Вечер в Венеции

Некоторое время в Праге молчали, и Луиджи подумал, что связь почему-то прервалась. Он хотел уже повесить трубку, но вдруг услышал:

– Луиджи, я даже не знаю, могу ли попросить вас… Я так волнуюсь за Божену… Дело в том, что в ее квартиру влез один странный субъект… они вместе играли детьми, но не виделись уже много лет. И сейчас он – ни много ни мало – ищет в ее камине клад. Но не может никак найти и позвонил Божене, чтобы она поскорей приезжала… Все это похоже на бред, а может, я что-то и не так поняла. Но кто знает, что у этого Карла на уме? А вдруг он сумасшедший? Или, упаси Господи, маньяк? Божена, наверное, рассердится на меня за то, что я вас беспокою… Но не могли бы вы как-нибудь помочь ей? Хотя бы находиться с нею рядом, когда она вернется в свою квартиру… Ах, извините, Луиджи, я ведь даже не спросила, откуда вы звоните! Как услышала итальянца, так сразу решила, что непременно из Венеции.

Сабина говорила, сама удивляясь своей многословности, а Луиджи слушал и все больше хотел расцеловать эту милую замечательную старушку… Не дослушав, он быстро заговорил в ответ:

– Я с удовольствием помогу Божене. Сейчас же пойду туда и постараюсь опередить ее. Не беспокойтесь, я достаточно силен, чтобы справиться даже с сумасшедшим. До свидания, дорогая Сабина. И спасибо вам!

И не тратя больше ни минуты, воспламененный опасностью, Луиджи бросился к дому Божены, на все готовый ради той, которая так неожиданно вошла в его жизнь меньше месяца назад.

«А если она не приедет?» – с ужасом думал Карл, свернувшись калачиком на диване вблизи злополучного камина: ползать он уже не мог – запасы Божениной аптечки были исчерпаны, и боль в пояснице не отпускала его теперь ни на минуту…

И вдруг он услышал долгожданный звонок в дверь.

«Неужели Божена? – Но ему было уже все равно. – Кто бы там ни был, я открою!» И Карл, собрав последние силы, слез с дивана и на четвереньках пополз-таки к входной двери. Дотянувшись до замка, он пару раз повернул его, но открыть дверь уже не смог.

И после невыносимой для Карла паузы она открылась сама. Он поднял глаза и увидел на пороге внушительного вида мужчину со свирепым лицом и самыми серьезными намерениями.

«Да ты действительно маньяк! Ну-ка поднимайся!» – почти проревел Луиджи, который с минуту назад влетел в дом Божены и, боясь, что уже опоздал, так быстро промчался мимо зевающего привратника, что тот ничего не успел понять и лишь покрутил пальцем у виска.

Луиджи еще раз прокричал Карлу свой приказ, но увидев, что перед ним еще и сумасшедший, который ничего не понимает, бросился на него и, схватив в охапку, стал трясти, гневно вопрошая: «Говори, где Божена? Что ты сделал с ней?» До смерти перепуганный взломщик вдруг залопотал что-то на непонятном Луиджи языке, а потом внезапно размахнулся и что есть силы ударил его по голове чем-то тяжелым.

Чувствуя, что в голове у него помутилось, Луиджи разжал руки и стал медленно сползать по стене на пол. И уже сидя на полу, сквозь плавающий перед глазами туман, он увидел стоящую на пороге Божену.

Отослав перепуганного привратника, который, разыскивая незаконно ворвавшегося в дом гостя, оказался свидетелем этой ужасной сцены, Божена оказалась в компании двух мужчин, каждый из которых нуждался в ее помощи.

Карл, которого она никогда бы не узнала, видимо, потратил на удар свои последние силы. Он сидел на полу в странной позе, держа в руке отмычку, и слабо улыбался подруге своего детства, которую он не смог узнать раньше, даже следуя за ней по пятам и разглядывая в бинокль.

Положение Луиджи было более плачевным. Он, менее всего этого заслуживая, был без сознания.

Бросив дорожную сумку, Божена побежала в ванную и вернулась с кувшином, полным холодной воды, и с большим полотенцем. И сначала она окатила Луиджи водой с головы до ног, а потом, заметив, что он открыл глаза, принялась поспешно промакать его одежду и вытирать волосы.

Но очнувшийся Луиджи смотрел на нее сияющими глазами и что-то тихо шептал. С трудом Божена разобрала: «Если бы не бабушка, я бы даже не знал… И что случилось бы тогда?»

Не догадавшись, что он имеет в виду, Божена помогла ему подняться и уговорила пойти в ванную и переодеться в ее просторный халат.

Потом, вернувшись к несчастному Карлу, она дала ему обезболивающее, которое, по счастью, оказалось в ее сумке, и почти оттащила его, стонущего, на диван.

Разобравшись с мужчинами, она стала звонить бабушке, которая, она знала, не найдет себе места, пока не дождется ее звонка.

И только когда Сабина спросила, успел ли ее встретить Луиджи, Божена поняла, что произошло в квартире перед самым ее появлением.

Положив трубку, она пошла взглянуть на Карла – но тот, видимо окончательно измученный событиями последних дней, уже крепко спал.

Луиджи тоже ничем не проявлял свое присутствие – видимо, он пошел в спальню, чтобы прийти в себя, решила Божена.

Ей надо было все же собраться с мыслями. Она прошла на кухню и, заварив чай, села за стол.

Вся эта история с кладом, несмотря на комичность ее конца, ужасно взволновала ее, заставив совершенно иначе взглянуть на привычный образ деда.

Божена всегда восхищалась мастерством Америго, но привыкла слушать его рассказы, как занимательные сказки. И вдруг эти сказки ожили и стали вторгаться в ее жизнь. Карл вломился в ее дом, чтобы найти клад, который она всегда считала сказочным чудом. Но его радикулит и шишка на лбу Луиджи абсолютно реальны, а значит, реальны и перстень с тайником и бегство деда из Венеции…

И вдруг Божену обожгла догадка: бабушка упомянула о перстне в форме лилии; и Луиджи принес ей эскизы перстня-цветка. А исчезнув из ее дома в рождественскую ночь, оставил бумажник с новым эскизом. И на нем был изображен механизм, позволяющий одному из лепестков сдвигаться в сторону, открывая тайник! Как же она сразу не сопоставила то, что начала делать сама, со злополучным перстнем, сыгравшим такую важную роль в жизни ее деда…

Но неужели то, что предпринимает Луиджи по отношению к ней, – не что иное, как какой-то непонятный ей расчет? И если Карл знает об истории деда Америго больше, чем она сама, то почему бы и Луиджи тоже что-нибудь не знать? Она встала и заходила по кухне. Усталость, возбуждение и избыток впечатлений сыграли свою роль. Она вдруг поняла, что боится.

«А что, если Луиджи как-то связан с событиями, произошедшими здесь, в Венеции, в начале века? Может, он внук или правнук отравленной сеньоры и уверен в том, что мой дед причастен к этому преступлению. Не хочет ли он рассчитаться со мной? Я слышала, что такое кровная месть по-итальянски. Господи, что же мне делать? Я боюсь этого человека!»

Божена не узнавала себя. Она никогда не была такой мнительной, как сейчас. «Не слишком ли много совпадений? – думала она, направляясь в спальню, в которой, она полагала, сейчас находится Луиджи. – Ах, и зачем я так поспешно переехала в Венецию? Если бы Фаустина сейчас была рядом, она бы дала мне совет!»

Божена заглянула в спальню, но там Луиджи не оказалось. Тогда она, все больше и больше нервничая, обошла всю квартиру – он исчез, как и в ту рождественскую ночь. Она зашла в ванную: его мокрой одежды не было, а ее халат как ни в чем не бывало висел на своем обычном месте…

Она вернулась в кухню и села за стол. Ох, как она устала за этот день, как ей хотелось вытянуться на дедушкиной кровати и провалиться в глубокий сон без сновидений… Свет лампы, прикрытой матовым абажуром, падал на ее нежные руки, дорожное платье, заставлял светиться маленький сердолик, пригревшийся в ложбинке между ключицами, оставляя в молочной тени усталое лицо с чуть заметно подрагивающими ресницами. Глядя на пастельных тонов орхидеи, тонким кольцом обвивающие ободок ее любимого светильника, Божена словно плавала в собственных мыслях… Но потом мысли стали странным образом путаться, и она, уронив голову на руки, заснула прямо за столом.