Вверх по лестнице в Голливуд

Бадди моргал, ослепленный вспышками, и вдруг устремился по ковровой дорожке. Вместо обычного измятого смокинга на нем был стильный костюм, в котором он смахивал на старого битломана.

— Бадди! Бадди! Остановись! — закричали репортеры. Минди взяла его в оборот, и они пошли вдвоем, теперь уже медленно, не забывая остановиться и побеседовать с каждым. Если Бадди не рвался говорить, то его жена была счастлива заниматься этим за двоих. «Да, Бадди особенно нравилось снимать этот фильм, потому что съемки велись в Милане, нашем любимом городе, — сообщила она репортеру «Экстра». — Ну да, конечно, Бадди не часто снимает романтику и даже мюзиклы, но мы как раз начали встречаться, когда фильм запустили в производство, и я думаю, что доля романтики просто просочилась на пленку. — Это она рассказала для «Аксесс Голливуд». — Мы были так счастливы». Бадди снова ускорил шаг, на сей раз — по направлению к дверям кинотеатра. Еще секунда — и он скрылся.

Только Минди заметила его отсутствие, как с площадки для прессы опять донеслись крики. Пришел черед парадного выхода трех актрис-подростков, которые сыграли вечно ссорящихся сестер. Все в белоснежных, ослепительных нарядах от Гуччи — эффект был ошеломляющим. Красивы были все трое, но выделиться все же ухитрилась Франческа Дэвис — четырнадцатилетняя девочка, сыгравшая среднюю сестру. Ей удалось это отчасти благодаря везению и телосложению, отчасти прическе и макияжу, которые были выполнены днем у нее дома и обошлись «Глориос» в семь с половиной тысяч долларов. Аллегра была в бешенстве от дополнительных расходов и обвиняла в этом меня.

Суета вокруг макияжа началась накануне, когда я ответила на звонок по линии Аллегры. Пронзительный голос сказал:

— Добрый день, это Глэдис Мермельштейн, мне нужна Аллегра.

Мне было строжайше приказано соединять Аллегру с матерью Дэвис, а потому я дала той номер сотового телефона Аллегры. Та была в особняке доктора Рич — выбирала комнату для особо важных гостей, где они смогут собраться после торжеств. Я включила звук, чтобы подслушать беседу.

— Аллегра? Глэдис Мермельштейн. Не могли бы вы оказать нам небольшую услугу?

— О, Глэдис, разумеется, мы поможем. Чего вы хотите?

Я почти слышала, как в голос Аллегры закрадывалась тревога. Франческа была новой любимицей Фила, и Дэвисы-Мермельштейны стремились выжать из этого обстоятельства все мыслимые блага. Новые запросы возникали у них слишком часто и требовали все больших затрат — тенденция, которую Аллегра всячески старалась переломить.

— Дело вот в чем: вы же знаете, что для «Глориос» Франческа всегда хочет выглядеть на все сто, а тут еще и все эти хлопоты из-за фильма — я имею в виду, что она провела с репортером из «Пипл» два часа. — Глэдис говорила так, будто выступление в качестве объекта интереса для угодливого гламурного журнала «Пипл» было сродни визиту к стоматологу.

— Глэдис, мы очарованы тем, как Франческа поработала с «Пипл». Чего вы хотите? — Теперь в голосе Аллегры явственно обозначилась сталь.

— Нам нужны парикмахер и косметолог — на дом, завтра, после полудня, для Франчески, до того, как она отправится на премьеру.

— О'кей, без проблем, мы это уладим. В три часа подойдет?

— Вообще говоря, Франческа хочет, чтобы прическу делала Лузи Лонг, а макияж — Рэнди Беннет. Их очень хвалила Сара Джессика Паркер.

Ой-ой-ой! Эта парочка стоила целое состояние.

— Глэдис, я не уверена, что Лузи и Рэнди удастся заказать так вот сразу, по первому требованию, — почему бы мне не прислать кого-нибудь, в ком я не сомневаюсь? А в следующем месяце, когда будем обмывать «Милашку», мы договоримся с Лузи и Рэнди насчет Франчески. — Аллегра прочно держалась на плаву, но Глэдис припасла убийственный козырь.

— Фантастика! Мы будем в восторге. Я так далеко и не загадывала, так что все чудесно, договаривайтесь. — Глэдис продолжила: — Но у меня есть хорошая новость — они завтра свободны. Я позвонила в их фирму, и сейчас они на проводе — ждут, пока я договорюсь.

Короткая пауза.

— Ладно, Глэдис. Я скажу моим людям все устроить. В три часа нормально? — Голос Аллегры переместился в диапазон, слышный только собакам.

— На самом деле лучше всего в четыре. Вы же знаете, что с моей дочерью не придется долго возиться, — сказала Глэдис и дала отбой.

Аллегра незамедлительно перезвонила мне. Я изо всех сил старалась не показать, что слышала разговор.

— Карен, как ты посмела накануне премьеры соединить со мной Глэдис Мермельштейн? — прошипела она яростно. — Теперь мне придется заплатить состояние, чтобы Лузи Лонг и Рэнди Беннет завтра днем отправились в Форт Ли красить губы Франческе Дэвис. Почему ты не сказала, что со мной нет связи?

— Аллегра, вы сами мне сказали, что для мамы Франчески вы всегда на месте, — оправдывалась я в тщетной надежде защититься.

— За день до премьеры. Люди. Звонят нам. Потому что. Они. Чего-то хотят, — изрекла она, подчеркивая каждое слово. — Дай мне Дагни, — процедила она сквозь зубы. Я перевела ее в режим ожидания, повернулась к Дагни и указала на телефон. Я была слишком разъярена, чтобы говорить.

Сейчас, глядя на шествие Франчески и двух других актрис по ковру, я поняла, что Глэдис Мермельштейн, эта суперзаноза, оказалась в то же время и блестящим менеджером. Девочки немного попозировали втроем, после чего фотограф крикнул:

— Франческа, можно теперь тебя одну?

Франческа нацепила на лицо изумленное выражение «Кого — меня?» и быстро шагнула вперед, оставив других девочек, изрядно шокированных, позади.

— Франческа, покажи платье! — крикнул другой фотограф, и вскоре все вновь орали и щелкали камерами. Кларк увидел, что происходит, и увлек покинутых девочек в кинотеатр.

Я должна была стоять на тротуаре и в головной телефон объявлять прибывающих для моих коллег, которым предстояло препровождать важных особ к зарезервированным местам. В официальной памятке «Указания для проведения премьер» эта должность звучала как «корректировщик». Мне часто выпадала эта работа на разных мероприятиях, так как, по словам Аллегры, я «работала в новостях». Это была правда, а потому я получила сомнительное преимущество в любое время года болтаться на улице. Факт в том, что Фил и Тони становились крупными игроками в мире политических спонсоров, лоббистов и филантропов. На мероприятия «Глориос» приглашались разного рода шишки и их отпрыски, и братьям хотелось гарантировать им уважительное отношение. Ходила жуткая легенда о помощнице по связям с общественностью в «Фокс», которая не пустила Руперта Мердока — не узнала его даже после того, как тот представился. Я не могла надеяться, что с ходу узнаю не особенно знаменитую мелочь — скажем, министра обороны, экс-губернатора штата Коннектикут или исполнительного директора «Интел». Сегодня набежала публика из Си-эн-эн, и с ними все было просто, а потому мне, помимо выслеживания актеров, было нечем заняться, кроме как ждать и смотреть. Без двух минут восемь подъехал пуленепробиваемый лимузин, и до меня донеслись крики:

— Эй, это Персона! Смотрите, вон там! Это сам Персона!

Среди прессы назревал взрыв. Наконец-то явился мой принц. Поправив микрофон, я победно объявила:

— Прибыл Персона.

Персона, великолепный в своем облегающем оранжевом кожаном одеянии, преодолел путь одним прыжком. Он не задержался перед фоторепортерами, которые стали освистывать его, когда поняли, что он не собирается приближаться. С ним был мужчина с самой здоровенной шеей, какую мне только приходилось видеть, с головы до ног одетый в черное, в черной вязаной шапочке. Он походил на огромного котяру, накачанного стероидами. Он окинул взглядом прессу и фанатов на тротуаре, а потом вытянул шею, будто рассчитывал разглядеть снайперов, засевших на крыше.

— Вы Майкл Митчелл? — спросила я взволнованно.

— Где наши места? — прозвучало в ответ, и в ту же секунду подоспевший Роберт увел обоих в кинотеатр.

Через несколько минут после начала фильма многие актеры тайком покинули зал и стали прихорашиваться для банкета. Мы с Кларком собирались перекусить, но фильм был настолько коротким, что мы едва успели рассадить по машинам последних знаменитостей, направлявшихся в особняк, находившийся между Мэдисон и Пятой авеню.