Все равно кроме душа ничто не поможет привести меня обратно в человеческий вид.

В доме тихо. За окном только светает, и все еще спят. Решаю, что нужно максимально плодотворно использовать столь раннее пробуждение, закрываюсь в ванной, сажусь на пол и начинаю закидывать в стиральную машину свои шмотки. Как там? Белое с белым, черное с грязным. Да здравствуют постирушки!

Заталкиваю ворох белья в барабан, сыплю порошка «на глаз», выбираю режим, готово. Когда аппарат вдруг оживает, и слышится шум воды, довольный поднимаюсь на ноги. Раздеваюсь, лезу под душ. «Ох…» — вода оживляет и меня.

Как же все-таки у них удобно все устроено.

В душевой у меня дома лейка торчит прямо из стены, чуть не под потолком, — черт бы побрал маминого дизайнера! Стоишь, уперев руки в мозаичное панно из керамической плитки, и приходишь в себя с утра, пока тебе на башку льется сверху град из колких капель. Возможность вымыть только ноги или задницу не предусмотрена вообще. А здесь мне нравится: лейка с гибким шлангом, можно стоять, сидеть или развалиться, как ленивый тюлень, и поливать себя водой там, где хочется.

Приведя себя в порядок, бодрым возвращаюсь в комнату. Надеваю последнюю чистую футболку, джинсы, носки, проверяю телефон и спускаюсь вниз. Вижу, что ее Слава поставил лайк к моему фото. В снимке не было ничего такого, но, думаю, именно из-за этой, по сути невинной, фотографии Зоя и рыдала вчера. Я слышал, как она всхлипывает. Сидел, прижавшись спиной к стене, и слушал. До боли стискивал зубы, чтобы удержать себя на месте и не пойти к ней. Чтобы не вмешиваться.

Именно по этой причине я и не спал практически всю ночь. А еще из-за сказанного моим отцом. Потому что, как ни крути, а эти два события были взаимосвязаны. И мне безумно хотелось ворваться к Зое и вытереть своими ладонями слезы с ее лица, хотелось утешить, сказать, что все будет хорошо, и наказать того, кто довел ее до этого состояния. Но я должен был все решить.

И я решил.

Ставлю наше фото на заставку в смартфоне и, стараясь не шуметь, достаю из холодильника продукты. Ставлю на плиту большую сковороду, бросаю на нее кусок масла и жду, когда разогреется. Через полминуты закидываю нарезанную ветчину и бью туда же куриные яйца. Пока все это громко шипит, режу хлеб тоненькими ломтиками и помещаю в отделение для тостов в микроволновке. Включив для фона телевизор, убавляю звук до минимума и начинаю варить кофе.

Охренеть, я — хозяюшка.

Усмехаясь над самим собой, покачиваюсь в такт песни, которую крутят по музыкальному каналу. Не знаю, о чем они поют. Сама мелодия совершенно не притязательна для слуха, да и голоса исполнителей ужасны, но под утреннее настроение заходит почему-то отлично. «Na-na-na krasiva, na-na-na dyshaty, na-na-na-na minimum, shtoby ne meshaty na-na ab-la-ka…»

Жареные яйца чуть не подгорают, потому что я, увлекшись приготовлением кофе, теряю счет времени. Но мне в итоге удается спасти и то, и другое, поэтому перехожу к бутербродам. Выкладываю на поджаренные тосты все, что нахожу в холодильнике: сыр, листья салата, помидоры, соус из сметаны с чесноком, странную русскую вареную колбасу. Дегустирую. «Хм. Получилось довольно не дурно. Думаю, моя подруга по утренним посиделкам — тетя Люда, должна оценить»

Она спускается на кухню первой. Испуганно щурится, не веря своим глазам, а затем в удивлении широко распахивает глаза. Вероятно, хозяйка дома боялась, что встретит свою кухню, затянутой дымом и измазанной шрапнелью из продуктов, поэтому, убедившись, что все в порядке, женщина облегченно выдыхает и улыбается. Поправив халат, садится за стол.

— Доброе утро, — говорит с придыханием.

— Доброе утро, мэм. — Подаю основное блюдо, рядом ставлю сэндвичи и чашечку кофе.

— О… спасибо. — Она выглядит приятно пораженной, робко берет вилку и застывает в нерешительности.

— Приятного аппетита, мэм! — Подмигиваю я и падаю на стул напротив.

— И тебе, Джастин.

И мы приступаем к завтраку.

Люда очень старается, она учит английский, чтобы говорить со мной и понимать, но сейчас без ее волшебного планшета с онлайн-переводчиком ей тяжело. Спасает то, что мы все еще можем общаться жестами и на смеси из двух языков. Что и делаем, едва принявшись за еду.

Рассказываю и показываю, чем мы занимались с Зоей на турслете, сопровождая каждый свой рассказ снимками с телефона. Она листает фотографии, смеется и озвучивает по-русски все, что видит. И мне это очень помогает, потому что я теперь стараюсь запоминать все, что слышу.

Да. Вы совершенно правы. У меня ушла целая ночь на то, чтобы решить, как поступить. Целая ночь сомнений, метаний и тяжелых дум. Но зато теперь я точно знаю ответ — мне еще рано уезжать отсюда.

Наши страны — очень разные. И люди в них мыслят совершенно по-разному. Это не плохо и не хорошо, но от этого никуда не деться.

Там — у меня устроенная жизнь, обеспеченные родители и неплохие перспективы. Здесь — попытки адаптироваться, растерянность и восторг одновременно. Там — отец, который использует сына для воплощения собственных нереализованных амбиций, который не желает понять и игнорирует его желания. Отец, который ждал, что я упаду ему в ноги, но так и не дождался и решил надавить снова. Здесь же — меня принимают таким, какой я есть.

Вот пока и вся разница.

Но самое удивительное состоит в том, что наказание родителей оказалось для меня лучшим от них подарком. Впервые в жизни я не один. Меня слушают и слышат. У меня все прекрасно, у меня появились настоящие друзья.

Я учусь, работаю, занимаюсь тем, чем хочу сам, а не тем, что мне навязывают. Никто не диктует, как жить. Никто не критикует, наоборот — поддерживают. Здесь даже голова по-другому думает. И на вещи смотришь по-другому.

А еще у меня есть Зайка.

И чувства, за которые впервые хочется бороться. Мы с ней понимаем друг друга. Вместе нам спокойно, хорошо и всегда интересно. Она чудесная. Не такая, как все. Может быть застенчивой и веселой, робкой или решительной. Готовить умеет, учебой интересуется, поет замечательно. И даже то, что не бросается мне на шею, как все остальные, то, как она переживает из-за своего бойфренда, говорит о том, что Зоя — замечательная девушка.

Поэтому я и отказался возвращаться, несмотря на папин гнев и мамины всхлипывания в трубку. Именно поэтому принял решение бороться. Что бы ее ни связывало с этим Славой, все это отныне останется в прошлом. Потому что в будущем — я.

И пусть у меня мало шансов, пусть у нас в запасе всего несколько месяцев, мы что-нибудь придумаем. Обязательно.

— Джа-а-астин! — Ее голос с верхнего этажа накрывает меня волной неведомой прежде нежности и заставляет сердце застучать быстрее.

— Прошу прощения, — пожимаю плечами, встаю из-за стола и поднимаюсь наверх, чтобы узнать, что там стряслось.

Зоя

Мое внимание привлекает писк стиральной машины, и я наклоняюсь посмотреть, что же там. Вижу розовый цвет одежды и машинально открываю круглую, как иллюминатор, дверцу. Неужели, мама с утра стирку затеяла?

— Ох…

Первое, что бросается в глаза, — грязновато-розовая с малиновым оттенком футболка. Не нужно даже разворачивать, чтобы убедиться — это вещь Джастина. Треугольный ворот, знакомый лейбл на рукаве, вчера он был в ней на турслете. У него несколько штук таких, одинаковых.

— У-у…

И все они здесь. И все теперь малиново-розовые.

Движением руки прокручиваю барабан. Влажные вещи пересыпаются, падая друг на друга, как смятые лепешки. Прикусываю губу, когда вижу его майку, сероватые шорты и бывшие когда-то ослепительно белыми носки.