Спартанки... блин...

.

– Я кончила школу в прошлом году. Хотела поступить в медицинский, но родители попали в аварию. У меня братик во втором классе. Нас взяла тетка, но учить не захотела. Я пошла к Петру Семеновичу (Боже мой, это Петька). Он мне очень помог. А потом выяснилось, что он ваш бывший муж.

– Ты забыла, мама. Мы с Настей уже дружим два года. Сколько раз ты мне говорила: «Тебе звонила Настя». Забыла?..

Почему она должна это помнить? Звонили и Лены, и Оли, и Ксюши. Это что, повод запоминать?

Сбылся страшный школьный сон. Ее вызывают к доске и спрашивают о битве под Полтавой (всегда почему-то именно о ней), а она не может вспомнить, что такое Полтава. Влтаву знает, Полпота почему-то тоже – тиран, а Полтава рассыпается на буквы. Не помнит ни-че-го. И просыпается в ужасе, и хочет уснуть снова, чтобы ответить на вопрос: оказывается, вне сна она знает ответ даже очень хорошо.

– Окна помоешь? – спрашивает не она, а какая-то совсем другая, не чужая, а чуждая ей женщина с другим, подловатым голосом.

– Конечно, – отвечает Настя.

– Нет, – говорит сын, – окна я ей мыть не разрешаю. У нее может закружиться голова. Я сам помою.

– А ты знаешь как?

– Познаю! Познаю! – смеется сын. Это его детское слово. Когда он, маленький, спрашивал ее, а она отвечала «не знаю», он требовал: «А ты познай, познай!».

Как давно это было, как бесславно прошло. Что он еще говорил про девчонку?.. У нее маленький брат, ей голодно у тетки и она… Ну да! Это же главное. Она беременна! Внутри этого детского тела уже живет ее внук или внучка. Этот непрошенный родственник ей кружит голову, а сына наполняет неведомой силой борьбы: затаскаю по судам. Чужой, неведомый мир. Ее в нем нет. Она зависла над пропастью, зацепившись руками… за что? За что она может зацепиться руками? Если не за кого, то и не за что, отвечает себе же. Это же чижу ясно. Или ежу? Но почему, черт возьми, ежу ясно, а ей нет? Опять эти легкие, невесомые мысли о матери. Она понимает ее состояние ухода навсегда. Вот и у нее балкон – протяни руку. Но эти двое рядом. Жанна не д’Арк, сын не солдат. Они смотрят на нее. Девчонка допивает воду из ковшика и трется мокрыми губами о плечо Васьки. Васька разглядывает окно, на котором следы дождя и грязи.

Она говорит неожиданно для себя самой:

– Конечно, пусть живет у нас. У нас не голодно. Но там ведь есть брат, мальчик?

– Тетя его обожает, – торопливо говорит Настя. – Она меня не терпит.

– Есть за что? – спрашивает Маша.

– Она боится. У нее муж кобель. При каждом случае лапает.

Это уже кое-что. Но она должна теперь знать точно, чей ребенок.

– Он с тобой спал?

– Мама! – кричит Васька. – Ты чё городишь?

– Горожу, – говорит она. Она уже зацепилась за край мысленного подоконника и тихонько на животе вползает в жизнь. Спасать сына. Сына-дурака, сына-малолетку от этого облапанного мужиками тела. Они как будто бы видят ее напряг, глаза у обоих круглые, перепуганные. Сейчас она выдохнет и поставит все на место.

Никаких «пусть живет тут». Это она