Прекрасная толстушка. Книга 2

— Ты что — совсем уже умом тронулась? Что мы там будем делать целый час?

— Ждать.

— Ни один нормальный человек не приезжает на вокзал раньше чем за полчаса. Он что — примчится заранее занимать места на крыше вагона? У нас сейчас что — гражданская война на дворе? Да и поезд раньше чем за полчаса не подают. Ты что молчишь?

— Если не хочешь — не ходи… — тупо сказала я.

— Ты точно тронутая, — горестно вздохнула Татьяна. — Во сколько выходим?

— Прямо сейчас…

В ответ Татьяна только застонала и заскрежетала зубами.

Мы встретились у ее дома. Она убедила меня пойти на вокзал пешком. Я же намеревалась поймать такси.

— Ты хочешь быть там в половине шестого? — издевательски поинтересовалась Татьяна. — Я знала, что от любви глупеют, но даже и не предполагала, что до такой степени…

На вокзале мы оказались в четверть седьмого. Разумеется, никто еще и не думал подавать наш (вернее, его) поезд. Мы расположились на площади перед платформами около бюста В. И. Ленина.

Около семи часов отходили сразу несколько поездов, и на площади было много народу. К нам очень скоро привыкли отъезжающие, и какой-то мужик в колючем драповом полупальто попросил нас присмотреть за кучей его перевязанных бельевой веревкой чемоданов, а сам побежал за пивом. Я предупредила его, что мы можем в любой момент отойти, и его вещи сопрут. Он лукаво погрозил нам пальцем с отбитым черным ногтем и сказал:

— Котенок в людях понимает! Котенок знает, кому оставить… — И убежал.

— При чем здесь котенок? — спросила я, вглядываясь в поток идущих к платформам людей.

— А фиг его знает, — пожала плечами Татьяна. — Может, фамилия такая…

Он вернулся быстро с авоськой, полной бутылок «Жигулевского». Одну открытую он на ходу то и дело прикладывал к губам, как пионер горн. Подойдя к нам, он обтер рукавом горлышко бутылки и протянул ее мне.

— Хошь глотнуть?

Я даже попятилась от такого предложения.

Тогда он повернулся к Татьяне.

— А ты, малявка?

— Пошел ты, дядя, со своим пивом… — беззлобно огрызнулась Татьяна.

Наш поезд подали ровно за полчаса. У меня оборвалось и застучало сердце. Я знала, что у него одиннадцатый вагон.

— Может, пройдем дальше и будем ждать со стороны десятого вагона… Я буду делать вид, что провожаю тебя…

— Ну да, — сказала Татьяна. — А когда поезд тронется, я должна буду вскочить в вагон и махать тебе оттуда ручкой? Мы так не договаривались.

— Тогда мы обе будем махать кому-нибудь из десятого вагона. Кто там чего разберет в суете… Зато «топтуны», если пойдут за ним, то останутся по ту сторону его вагона.

— А ты не так глупа, как кажешься, — сказала Татьяна. Постоянно оглядываясь, мы прошли к десятому вагону, который оказался вагоном-рестораном. Тогда мы прошли в самую голову девятого, потому что пассажиров запускали через переднюю дверь.

— Ну и хорошо, — сказала я. — Он здесь меня не увидит…

Сперва вдалеке показалась тележка с целой горой чемоданов, потом я увидела Принца. Он шел в своем светлом коротком плаще в окружении целой толпы провожающих, среди которых я узнала его преемника, Сержа, Геру и еще парочку друзей, которых видела вчера на проводах в ресторане.

— Не пускай меня к нему, — прошептала я Татьяне.

— Как же! Удержишь тебя, — ворчливо сказала она, намертво вцепляясь в мою руку.

Толпа провожающих Принца остановилась около вагона.

Кто-то из друзей попытался снять с тележки чемодан, но Принц движением руки остановил его. Он что-то сказал носильщику, и тот с видимым удовольствием принялся заносить чемоданы в вагон. Серж достал из портфеля бутылку шампанского и от крутил проволочную оплетку. Шампанское громко хлопнуло, обдав пенной струей проводницу и стенку вагона. Все, включая и проводницу, засмеялись и начали по очереди прикладывать ся к горлышку бутылки. Только проводница отказалась, что вызвало новый взрыв хохота.

Острое чувство тоски и одиночества сдавило мое сердце. Я почувствовала себя выброшенной из этой праздничной настоящей жизни. Глаза мои наполнились слезами. Татьяна, внимательно наблюдающая за мной, протянула мне носовой платок и попыталась развернуть спиной к Принцу. Но не тут-то было… Я не скрываясь смотрела в его сторону.

Он стоял ко мне спиной и все время оглядывался в сторону площади, туда, откуда я могла появиться. Может быть, он и ждал, что я, несмотря на все запреты и клятвы, все-таки приду… А я стояла здесь и смотрела, как улыбаются люди, которые видят его лицо. Гера, очевидно, понял состояние Принца и, оглянувшись, тоже посмотрел в сторону площади.

Подбежала к компании опоздавшая Марина с букетом белых хризантем и с большим фотоаппаратом на груди. Она тут же получила свой глоток шампанского и начала компоноватъ бесформенную толпу провожающих с Принцем посередине. Она развернула группу таким образом, что все оказались лицом к нам.

По команде Марины все замерли с застывшими улыбками, и вдруг улыбка медленно сползла с лица Принца. Он увидел меня и непроизвольно дернулся в мою сторону. И столько в его глазах было тоски, мольбы, вины, что я, завороженная его взглядом, медленно, как лунатичка, шагнула к нему навстречу, даже не замечая, что на моей руке висит Татьяна и отчаянно пытается до меня докричаться.

Я ничего не слышала в этот момент. Я просто шла, не отрываясь от его глаз, боясь оборвать этот взгляд — последнее, что нас связывало…

Где-то на полдороге Татьяна, убедившись в тщетности своих слов и усилий, отцепилась от меня. Марина, заметив через видоискатель аппарата странный взгляд Принца, отняла аппарат от глаз и оглянулась. Провожающие, невольно проследив ее взгляд, все с дружным недоумением уста вились на меня. Принц, высвободившись из чьих-то объятий, тоже медленно и как во сне, почти не касаясь асфальта, двинулся ко мне навстречу.

Мы бесконечно долго сближались, но это было и не столь важно. Мы уже соединились взглядами…

Мы сошлись где-то посередине вагона-ресторана и слились в долгом, мучительном, горьком от слез, нерасторжимом объятии… Он что-то горячо шептал мне в шею, иссушал губами слезы, снимал поцелуями стон с губ…

Не знаю, сколько мы так простояли… Опомнились лишь тогда, когда нас начали силой растаскивать. Меня Татьяна, а его Гера и Серж. Его буквально на руках, как мертвецки пьяного, отнесли к вагону и запихнули в двери, и в ту же секунду поезд тронулся…

Через несколько секунд его вагон, из которого он чуть не вываливался, перевесившись через руку проводницы, на мертво вцепившейся в поручень, проплыл мимо меня. Я не побежала вслед за ним. Мои ноги вросли в платформу. Я словно окаменела…

Последнее, что я помню, — это удивленно-внимательные взгляды «топтунов» которыми они проводили меня, когда Татьяна волокла меня, почти бесчувственную, мимо них по платформе.

Они все-таки пришли проводить Принца. Но мне это было уже все равно. Мне многое с того вечера стало все равно.

Мы с ней до сих пор не понимаем, каким образом Татьяна доперла меня до кинотеатра «Центральный». Вся штука в том, что она сама этого не помнит, потому что мое горячечное, бредовое состояние передалось в какой — то степени и ей.

Верный Юрик нас ждал с билетами у входа.

Я совсем не помню ни содержания этой комедии, ни лиц актеров, ни музыки… В память врезалось лишь одно. Зрители почти непрерывно и очень громко хохотали, и это давало мне возможность плакать, не боясь, что меня услышат…

Должна сказать, что с тех пор я словно разучилась плакать. Изредка подкатывает комок к горлу, и то лишь в случаях умиления. Но я очень быстро с ним справляюсь. Во всех остальных случаях (обида, огорчение, жалость к себе) я злюсь. А когда уж очень припирает жизнь, то просто свирепею. И тогда лучше не подворачиваться мне под руку.

Наверное, в те дни я выплакала все слезы, отпущенные мне на целую жизнь.

Через десять дней после отъезда Принца мне неожиданно позвонил Гера и сказал, что хорошо бы повидаться… Я сдуру не сообразила, о чем это он, и начала тоскливо объяснять что в последнее время совсем не выхожу из дома, что настроение у меня сейчас совсем не для встреч…