Сторож сестре моей. Книга 2

Не пролив ни слезинки, она лежала на кровати и читала последнее письмо Бенедикта к ней. Как она и ожидала, в нем не было даже намека на правду, почему он решил оставить компанию Кику.

«Когда ты прочтешь это письмо, меня уже не будет на свете. Уверен, ты будешь окружена мудрыми и преданными друзьями и коллегами, которые знают, что Должны заботиться о тебе и помогать советами до конца твоей жизни. Но мы с тобой знаем, что этого не достаточно.

Я не могу со спокойной совестью возложить на твои красивые плечи непомерный груз, каким является огромная компания, в тот момент, когда меня уже не будет рядом. Ты никогда не занималась ведением ее финансовых дел; эта тяжелейшая работа на полном основании была вверена умелым рукам Норриса, под моим руководством. Теперь, когда ты осталась одна, я не могу подвергать тебя дополнительным нагрузкам. Вместо того, чтобы работать больше, я хочу, чтобы ты работала меньше, узнала больше — хотя ты уже многому научилась — о мире и его ценностях, путешествовала, не обременяя себя деловыми проблемами.

При условии, что ты не увлечешься идеей открыть новое дело, у тебя будет достаточно денег, чтобы делать все, что пожелаешь, и поехать, куда захочешь, и наслаждаться свободой от груза ответственности, налагаемого работой».

Что означает этот последний абзац? Неужели в завещании для нее припасен еще один удар, еще одно ограничение, продиктованное из могилы, предоставляющее ей финансовую независимость лишь при условии, что она будет жить, выполняя все указания Бенедикта? Начав читать дальше, она не смогла сдержать дрожи:

«Ты можешь делать как угодно мало или как угодно много для «Луизы Тауэрс». Я хочу освободить тебя от этих обязанностей, зная в то же самое время, что могу положиться на тебя в воспитании наших приемных детей, по рождению моих внуков, носящих фамилию Тауэрс, и что ты продолжишь начатое…»

Три дня она не выходила из своей комнаты. Она сказала Бэнксу, чтобы ее не беспокоили. Она чувствовала сильную боль, унижение и гнев. Она ничего не ела, только пила жасминовый чай, чашку за чашкой, что не приносило ей никакого облегчения.

Она не отвечала на телефонные звонки. Ее «не было дома» для всех посетителей. На четвертый день она бегло просмотрела длинный список людей, звонивших ей: Кик — однажды; Марлен и Норрис — по два или три раза каждый день; Александра Сэнфорд и ее дочь Хэрриет Дэвидсон — каждый день. Один раз даже позвонила внучка Александры, пятнадцатилетняя Пенелопа, являвшаяся также крестницей Луизы, хотя не последовало ни одного звонка ни от Фионы, ни от Чарльза, но — Луиза задохнулась — в списке было имя Наташи. Ее сестра звонила дважды.

Луиза не имела ни малейшего намерения перезванивать ей, но Наташино имя вытащило ее из постели. Какая ирония судьбы! Из-за внезапной кончины ее собственного мужа она до сих пор не сказала Наташе, что Петер воскрес из мертвых.

Утром в субботу Бэнкс объявил, что Норрис с супругой находятся внизу и они очень обеспокоены ее здоровьем.

— Пожалуйста, мадам, не будете ли вы так добры, чтобы поговорить с ними по внутреннему телефону. Я не в состоянии убедить их, и они говорят, что не уйдут до тех пор, пока не услышат лично от вас, что вы здоровы.

Она не таила обиды на Норриса, несмотря на то, что он, должно быть, знал о намерениях Бенедикта.

— Хорошо, Бэнкс. Соедините меня с мистером Норрисом.

Она знала, что ее голос звучит глухо и хрипло.

— Алло, спасибо, что навестили меня. Я пытаюсь быть сильной…

— Пожалуйста, пойдем с нами обедать. Всем тебя очень не хватает.

— Не могу, не сегодня. Возможно, в понедельник.

— Обещаешь?

— Не могу обещать.

— Я не приму «нет» в качестве ответа. — Норрис сделал строгий голос. — Я заеду за тобой в понедельник около полудня. Нам надо многое обсудить, о многом договориться.

В этом он был прав, но она повторила:

— Не могу обещать.

Как только она положила трубку, телефон зазвонил снова.

— Мадам, ваша сестра миссис Наташа Малер звонила сегодня рано утром. Она спрашивала, не сможете ли вы принять ее сегодня днем. Я сказал ей, что едва ли, но она настаивала.

— Я не могу принять ее, — быстро сказала Луиза.

— Я спросил у нее номер телефона, мэм, но она сказала, что ей нельзя будет позвонить и что она приедет домой около половины пятого — пяти, и тогда я смогу дать ей ответ.

— Нет, не думаю, Бэнкс.

— Вы будете отвечать сегодня на звонки, мэм, от членов семьи и близких друзей?

— Вероятно, Бэнкс. — Она чувствовала себя разбитой.

Не прошло и десяти минут, как Бэнкс позвонил опять.

— Вам звонит мистер Фейнер, мадам, мистер Ян Фейнер, который утверждает, что он ваш очень давний друг. Он говорит, что уверен, вы захотите поговорить с ним.

Она заколебалась, но потом поняла, как сильно ей хочется услышать голос Яна. Она почувствовала себя, как утопающий, которому бросили спасательный круг.

— Лу… Луиза, о Луиза, я каждый день звонил тебе в офис. Мне не хотелось звонить тебе домой. Луиза, мне очень, очень жаль. Он был гигантом…

Она не желала выслушивать панегирики, и менее всего от Яна. Естественно, он не мог не знать к настоящему моменту, как люто ненавидел его Бенедикт.

— Ян… — Уловил ли он нотку мольбы о помощи в ее голосе? — Ян, я так счастлива, что ты позвонил, ты даже не представляешь, как я счастлива.

— Чудесно слышать твой голос, но он у тебя такой слабенький. С тобой все в порядке? Может, мы встретимся и выпьем по чашечке чая или чего-нибудь покрепче?

— Пожалуй, пока не стоит, не прямо сейчас. Возможно, через некоторое время, когда я почувствую себя… — Ее голос затих. Как она должна почувствовать себя? Желанной, вызывающей восхищение, сильной, кем-то, у кого есть будущее, а не только прошлое.

— Алло, алло, ты слушаешь?

По телефону стал заметен польский акцент Яна. Ей это понравилось; она прониклась к нему еще большей теплотой.

— Да, я слушаю. Я с удовольствием повидаюсь с тобой. Обещаю, скоро, — сказала она.

— Мне нужно кое-что объяснить тебе, Луиза, нечто, что вот-вот появится в газетах. Я хочу рассказать тебе об этом лично до того, как ты прочтешь, а потом поговорить о тебе, твоем будущем…

Если он собирался сказать ей, что снова женится, она могла только пожелать ему счастья. Она совершила много ошибок, теперь она это знала, и одной из самых больших была та, что она вычеркнула Яна из своей жизни. Поразительно, что он до сих пор, судя по тону, питает к ней дружеские чувства.

— Могу я позвонить на будущей неделе?

— Конечно, можешь.

Положив трубку, она пожалела, что не договорилась встретиться с ним в выходные. Внезапно комната показалась слишком тихой, пустой, безжизненной без Бенедикта. Бенедикт был прав. Она прожила всю жизнь, подчиняясь его приказам, и, отвыкнув думать самостоятельно, сейчас не знала, как это делается. Она приготовила ванну с новым гелем для ванн «Луизы Тауэрс», сделанным на основе экстракта лилии с применением оригинальной формулы, и долго-долго лежала в воде. Должно быть, она заснула, потому что, проснувшись, обнаружила, что от холода у нее стучат зубы.

До четырех часов она сто раз меняла решение — принимать или не принимать Наташу. Точно так же, она несколько раз меняла решение относительно того, что надеть, но по крайней мере сейчас она впервые за несколько дней выбралась из пеньюара, надев темно-серое с черным платье сдержанного покроя, а волосы, нуждавшиеся в стрижке, завязала сзади черной бархатной лентой.

Найдет ли Наташа, что она постарела? И как будет выглядеть сама Наташа? Хотя Луиза несколько раз видела сестру по телевизору, но лично с ней не встречалась с того ужасного вечера на Парк-авеню, когда запустила в Наташу флакон духов, духов, столь уместно названных «Открытие».

А сейчас, когда она очутилась в совершенно беспомощном положении, мысль о том, что Наташа живет с Чарльзом и вместе с ним владеет собственной фирмой, вызывала у нее желание наложить на себя руки. Компания «Эстетик» очень маленькая и не выдерживает никакого сравнения с «Луизой Тауэрс», твердила себе Луиза, но она целиком и полностью принадлежит им, и они могут сделать с ней, что хотят.